Во время пребывания герцога в Испании и Португалии гитлеровские агенты организовали подходы к бывшему королю, советуя подождать с возвращением на родину, которого добивались британские власти в связи с начавшейся мировой войной. В планы гитлеровцев входило его похищение и вывоз на территорию Германии. Он мог послужить козырной картой нацистов как претендент на возвращение на британский престол с помощью немцев.

Вот как обрисовал Гитлер в секретных заметках свои планы использования герцога Виндзорского:

«Окончательная победа Германии положит начало политике длительного примирения с Англией. Королем будет немецкий ставленник герцог Виндзорский. С ним заключат договор о дружбе на все времена. Риббентроп, освобожденный от должности министра иностранных дел рейха, станет генеральным уполномоченным и советником английского короля и получит титул английского герцога». Британцам удалось уломать строптивого герцога и вернуть его в родные пенаты. О том же, что должно было лечь в основу соглашения Германии с Англией, свидетельствует сподвижник Гиммлера Кер-стен. Как говорил Керстену рейхсфюрер СС, «Германия не собирается лишать Англию статуса великой державы. Англия должна быть одним из краеугольных камней новой германской Европы». И не только Англия, но и США. По словам Керстена, Гиммлер так излагал сделку, предлагаемую Гитлером (через Гесса): пространства Советского Союза «должны быть расчленены и поставлены под руководство Германии, а также Великобритании и США после того, как наши нации объединятся с Гитлером. Германия тогда будет контролировать районы до Оби. Англия должна получить район между Обью и Леной. Американцы — области восточнее Лены, включая Камчатку и Охотское море»[49].

Видимо, об этом и шли переговоры Гесса с англичанами. И не без успеха. Во всяком случае, затяжка с открытием второго фронта совпадала с требованием Берлина не мешать Гитлеру вести «восточную кампанию», пока он не победит. Содержание переговоров до сих пор является тайным.

Не случайно английские власти надолго засекретили архивные материалы, связанные с перелетом Гесса, спустя более полувека после полета «Черной Берты» британские власти предпочитают держать такие сведения в глубочайшей тайне.

Не исключено, что и в самой английской разведке, «готовившей» письма Гессу от имени лорда Гамильтона, были люди, которые сочувствовали сторонникам заключения мира с Германией и вели весьма опасную игру ради того, чтобы оставить Россию один на один в предстоящей борьбе с Гитлером.

46. Портрет «Лицеиста»

Совершенно секретно

Ставка фюрера 18.12.40

(Из директивы № 21 план «Барбаросса»)

«Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Приготовления к осуществлению плана следует начать уже сейчас и закончить к 15 мая 1941 г.

Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны».

В начале января 1941 года торговый атташе США в Берлине Сэм Вудз направил в государственный департамент срочную телеграмму, суть которой сводилась всего к одной фразе: «Как стало известно из заслуживающих доверия немецких источников, Гитлер планирует нападение на Россию весной этого года». Прочитав это послание, тогдашний государственный деятель США Карделл Хелл отнесся к нему с известной долей скепсиса.

Хелл снял трубку специального телефона, связывавшего госдепартамент с ФБР, и спросил всесильного шефа американской сыскной полиции Эдгара Гувера, что тот думает по поводу содержания полученной из Берлина телеграммы.

— Я думаю, что это не блеф, — пробасил в трубку Гувер. — Мои ребята, следящие за немецким посольством, уже пару раз докладывали мне нечто подобное. Но я не хочу ввязываться в дела красных. Пусть это будут их проблемы.

— Благодарю вас, господин Гувер. Вы рассеяли мои сомнения, — вежливо ответил государственный секретарь. — Теперь мы знаем, что делать, и будем действовать.

Сообщение дежурного по посольству о срочном вызове посла Константина Уманского в государственный департамент США озадачило русского дипломата. «В чем дело? Почему вдруг такая срочность?» — задавался вопросами посол.

Уманского провели в кабинет заместителя государственного секретаря Самнера Уоллеса.

— Я буду с вами совершенно откровенен, господин посол. То, что вы сейчас узнаете, весьма тревожит президента Рузвельта и государственного секретаря, по поручению которых я и встречаюсь с вами. Из Берлина получена информация, затрагивающая основы безопасности не только вашей страны, но и всего мира. Вот ее содержание.

Уоллес протянул послу листок бумаги.

Это было 20 марта 1941 г.

«Мистер Уманский побледнел, — писал позднее Уоллес в своих воспоминаниях. — Он молчал некоторое время, а затем просто сказал: “Я полностью осознаю серьезность этого сообщения и немедленно доведу до сведения моего правительства содержание нашей беседы”».

Война с нацистской Германией была уже у нашего порога, и это очень беспокоило многих мировых лидеров, даже весьма далеких от симпатий к коммунистическому режиму.

Спустя две недели после беседы Самнера Уоллеса с Уманским премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль дал указание послу в Москве сэру Стаффорду Криппсу передать лично Сталину секретное письмо. Английский премьер сообщал о концентрации отборных немецких дивизий на советско-германской границе. Однако британский посол необъяснимо медлил с выполнением ответственного поручения своего премьера. Сейчас стали известны причины такого поведения: Криппс пытался уточнить дату нападения Германии на СССР.

Сигналы большой беды и тревоги поступали в московский Кремль и из Скандинавии. Александра Коллонтай, посол СССР в Швеции, буквально бомбардировала НКИД Советского Союза сообщениями о неизбежной и близкой войне с Германией.

«По сведениям Генерального штаба шведских вооруженных сил, Германия полностью завершила развертывание своих армий на предполагаемом Восточном фронте боевых действий», — писала Коллонтай в одной из телеграмм в Москву.

«Германия готова блокировать балтийские порты СССР и ввести в них немецкие корабли с последующей высадкой десанта», — говорилось в другом ее срочном послании.

И наконец: «Нападение Германии на СССР — дело не ближайших дней, а считанных часов…»

Написав на шифрбланке эту последнюю фразу, Коллонтай попросила секретаря срочно пригласить к ней Ивана Андреевича Чичаева — резидента внешней разведки в Швеции, работавшего под прикрытием советника посольства.

Разговор посла с резидентом сразу же принял деловой характер.

— Иван Андреевич, друг мой, дела вокруг наших государственных границ из рук вон плохи. Вы и сами, очевидно, это знаете. Зловещий блеск немецких штыков даже с российской стороны виден уже невооруженным глазом. Москва молчит, словно воды в рот набрала. Заявление ТАСС от 14 июня о том, что немцы не собираются нападать на нашу страну, — продолжала Александра Михайловна, — чистейший блеф или что-то совершенно не поддающееся моему пониманию… Может быть, по вашей линии имеются какие-нибудь данные?

— Я точно в таком же положении, Александра Михайловна, — ответил Чичаев. — Как ваш товарищ и друг, скажу, что располагаю такой же информацией о намерениях Германии напасть на нас. Ответа на свои телеграммы в Центр я не получаю.

— А может быть, вам лучше напрямик спросить у своего наркома о сложившейся обстановке? — задумчиво спросила Коллонтай.

— А как? — недоуменно пожав плечами, произнес Чичаев.

— Напрямик! — повторила Александра Михайловна и добавила: — Сегодня вечером в Ригу уходит один частный пароход. Через свои связи я закажу для вас с женой два места на нем. Так что идите и, не теряя времени, собирайтесь в дорогу. Вы ведь в этом году не были в отпуске и, кажется, просили меня о нем? — лукаво взглянув на резидента, сказала Александра Михайловна. — Вот и прекрасно. Договорились! А теперь присядем на дорожку.