— Ты можешь это объяснить? Как пуговица от моей куклы оказалась в куртке твоей жены? — девушка приложила к лицу игрушки кругляш и добавила: — Я ее потеряла несколько лет назад.

Кунай изменился в лице. От намёка на некоторую мягкость не осталось и следа. Глаза сузились и потемнели, губы сжались в тонкую линию. Мужчина поднялся и преодолел разделяющее нас расстояние за секунду.

Схватил меня за подбородок и обжёг колючим взглядом.

— Это твоя кукла, Тэкэра! — процедил он, уже сжимая мою шею так, будто хотел бы придушить, но не решался. Будто давай последний шанс, спросил тише: — Ты потеряла память или играешь со мной?

Я вцепилась пальцами в его руки. Мощные и каменные. Почувствовала, как от напряжения перекатываются мышцы под смуглой кожей, и затряслась от страха. Но я должна хвататься за жизнь. Должна! И буду.

— Убьешь меня при ребенке? — свистя прошептала я, чувствуя, что немного приподнимаюсь над полом от его нажима, а стена впивается в лопатки до боли. — Твоя ненаглядная могла так сыграть? Правда? Ты уверен, что она тебя любила, если была такой актрисой?

Он вжал меня в стену сильным телом хищника и прошептал в губы:

— Хотел бы твоей смерти, просто бы ушёл. Не понимаешь, что я твой единственный шанс выжить? Не могу понять, кто ты, лиса. Моя ли жена, что потеряла память или чужая женщина, невероятно похожая на неё. — Дыхание обжигало, обоняния касался аромат табака и кардамона. — Эта кукла… её не существует. Или это злые духи играют со мной? Буду звать тебя Кицунэ, девочка.

Он резко отстранился и, кивнув на куклу, сухо спросил:

— Как давно у тебя это?

— Родители отдали, когда мне исполнилось шестнадцать, — отчиталась я испуганно. Злые духи? Кицунэ? Что за чушь он несет? — Сказали, что с ней меня нашли. Этому должно быть объяснение, — я сжала грубую ткань пальцами, покрутила в другой руке пуговицу, приложила ее к игрушке. Такая же. Точь-в-точь. Даже царапинка с одной стороны. Я помню ее. Кажется. Мистика какая-то!

Неужели Тэкэра и правда была моей сестрой? Тогда почти все события можно объяснить. Кроме снов… и Дары, которая была слишком не похожей на Толю.

А если Кунай — мой муж?

А посмотрела на него, пытаясь поймать в чертах и облике хоть что-то, что могло раскрыть прошлое. Подсказать, где правда. Красивые губы мужчины зашевелились, и мягкий бархат его голоса заставил меня свести ноги:

— Тэкэра всегда таскала с собой это уродство. В ответ на вопросы, лишь улыбалась и отвечала, что это талисман. Однажды он сработал… — Кунай отошёл к окну и, сунув сигарету в зубы, щелкнул зажигалкой. Я залюбовалась его широкой спиной и разворотом плеч. — Чёрт, никогда столько не курил! — он повернулся, присел на подоконник.

Выпустил дым, окруживший его голову серым ореолом, и посмотрел на Дару. Грубый профиль очертил свет из окна, а меня едва не толкнуло неведомой силой к нему в объятия, пришлось сжать сильнее куклу и шагнуть через силу назад. Попятиться от этого безумия. Я хотела стать рядом с Кунаем, обнять его, втянуть запах кожи, провести пальцами по старой ране на спине, спросить, откуда у него такой глубокий шрам, слизать боль.

Я встряхнулась и, чтобы скрыть покрасневшие щеки, наклонила голову. Волосы рухнули вниз и перекрыли видимость, но голос мужчины продолжал звучать. Он будто заползал внутрь и вытаскивал из меня отрывистое дыхание.

— В доме цели жена обнаружила, что игрушка исчезла. Тэкэра выбежала на улицу, чтобы её найти. Я тогда так разозлился, — он тихо рассмеялся, а жёсткие черты лица стали чуть мягче, словно Кунаю было приятно воспоминание. — Бросился за ней, собираясь отругать, но не успел. Дом за спиной взорвался. Все, кто был внутри, погибли. Я получил обломком по голове, и жена тащила меня на себе…

Он сделал сразу несколько затяжек и, выбросив окурок в окно, выдохнул облако дыма на улицу. Обжёг меня тёмным взглядом:

— Куклу не нашли, скорее всего она сгорела. Тэкэра очень переживала… Про то, что осталась пуговица, я не знал.

— Значит, если кукла сгорела, я не твоя жена, — я опустила взгляд и дрогнувшим голосом добавила: — Почему тогда… — подняла голову и вперилась в лицо Куная. Высеченное в лучах солнца. Сейчас он идеально вписывался в образ мужчины из сна. Даже Дара засмотрелась, приподнявшись из кучи вещей на устойчивые ножки.

Я сглотнула. Если скажу о снах, Кунай будет сомневаться, думать, что я его пропавшая любимая, но если не скажу…

Он будет ее искать.

И оставит нас в покое. Наверное я этого хочу. Но в груди от этих мыслей снова стало тяжело.

Я отдала дочке куклу, какой смысл хвататься за прошлое, которое все равно ничего не объяснит? Почти сбегая, пошла к двери. Мне нужно побыть в одиночестве. Подумать. Хоть на миг прекратить пристальную слежку черных глаз. Хоть секунду отдохнуть от стянувшего живот и поясницу кольца желания.

— Нужно Дару накормить, — прохрипела я, отвернувшись. Не знаю, что со мной творится. Почему именно сейчас? Я даже к Толе такого не испытывала, когда считала, что люблю. — Посмотрю, что там есть.

— Ням! — выдала бодро дочурка. За спиной послышались быстрые легкие шаги, и я не сдержалась — обернулась. Вцепившись в косяк ручкой, малышка стояла около порога. Она уставилась на Куная. Наклонила голову на одну сторону, затем на другую, будто изучала его при свете дня, а потом серьезно спросила: — Па… ням? Ня… — и уверенно протянула ему куклу. — Мо-тя. Е-е. ли. Ма… — и показала на меня. — Ма. Ням.

Я несколько минут смотрел на ребёнка. Мелкая, сама ещё, как кукла, а взгляд серьёзный такой. Взрослый. Зрачок тонет во тьме радужки. У Влады — небесная синь, а у её бывшего мужа — нечто серое, невзрачное… Интересно, цвет глаз у детей меняется? Не поэтому ли был развод, что ребёнок не похож ни на одного из родителей?

Девочка потыкала в меня куклой, но, не добившись ответа, вперевалочку потопала к маме, что застыла у стены. Захотелось курить. Я сжал зубы и, развернувшись, вышел из комнаты. Бросил, не оглядываясь:

— Идём, покажу всё.

Не ждал, когда Влада последует за мной. Знал, что пойдёт. Зацепила её эта пуговица — по взгляду видел. И вообще видел больше, чем хотелось бы. Будь это моя Тэкэра, я бы не упустил ни призывно приоткрытых губ, ни томного взгляда из-под густых ресниц.

Уголок рта дёрнулся, пополз вверх. Кого я обманываю? Трахнул бы Владу, не будь она столь точна в ударе. И её муж… Заходя на кухню, осторожно дотронулся до бока. Хорошо перевязала, словно училась этому. Жена тоже неплохо справлялась, если приходилось меня латать. Но так я ещё не подставлялся.

Услышав шаги, кивнул на ящики:

— Тут крупа. Видел рис и овсянку.

Искоса глянул на женщину с ребёнком на руках и приблизился к серванту:

— Соль, сахар, сухое молоко… специи какие-то. Сушёные травы и фрукты. Чай и кофе.

Влада опустила дочь на пол и склонилась над ящиком с крупами, достала дольки яблок, принюхалась, сама откусила кусочек и, кивнув, протянула малявке. Дара с радостью схватила лакомство и стала активно жевать.

Я присел на корточки и раскрыл дверцы нижнего отделения.

— Так… Тут варенье, соленья… Эй!

— Ня…

Маленькие, но цепкие ручки впились в мою повязку. Мелкая, держась за меня, жевала за обе щеки сушку, покачивалась и сияла, гордая, что преодолела пешком всю кухню. Я встретился взглядом с ребёнком и только сейчас заметил, что разрез её глаз больше восточный, чем европейский. Невольно затаив дыхание, сцепил зубы.

— Ня, — она протянула и мне сухие фрукты.

— Дядя такое не ест, — подсказала Влада и отвернулась.

— Па! Ня! — упрямо буркнула девочка, слопала вкусность и заглянула под моей рукой в стол. — Ксюльки! — захлопала радостно и, отодвинув меня, полезла внутрь.

Почему эта девочка так на меня похожа?! Почему?

Держа готовые вырваться слова, я встал и следил за женщиной. Влада спокойно раскладывала кульки на столе, деловито шарила в посудном ящике.