Наверное шрамы не так страшны, как зацикленная в голове пленка, что напоминает о насилии и боли. Я сама себе враг. Сама разрушаю себя и ломаю, но избавиться от ужаса не выходит быстрее. Сцепив зубы, плетусь по жизни, надеясь, что время залечит раны.

И рядом второй месяц не было мужской поддержки. Не было того, кто мог бы обнять за плечи, притянуть к себе, укрыть от холода и ветра, сказать, что я справлюсь, что мы справимся. Не было рядом моего любимого и единственного.

Только Лариса, женщина из придорожного кафе, приезжала в гости и забирала Дару, когда я уходила на работу. Я никого не знала в этом городе, кроме нее, пришлось попросить помощи. Однажды она спросила о муже, а я опустила глаза и спрятала слезы. Тетя подошла ближе, обняла меня, как мама, и пообещала, что все наладится.

Я не верила, но все равно кивнула и разрыдалась. Тогда я хотя бы поняла, что мне есть за что держаться. Есть Дара, есть Лариса. Они теперь моя семья.

О судьбе Куная и Ярославы услышала случайно. Я не искала встреч с ними, не расспрашивала у следователя и не стремилась встать на пути их счастья. Это болезненно, горько, но так правильно. Кунай не мой мужчина, чужой любимый. Я не его женщина, не его любовь, не его Тэкэра. Хватит обманываться. Я все осознала и приняла.

На очередном допросе к следователю заглянул кто-то из органов, выхватив меня из тягучих размышлений, и сказал, что метиса выписали, и он уже третий день находится в изоляторе. Я невольно задержала дыхание и обратилась в слух.

— Жена отказывается сотрудничать, пока ей не дадут гарантию его освобождения. Что думаешь по этому поводу, Валерьяныч?

— Пусть предоставит веские доказательства, а потом поговорим, — ожил следователь и метнул в меня странный взгляд. — Пока мы никуда не продвинулись, и после выписки метису прямая дорогая на пожизненное. Вместе с его женушкой. Вот еще бы с этой дамочкой разобраться, а то мне кажется, что вдвоем провернуть такое… такое себе дело. В общем, подозрительно.

Мужчина перевел на меня испытывающий взгляд и глухо откашлялся в кулак.

— Я ушел, — сказал служащий у двери. С погонами, в форме, но я не разбираюсь в званиях, не отличу капитана от генерала. Сильнее сжалась и приготовилась к новому потоку вопросов. Я устала, ломило плечи, тело, будто набито тырсой — еле двигалось, а еще на работу вернуться, три часа танцев отработать.

— Доложишь мне, — потерев бородатый подбородок, кивнул в мою сторону человек в дверях. — Отъеду на час к нашему арестованному, допрошу его еще разок. Вдруг расколется… а потом жду отчет.

Можно представить, КАК будут колоть. Как допрашивать. В тюрьме.

Я сжала руки на коленях. Мне до колючей тяжести в животе хотелось увидеть Куная, обнять его, прижаться к сильной груди, услышать, как бьется его сердце. Убедиться, что он живой и невредимый. Как-то помочь, но как? Я бессильна, хоть бы самой выкарабкаться и не оказаться за решеткой за то, что всего лишь похожа на преступницу.

И нам с метисом больше не по пути.

Я не его выбор. Он два года искал жену, любил ее безумно, я видела эту любовь в его глазах, слышала, как он радовался, когда думал, что я — это она. Все оказалось до печального трагично. Я — пустая копия той сильной и независимой женщины, которой стала моя сестра. Да, она жестокая, но ее такой сделала жизнь, и я не обижалась за ее предательство, не оглядываюсь на ненависть.

Кунай и Ярослава теперь вместе, хотя слышать, что мужчина, которому я отдала всю себя, — заключенный, оказалось болезненно. Но мы с Дарой ему никто, и нечего цепляться за пустоту.

Он убийца, наемник и ответит по заслугам. А я? Я отвечу за убитого в отцовском доме?

Я упорно молчала об этом, веря, что и метис меня не сдаст, хотя чувство вины грызло изнутри, термитами расползалось по душе. Должна ради дочери держаться, не отдам ее в приют, не оставлю одну. Она не повторит мою судьбу, даже если мне придется врать всю жизнь и вымаливать грехи, стоя на коленях.

Как же больно терять! Родных, верных, любимых. Хотелось запрокинуть голову и зарыдать, протестуя от такой реальности, но я лишь сморгнула слезы, задышала чаще и прогнала накатившую тошноту. Я взяла себе самое лучшее из нашего небольшого приключения с Кунаем — стала сильнее.

Разлуку с любимым я пережила тяжело, но пережила. Мне о нем каждый день напоминала Дара. Она вставала на табуретку, держалась за подоконник крошечными ручками, всматривалась в окно черными глазами и повторяла:

— Па-па… Ку…

После участка, где новый список вопросов ни к чему не привел, меня на служебной машине отвезли в клуб, где я устроилась работать — тетя Лариса помогла. Увидела, как я танцую для Дары, выпросила, кем я была до всего случившегося, и дала адрес. Директором клуба работала ее давняя подруга — Ольга Егоровна, теплая и позитивная женщина. Мир полон добра, да только я с трудом могла его видеть, отравленная своими печалями, но работала с удовольствием. Это помогало отвлекаться.

Охранник так и остался рядом мрачной тенью — страшный на вид мужчина, с тяжелым подбородком в форме лопаты, сломанным носом и надорванным ухом.

Я его немного боялась первые дни, а сейчас уже спокойно относилась. Он был почти невидим, а когда я возвращалась в квартиру, он оставался снаружи. Менялся с другими охранниками он редко, пару раз всего было, ничего не говорил и не спрашивал. Я бы сейчас и не смогла вести беседы, спасибо, что не терзали без надобности.

В холле клуба гудела привычная кутерьма. Голова охранника повернулась туда-сюда, собирая информацию, сканируя пришедших. Он словно робот — делал свое дело и оставался у стены холодной статуей.

После фразы брошенной в кабинете следователя, я крепко задумалась, охраняет ли этот мужлан меня или следит, чтобы не убежала. Но почему тогда меня не посадили в камеру, как Ярославу и Куная? Видимо, что-то они все-таки не нашли, и я подозревала что именно. Флешку. Ту самую флешку, которая и заварила эту кашу со смертельным исходом.

Но я понятия не имею, куда сестрица дела носитель — пусть ее допрашивают, а меня оставят в покое.

Я уже две недели веду танцы для подростков. Денег немного, но нам с Дарой хватало с лихвой. Ученики платили мне за каждый час, что было очень выгодно, и я даже отложила на несколько денег, чтобы снять квартиру получше. В старой пятиэтажке слишком много пьяниц и неблагополучных водилось. Тем более, я прекрасно понимала, что меня когда-нибудь отпустят на вольные хлеба. Не могут же вечно наблюдать и содержать.

Оставалось только гадать, мне помогают или придерживают до удачного времени?

Те тот ли враг, о котором говорил Кунай, всем заправляет?

Плохо мне стало посреди последнего урока. Так сильно, что от головокружения я чуть не ударилась головой в стену. Извинилась перед детьми, всех отпустила, а сама поплелась в уборную, едва различая в темени перед глазами коридор. Меня рвало, живот скручивало спазмами, а слабость накатила такая, что я еле устояла на ногах и не услышала, как дверь в туалет приоткрылась.

Когда я отползла от унитаза и, умываясь, опустила голову над раковиной, услышала шорох подошв за спиной. Как будто кто-то ко мне подкрадывался, кто-то тяжелый и крупный.

Жар полоснул по рукам и окатил низ живота волной ужаса. Я успела распахнуть глаза, но мне зажали рот и, развернув по оси, втолкнули в кабинку.



Открыл глаза и с радостным сожалением понял, что ещё жив. Сердце стучало неровно, всё тело пронзала жуткая боль, а надо мной стоял мой враг и прожигал ненавидящим взглядом.

— Демоны тебя побери, — прошипел он, усаживаясь на стул. — Тварь живучая.

Я был согласен с каждым его словом, но отвечать не собирался. Враг не услышит от меня ни одного слова. Достаточно того, что я отдал себя в обмен на…

Дёрнулся, пытаясь подняться с кровати. Тело прострелили волны жуткой одуряющей боли, звякнули наручники, которыми я был прикован к кровати, слух резанул мой собственный стон.