Не помогает мне ледяной душ! Я теперь хочу ее еще больше. Мокрую, худенькую, такую невероятно скользкую под ладонями.

Глядя снизу вверх на мои губы, Влада обвела языком свои губы и судорожно сглотнула. Это был взгляд не слабой, нежной женщины, это был взгляд волчицы, что способна сожрать того, кто посягнет на ее добычу. Голод буквально читался в ее глазах, сверкал на щеках каплями воды, скатывался с волос серебром и растекался между нами рекой желания.

А потом она дернулась назад, резко отпустив меня, словно осознала, что наделала. Влипла испуганно в стену, зажмурилась, отряхнулась.

— Дай мне выйти, — мрачно протянула Влада, закрываясь руками и сторонясь брызг холодной воды — остатков, что слетали сверху. Под тонким трикотажем майки алые сосочки набухли и выделились. — Я принесу полотенце, — заметив мой раздевающий взгляд, девушка перевела ладони с плеч и, закрывшись плотней, облизнула призывно губы. И, снова вздрогнув, отвернулась. — Заодно проверю, как Дара, — Влада посмотрела в мои глаза и добавила хрустящим шепотом: — Прошу тебя.

Тэкэра бы взяла свое, если бы желала. Не отступила бы никогда. Напротив, она бы требовала и нанизывалась бы на меня с упоением. Любимая всегда была голодна до секса. А эта, копия или обманка, хочет, но стойко борется. Влада ведь хочет меня. Это невозможно скрыть. Пытается отстраниться, пытается сбежать, но ее манит ко мне. Муженек явно не докармливал оргазмами.

От одной мысли, что кто-то трогал мою Тэкэру, стало мерзко на душе. Если это она. А если не она, мне все равно неприятно знать, что какой-то ублюдок трогал невинный цветочек своими лапами и пронзал своим хреном. Зря я его не лишил жизни, вот зря послушал девушку.

Осталось понять, почему ее так манит ко мне? Тело помнит, или все-таки девушка решила меня обмануть?

Пронизывая меня тёмным тяжёлым взглядом, он медленно отступил. Сжимая челюсти так, что по заострившимся скулам танцевали желваки, смотрел, будто страстно желал убить.

Опасность резанула нервы, лишая дыхания. Я словно играла с голодным хищником в запертой клетке.

Выскакивая из-под душа, будто меня голодные волки гнали, поскользнулась и шлепнулась на мокрую грязную траву.

— Просишь отпустить, а сама на ногах не держишься, — раздался над головой холодный голос. Кунай опустился и, подхватив меня на руки, дёрнул уголком рта: — Снова вся измазалась. Удивляюсь, как ты стала танцовщицей с такой координацией… Хотя, как раз со сцены ты и упала. Кстати, что ты тогда танцевала?

Я задохнулась от невозможности сопротивляться наплыву эмоций.

— Ка… Кармен, — пролепетала онемевшим языком и зажмурилась, чтобы не видеть поджатые строгие губы мужчины. Такие манящие, крепкие, твердые. Такие хотелось чувствовать на своем лице, на коже. Обжигаться и плавиться от их скольжения вдоль скулы. Сходить с ума от их бархатистости и настойчивости. Яростной страсти. Животной похоти.

Этого нет! Мне это чудится. Я слишком замечталась, очарованная его властностью и мужественностью Во мне все еще полыхает адреналин и осознание, что Кунай спас нам с дочкой жизнь. Это всего лишь благодарность! Да, это она.

Прижалась к груди Куная и вслушалась в биение его сердца. Громыхает. Лупит, словно пытается меня убить. Оглушить. И кожа, что под капельками влаги все еще остается невыносимо горячей. Жгучей. Оставляющей шрамы.

Меня свернуло в тугой узел от легкого касания его длинных пальцев к плечу, ладони к шее, локтя к волосам. Кунай шел уверенно по двору и, прижимая меня к себе, немного наклонился, втянул шумно воздух, ноздри призывно затрепетали. В моем животе словно вспыхнули угольки, в висках застучало, пробивая током в двести двадцать, и я не услышала собственный стон. Лишь зацепилась за его отзвук и, осознав, что все еще в сильных руках, буквально спрятала лицо у него на плече.

Меня потряхивало. Потряхивало не от холода, а от безумной жажды. Я устала. Я не могу с ней справиться. Не умею такому сопротивляться. Поняла это, когда мужчина переступил порог дома и внес меня в небольшую притемненнную комнату. Я тряслась и впивалась ноготками в гладкую кожу, неосознанно обрисовывая шрамы, узоры вен, бугрящиеся мышцы. Я трепетала и задыхалась. Мечтая и представляя, как слизываю капельки влаги и пота языком. Впитываю его аромат, ищу родинки и изъяны. И не нахожу. Это будто что-то неземное, не природное, чужое. Это не мой мужчина. Не мой!

Но я его безумно хочу. Он словно паук, что сплел паутину, отравил собой, а я бесполезно пытаюсь выбраться и только путаюсь сильнее.

Он усадил меня в старенькое кресло и, вывернув одну из привезённых сумок, выудил из вещей большое чёрное полотенце. Обернув его вокруг меня, будто закутав в кокон, внимательно всмотрелся в моё лицо.

— Кармен? Страстная и ветренная цыганка, что погубила жизнь влюблённого в неё мужчины. — Принялся водить по моим плечами большими сильными ладонями, будто помогал ткани быстрее впитать с моей кожи воду. Дёрнул уголком рта: — Как знакомо. Тебе понравилась эта роль, Влада?

— Оч-чень, — я сдавила кулаки на коленях до сильной боли, чтобы прогнать дрожь и совладать с собой. Холод, жар, все сразу. От его поглаживаний и невесомых, непринужденных прикосновений. Я, как кошка в марте, сейчас заною, чтобы меня приласкали. Чтобы себя отвлечь и прогнать наваждение, стала говорить: — Но играть было тяжело. После концертов походила на выжатую тряпочку. Словно не героиню, а меня убивали каждый раз в финале. Играть Мари из «Щелкунчика» было намного легче. Хотя я не люблю сюжеты, где все оказывается сном. — Я посмотрела Кунаю в глаза, нырнула в темноту и уже не смогла выплыть. Осталась висеть облачком на краю пропасти. — Знаешь, чем мне нравилась Кармен? — спросила изломанным хрипотцой голосом.

Он приподнял тёмную бровь и застыл, приготовившись слушать.

— Тем, что она была свободной и сильной. Я слабачка, — пожала плечом, отчего рука Куная соскользнула ниже и легла на колено. Застыла на грани полотенца и мокрой джинсы. — Я чувствовала, что Толя не мой мужчина, но не смогла ему отказать, когда замуж позвал. Узнала, что беременна и испугалась одиночества. Испугалась, что не справлюсь, — я сглотнула подкатившую горечь и посмотрела вниз и в сторону, чтобы не читать в глазах мужчины жалость или неприязнь. Зачем я ему это говорю? Я никому и никогда не признаюсь, что муж меня колотил и морально издевался. Это слишком больно. И сейчас эти откровенности не к месту.

Кунай сжал моё колено и, подавшись ко мне, обжёг дыханием.

— Тебе придётся справиться.

Я смогла лишь прикрыть веки, соглашаясь с его словами.

Он отпрянул и кивнул на свой бок, где повязка алела кровавыми разводами:

– Перевязать нужно.

— О, Боже, — я скинула полотенце и подорвалась. — Зачем ты меня поднимал? Кровь теперь сильно идет. Ложись! Сейчас же! В какой сумке аптечка?

— Тише, — его смех зашуршал, отзываясь под рёбрами щекоткой. — Малую разбудишь. Аптечка в чёрной сумке… — Сверкнул глазами: — Уверена, что мне нужно ложиться? Как будешь перевязывать бок? Или… это предложение?

— Не сочиняй, — разозлилась я и толкнула его слабо в плечо, заставляя лечь на пол. — Так ты расслабишься, а я смогу зашить рану. — Я отошла к стене, порылась в сумке, нашла все, что нужно, и вернулась. — Иначе она будет заживать долго. Или боишься уколов? — я вытянула упакованную стерильную иглу. Приготовила рядом спиртовой спрей, лейкопластырь и ножницы. — Кляп? Или потерпишь? — заулыбалась я. Хотелось нарочно его подначить, будто это помогало нам обоим идти дальше.

Он молча забрал полотенце. Расстелив его, лёг и, не поморщившись, сорвал окровавленную повязку. При этом не отрывал тёмного взгляда от моей мокрой футболки, под которой отчётливо выступали бутоны напряжённых сосков.

— Глаза береги, — буркнула я, глянув на ненужные теперь ножницы. Видимо, Кунай слишком привык сам справляться с проблемами. Запасливый и бескомпромиссно жесткий в своих решениях и действиях.