На кухню вернулась Лапушка, волоча за собой два горшка. Под моим пристальным взором эти голодающие прикопались в садовый искусственный грунт и притихли.

Поджав губы, я налила каждой порцию удобрений и оставила в покое.

И пусть только попробуют завтра хоть листок на улицу высунуть!

Вернувшись к каше, я поняла, что аппетит пропал.

Поковыряв ложкой в тарелке, ощутила такое одиночество.

Прав был этот соседский "сахарок". Плохо мне одной.

Раньше я как-то не замечала этого. А теперь...

Покосившись на планшет, активировала вызов Калебу, но сигнал обрывался. Видимо, муж находился вне зоны.

Это окончательно испортило настроение.

С открытой веранды потянуло сквозняком.

Подойдя закрыть дверь, обнаружила, что вдалеке на нас надвигается что-то тёмное. Уснувшая детская память на мгновение оживилась и подсунула мне картинки из прошлой жизни.

Свинцовые тучи, раскаты грома, ослепляющая молния...

Мама, папа и я, забирающаяся к ним в постель.

Да, я боялась грозы...

Всегда.

Окончательно сникнув, тяжело вздохнула и вернулась за стол.

Калеб не отвечал.

Оставив увядшие пережравшие цветочки на кухне, отправилась спать.

Поставив планшет на кровать, установила автодозвон и зарылась в свои вещи. Вытащив чистую домашнюю майку, стянула ношеную футболку.

Первый раскат грома заставил присесть.

Порыв ветра ударил в окно и по полу потянуло свежестью.

Дрожа то ли от страха, то ли от холода стянула бюстик и нагнулась за одеждой, лежащей на кровати.

— Ого! Как это я вовремя! — раздался уже практический родной голос.

— Калеб! — обрадовалась я, и тут же сообразив, на что он смотрит, с громким: "Ой" натянула маечку.

— Это ты зря! Мне ну вот совсем всё понравилось в твоём предыдущем образе.

— Калеб! — возмутилась я. — Мне иногда кажется, будто всё, что тебе во мне интересно, находится вот тут, — я обвела рукою грудь.

— Неправда, детка! Я был бы от тебя также без ума, будь ты обладательницей изящной "единички". И вообще, что плохого в том, что я залипаю на твои прелести. Должно же быть и в жизни каторжника что-то прекрасное... светлое... большое... мягкое...

— Да ну тебя! — этот наглый тип снова прикипел взглядом к груди.

— Ну, Дали, сердечко моё, не злись. Я обожаю тебя всю, от макушки волос до кончиков пальцев.

Новый раскат грома сотряс дом.

Трусливо прикусив губу, я забралась на постель поближе к планшету.

Калеб, склонив голову набок, с интересом наблюдал за мной.

— Поговори со мной, пожалуйста, — уже более миролюбиво попросила я.

Бровь мужчины приподнялась.

— Что случилось, Дали? Ты боишься?

Я закивала головой.

— Расскажи чего?

Вместо слов я просто взяла в руки планшет и показала, что творится на улице.

— А-а-а, ураган, — понял он.

— Да, — я закивала, забираясь под одеяло.

Дверь скрипнула и в комнату, тихо шурша корешками, вошли, волоча за собой горшочки, мои девочки. Пристроившись у кровати, они снова притихли.

— Что это они бледные такие? — Калеб нахмурился.

— Переели. Теперь придётся сажать их на диету и пичкать удобрениями. Купать в специальных смесях, чтобы вывести излишки нажоротого.

— Ну и морока, — он улыбнулся и, взяв подушку, подложил её себе под голову. Очередной раскат грома вынудил меня податься ближе к планшету.

— Не бойся, Дали, это всего лишь гроза. Дом моего деда расположен в горах. Он растил меня. И грозы там частое явление. Посмотри на это с другой стороны. Молнии — это ведь красиво и завораживающе. Я всегда гадал, где, в какой части неба появится следующая вспышка.

— А я пряталась в постели у родителей, — тихо призналась, пожав плечами.

— Надо же, — он сделал большие глаза, — а я уж было начал считать тебя бесстрашной. Ложись, малыш. Представь, что я рядом, прямо на соседней подушке. И ты не одна.

— Я, наверное, впервые за долгие годы поняла, насколько одинокая...

— Это не так, моя девочка. У тебя есть я. Есть твои зелёные проныры. Это уже не мало. Расскажи, что ты делала сегодня?

Я покосилась на окно.

— Не думай о грозе, Дали, отвлекись.

— Как? — я поёжилась

Сквозь щели в окне и стенах в комнату проникал холодный воздух, выгоняя тепло.

— Не знаю, — Калеб прищурился, — когда я сегодня спустился в шахту, то успокаивал нервы, вспоминая, как колыхаются твои прелести перед экраном, когда ты ползёшь в трубе вентиляции...

— Калеб! — я засмеялась. — Ну, не придумывай...

— Я откровенен с тобой, — на его лице расплылась проказливая улыбка. — Нам, мужчинам, много не надо. Что не видим, то додумаем...

— Фантазёр, — не удержавшись, я засмеялась

— Вот, ты уже и улыбаешься, малыш.

Я смутилась и поняла, что действительно расслабилась.

— Расскажите о себе, мистер Мортен, я так много о вас не знаю, муж мой.

Он привычно приподнял бровь и призадумался.

— Стыдно сознаться, Дали, но историй, которых можно рассказать невинной девушке, у меня нет.

Совсем? — огорчено уточнила.

— Совсем, моя хорошая. Пил, прожигал жизнь и даже не пытался строить карьеру. Не ценил то, что имел. Не заботился о тех, кого считал семьёй. В итоге, когда очнулся — было уже поздно.

— Ты про жену? — моё сердце кольнула неуместная ревность.

— Вот с женой у меня, рыженькая, всё хорошо. Лежит передо мной в провокационной маечке и улыбается.

— Нормальная у меня майка, — возмутилась я.

— Конечно, она так обтягивает твои дыньки, что горошинки видно...

Фыркнув, я натянула одеяло повыше.

— Какая коварная женщина... Но мне наука — нужно было молчать и любоваться.

— Калеб, ты рассказывал о себе и о семье, — напомнила ему.

— Да, — он усмехнулся, — семья у меня небольшая — дед и ты. Я рассказал ему о том, как мне повезло и какое сокровище назвало меня мужем. Он рад и надеется когда-нибудь познакомиться с тобой...

— А ты не спешишь?

— Спешу, Дали, теперь действительно спешу.

Мне стало очень приятно.

Комнату озарила яркая вспышка.

— Гроза надо мной...

— Ничего, малыш, смотри на меня и ничего не бойся.

Переведя взгляд на экран планшета, я выдохнула. Даже на расстоянии этот мужчина вселял в меня спокойствие и уверенность.

Ветер набирал силу, гуляя на необследованном мною чердаке. Сквозь щели в оконной раме проникал сквозняк, выстуживая тепло из комнаты.

Я куталась в одеяло и не сводила взгляд с планшета.

По стёклам застучали крупные капли. Всё это наводило на меня тоску и позабытый страх перед первозданной стихией.

— Дождь такой сильный. Окно будто со шланга поливают, — шепнула я Калебу. — А я уже и забыла, как это бывает. Так странно, словно я вернулась в далёкое детство, но согреть больше некому...

— Я буду тебя греть, Дали, обещаю. Только дай мне немного времени, и всё будет хорошо.

— Мне и сейчас с тобою хорошо... — раскат грома заставил умолкнуть. — Скажи, ты любишь домашнюю кухню? — выпалила я первое что на ум пришло.

— Безумно. И есть, и готовить. Моя бабушка любила баловать нас, внуков, пирожками. Даже, когда мы выросли и просто прилетали в гости, на столе всегда ломилось. Нам её не хватает очень. С её смертью словно уют родного дома исчез, развеялся пеплом по ветру. И порой так хочется вновь ощутить запах печёных пирожков и сдобных булочек. Услышать заботливое старческое ворчание. Но поздно... Знаешь, что действительно страшно,

Даллия? Не гром и не молнии, а осознать, что имел так много, когда остался ни с чем.

Я тяжело вздохнула, прекрасно понимая, о чём он. Моя семья — две узкие глиняные дочечки где-то на Земле. Это даже могилками не назовёшь.

— У тебя есть братья или сёстры? — улыбнувшись, я удобнее устроилась на подушке, подтягивая одеяло к подбородку. Холод словно душу вымораживал.

— Нет, — Калеб покачал головой. — Родных нет. Только троюродные.

— И все военные?