Возвратясь в гостиницу, Зоя Ивановна, как после тяжелой физической работы, повалилась на кровать. Вечером — контрольная встреча. Опять она меряет шагами расстояние от памятника Карлу XII до памятника Карлу XIII. Вновь внимательно смотрит, есть ли газеты в карманах и в руках мужчин. Опять нет нужного человека.

А впереди — бессонная ночь, ночь тревоги и самобичевания: задание сорвано. Утром Зоя Ивановна едет в стокгольмскую резидентуру признаваться в содеянном. А там ее ждет новая шифртелеграмма: «Задание отменяется. Агент не придет. Возвращайтесь в Гельсингфорс».

Обидно!

Машина медленно пылит в малолюдном лесистом пригороде Хельсинки. Вот поворот у большого валуна и приметный сельский забор из жердей. Здесь должен быть Андрей.

Андрей — это нелегальный сотрудник внешней разведки, выполняющий задание Центра по внедрению в руководство Организации украинских националистов (ОУН). Но Андрея на месте нет. Машина делает еще один круг, и вдруг сидящий за рулем Кин (Рыбкин-Ярцев) весело смеется, увидев сидящего на жердях забора и беспечно болтающего ногами молодого парня с темными курчавыми волосами. Зоя Ивановна сначала удивилась смеху Кина и появлению незнакомого парня на месте встречи с нелегалом, но потом поняла — это Андрей и Кин знает его в лицо.

В дальнейшем Зоя Ивановна самостоятельно проводила встречи с Андреем — Павлом Анатольевичем Судоплатовым, в будущем генерал-лейтенантом.

Как-то, работая в библиотеке Зои Ивановны, я обратил внимание на книгу Анатолия Андреева «Конь мой бежит», опубликованную в издательстве «Политическая литература» в 1987 году. На первой страничке этой книги я прочитал посвящение автора хозяйке дома:

«На память милой Зоюшке, которая сняла меня с забора. Павел Судоплатов».

Находясь в Финляндии, Зоя Ивановна с большим интересом изучала скандинавскую культуру, которая дала миру многих художников, писателей и поэтов. Она поддерживала добрые отношения с поэтессой Синерво, писателями Мартином Андерсеном-Нексё и Хеллой Вуо-лийоки, журналисткой Мирьям Рюдберг и многими другими деятелями культуры. В Москву Зоя Ивановна вернулась перед зимней войной 1939/1940 годов. На должности заместителя резидента в Финляндии ее сменил Елисей Тихонович Синицын.

После возвращения из Хельсинки З.И. Воскресенская-Рыбкина стала одним из основных аналитиков управления. Предстояло «отгадать» дату и направление развивающейся гитлеровской агрессии. Было заведено так называемое дело «Затея». Оно получило свое название в связи с тем, что Сталин скептически относился к сведениям о готовящемся нападении Германии на СССР Этот скепсис усиливался в том случае, если разведывательные данные были получены разведчиком, объявленным «врагом народа». Трудно было, например, разобраться в противоречивой информации, полученной из Берлина от посла Деканозова и от резидента Кобулова.

Гитлеровская Германия, желая опровергнуть слухи о готовящемся нападении на СССР, решила продемонстрировать верность заключенному в 1939 году советско-германскому договору и прислала в Москву, что весьма знаменательно, не политическую делегацию, а группу солистов балета Берлинской оперы. В середине мая 1941 года германское посольство организовало по этому поводу прием, на который были приглашены звезды нашего балета. Зоя Ивановна тоже присутствовала на приеме как представитель Всесоюзного общества культурных связей с заграницей. Вот как она описывает в своей книге один эпизод этого вечера в посольстве.

«…Начались танцы. Шуленбург пригласил меня на тур вальса.

На меня напало смешливое настроение. Мой партнер был внимателен, вежлив, но не мог скрыть своего удрученного состояния.

«Не кажется ли вам забавным, господин посол, — спросила я, — что мы танцуем с вами в балетной труппе Большого театра?»

«Действительно, забавно, — усмехнулся Шуленбург. — Такое, к сожалению, случается лишь раз в жизни, а я к этому не готов».

«Вы не любите танцевать?» — спросила я с наивностью в голосе.

«Признаться, не люблю, но вынужден, вынужден», — еще раз подчеркнул Шуленбург.

И я вдруг почувствовала какой-то иной смысл в его словах, высказанных с горечью.

Танцуя, мы прошли но анфиладе комнат, и я отметила в своей памяти, что на стенах остались светлые, не пожелтевшие квадраты от снятых картин. Где-то в конце анфилады, как раз напротив открытой двери, возвышалась груда чемоданов».[45]

Интуиция не обманула Зою Ивановну — меньше чем через месяц началась война.  

1933 год. В политической жизни Германии произошли события, которые поставили мир на грань самой кровопролитной в истории человечества войны. 21 марта президент Гинденбург официально передал власть в стране Адольфу Гитлеру. В Германию пришел фашизм.

К началу 1934 года гитлеровцы установили в стране авторитарный режим. Это повлекло за собой большие изменения в организации спецслужб, прежде всего полиции и контрразведки, привело к значительному повышению их роли в государстве.

Значимость происходящих в Германии событий для безопасности Советского Союза возрастала.

После относительно благоприятной обстановки для деятельности разведки в предшествующее десятилетие, определявшееся Рапалльским договором, в новых, более сложных условиях требовалась перестройка работы резидентуры. На первый план в информационной работе выдвигалась задача выявления конкретных планов гитлеровского руководства по подготовке к войне против СССР. К этому времени сеть заграничных резидентур советской разведки в Европе значительно расширилась и Берлин постепенно перестал играть роль центральной базы разведдеятельности. Однако берлинская резидентура по-прежнему оставалась одной из главных для советской разведки.

Еще 2 ноября 1932 г. начальник ИНО А.Х. Артузов подписал распоряжение о реорганизации внешней разведки. В нем говорилось: «Перестроение всей агентурно-оперативной деятельности провести на основе возможного переключения всей работы в случае каких-либо осложнений с «легальных» рельс (берлинская резидентура) исключительно на подполье.

Для этого:

а) правильно распределить агентуру по нелегальным группам;

б) организовать промежуточные пункты сдачи материалов по линии как связи с «легальной» резидентурой (Берлин), так и магистральной связи с Советским Союзом;

в) подготовить подпольное руководство нелегальными группами, предусматривая создание нескольких нелегальных резидентур.

По мере осуществления этой работы проводится постепенное сокращение берлинской «легальной» резидентуры и объема ее работы. При этом центр тяжести переносится в подполье».

Фактически эта работа уже проводилась с 1931 года при активном участии резидента Б.Д. Бермана в Берлине, начальника 3-го отделения ИНО Штейнбрюка — в Центре, а также М.С. Кедрова, представителя Центра в Германии и других странах Европы. Штейнбрюк в записке на имя Артузова еще в марте 1931 года предлагал «сосредоточиться на разработке и освещении деятельности антисоветских партий и групп внутри Германии, в руках которых могут оказаться правительственные учреждения».

Берман в одном из первых своих писем из Берлина в середине апреля того же года рекомендовал «работу (политическую) по Берлину передать имеющимся нелегальным резидентурам». Центр, отвечая, соглашался с тем, что «из ведения «легальной» резидентуры надо изъять все сугубо опасное».

В сентябре 1931 года Берман докладывал; «Необходимо создать в резидентуре или при ней группу вербовщиков из трех человек. Мы должны использовать это время для создания крупной квалифицированной агентуры, ибо события будут развертываться и вслед за террором против Германской компартии может наступить время, когда соответствующие органы подойдут к более конкретной работе с нами. Но тогда уже поздно будет думать об организации работы».

26 января 1932 г. Штейнбрюк и Берман в совместной записке на имя Артузова рекомендовали: «Без промедления перестроить всю нашу работу по Германии на совершенно иных принципах с тем, чтобы отвести весь наш аппарат как можно дальше от ударов контрразведок (немецкой, польской, французской)». Предлагалось, в частности, создать два поста за пределами Германии для основных работников берлинской резидентуры, которые по мобилизационному плану Центра должны остаться во время войны за кордоном.