Холсти вскоре вышел в отставку. 21 ноября 1938 г. Ярцева принял временно исполняющий обязанности министра иностранных дел В. Войонмаа. Вопрос касался направления в Москву финской торговой делегации, в состав которой были включены торговые советники и два политических эксперта.

В Москве получили информацию и отчет разведчика о его последней встрече с Холсти. Б.А. Рыбкин выехал в Центр, чтобы при необходимости выступить в роли эксперта и для получения дальнейших инструкций.

Несмотря на кажущуюся безрезультативность секретных переговоров Рыбкина с представителями руководства Финляндии, ему, том не менее, удалось втянуть финнов в деликатный обмен мнениями и довести до их сведения позицию советского правительства.

7 декабря 1938 г. финская делегация была дважды принята наркомом внешней торговли СССР А.И. Микояном. Проект торгового соглашения согласовать не удалось, так как позиции сторон слишком отличались.

Стало ясно, что резиденту нецелесообразно возвращаться в Хельсинки. Вскоре он получил новое назначение и выехал в Швецию руководителем «легальной» резидентуры. Предстояла большая работа по налаживанию связей, сбору разведывательной информации и кропотливая, упорная работа по обеспечению мира в Скандинавских странах, нейтралитет которых подвергался значительному испытанию.

Дальнейшие переговоры между Финляндией и СССР продолжались по дипломатическим каналам, начавшись 5 марта 1939 г. С советской стороны в них принимали участие наркоминдел М.М. Литвинов, с финской — посланник Ирье Коскинен. Обмен мнениями протекал вяло и нерегулярно. Причин для этого было достаточно, в том числе события в Европе и разразившаяся мировая война.

В октябре 1939 года Кремль, учитывая резкое изменение обстановки на Европейском континенте, в жесткой форме поставил перед финским правительством вопрос об уступке острова Гогланд, береговой военной базы, полосы к северу от Ленинграда в обмен на такую же или значительно большую территорию в советской Карелии. Финны столь же решительно отвергли советские требования, надеясь на обещанную помощь и поддержку Запада. Политические круги Франции и Англии были на стороне финнов. Германия, официально занявшая нейтральную позицию, в то же время тайно поставляла финнам оружие и толкала правительство Финляндии на авантюрные действия. Это не было секретом для Москвы, так как разведка располагала необходимыми сведениями.

30 ноября советские войска пересекли границу Финляндии. Уже в январе 1940 года финское правительство Рюти — Таннера начало зондировать почву о заключении мира с СССР и направлении в Москву полномочных представителей для заключения мирного договора. 12 марта 1940 г. в Москве был подписан мирный советско-финляндский договор.

Зимняя война 1939/1940 годов укрепила безопасность северо-западной границы СССР, хотя и очень дорогой ценой.

Уже в послевоенное время президент Финляндии У. Кекконен по случаю 25-й годовщины советско-финляндского Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи отметил, что еще в апреле 1938 года Россией была предпринята важная попытка наладить советско-финляндские отношения на новой политической основе. В силу тогдашнего политического курса правительства Финляндии ей не придали должного значения и не проявили соответствующего интереса.

Есть немало одаренных людей, имена которых широко известны в какой-либо сфере общественной жизни — в науке, технике, политике, литературе, искусстве, в спорте. Но есть и такие, хотя их гораздо меньше, чья творческая жизнь с одинаковым успехом затрагивает не одну, а несколько областей. К ним по праву относится и Зоя Ивановна Воскресенская.

О писательнице З.И. Воскресенской знают очень многие, а то, что она 25 лет работала в разведке под фамилией мужа — Рыбкина, было почти неизвестно. Китай, Прибалтика, Германия, Австрия и, наконец, Финляндия и Швеция — таков географический диапазон ее разведывательной работы.

О встрече и дружбе с Зоей Ивановной Воскресенской-Рыбкиной — рассказ нашего сотрудника.

— Познакомился я с Зоей Ивановной Воскресенской зимой 1974 года. Декабрь. Заснеженная Москва. С трудом найдя букетик цветов (в то время в Москве было трудно с цветами, особенно зимой), еду в метро на станцию «Аэропорт» искать Красноармейскую улицу. По совету моего товарища, немного знавшего Зою Ивановну, я позвонил ей по телефону и попросил «оказать помощь начинающему литератору». Меня выслушали, и ровный, официальный голос коротко сказал в трубку: «Приезжайте». Назначили время и дали адрес.

Поднимаясь на 6-й этаж дома на Красноармейской улице, я вдруг болезненно остро почувствовал неловкость. Известная на всю страну писательница, лауреат нескольких премий, человек, только что издавший трехтомник своих произведений, и я — никогда и нигде не издавший ни одной строчки… Но было уже поздно. Я позвонил. Открыли дверь. Передо мной стояла высокая, стройная женщина в темном, строгом платье. Темно-русые, заколотые на затылке волосы.

И глаза — серые, внимательно изучающие. Это я теперь могу дать ее подробное описание. А тогда… тогда я почти ничего не видел. Поняв мою растерянность, Зоя Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала:

— Проходите, раздевайтесь. Вот вешалка.

Ее улыбка сняла с меня робость и скованность.

Посреди комнаты, которая служила кабинетом и гостиной одновременно, стоял письменный стол. Напротив окна — диван-кушетка со съемными подушками, обитый красной тисненой тканью. Слева и справа от окна — стеллажи и шкафы с книгами. Ближе к двери — маленький журнальный столик.

Меня усадили на диван. Я робко протянул свое литературное творение, всего на нескольких страницах. Зоя Ивановна взяла листы, присела на краешек стула, прочитала заглавие, перелистала страницы, положила их на письменный стол, встала и сказала: «Соловья баснями не кормят. Хоть вы и не соловей, — при этом она улыбнулась, — но чаем я вас напою. А потом поговорим». Так началась наша литературная работа.

Позже я узнал, что в этой квартире бывает много посетителей — и взрослых, и детей: писатели, читатели, коллеги-военные. Иногда до десятка и более человек одновременно. И всех их принимали сердечно, без какой-либо слащавости, всех поили чаем и кормили. Мне самому неоднократно приходилось помогать Зое Ивановне по ее просьбе принимать гостей, особенно в дни Праздника детской книги. Делегации детей, учителей и библиотечных работников приезжали не только из близких к Москве областей, но и с Дальнего Востока.

Несколько первых встреч мы провели с Зоей Ивановной на ее городской квартире. И вдруг, уже летом, она звонит мне по телефону и предлагает провести очередную встречу в Красной Пахре, где она в то время снимала дачу у вдовы писателя Алексея Мусатова.

Со свойственной разведчице точностью писательница объяснила, как проехать в дачный поселок: «…после второй дорожки повернете направо (тогда еще мы обращались друг к другу на «вы»), увидите дачу за большим, высоким зеленым забором. Это дача Константина Симонова, а напротив — третья дача, Мусатова. Я буду вас ждать». И строго спросила: «Сколько времени вам нужно на дорогу?»

— Минут 40–50.

— Жду вас ровно через час.

Купив по дороге цветы и торт, я через час въехал в дачный поселок писателей в Красной Пахре и без труда нашел нужный адрес. Открыл ворота, загнал туда машину и, окрыленный скорой встречей с Зоей Ивановной, взяв цветы и торт, направился в дом. В большой комнате никого не было. Поставив на стол коробку с тортом и прижав к себе букет красных гвоздик, я стал терпеливо ждать. Никого. Минуты через три громко позвал: «Есть здесь кто-нибудь?» К моему удивлению, из соседней комнаты вышла незнакомая мне женщина. Я любезно завел с ней разговор о житье на даче, не выпуская, однако, из рук цветы. Женщина с улыбкой поддержала мой разговор, ни о чем не спрашивая. Поговорив еще минут пять, я осторожно спросил: «А где же Зоя Ивановна?» Незнакомка улыбнулась еще приветливее и, хитро посмотрев на меня, показала рукой за окно: «Зоя Ивановна живет в соседнем доме». С извинениями и смущением я забрал торт и перегнал машину в соседний двор.