Так работала итальянская резидентура в тяжелый для нее период после вынужденной смены руководства.

Моисей Маркович Аксельрод некоторое время трудился в центральном аппарате разведки, затем стал одним из руководителей Школы особого назначения. А потом его, как и сотни других честных разведчиков, настигла жестокая и несправедливая волна репрессий.

Работу «Франческо» оборвала война.

Римская резидентура начала действовать в 1924 году, вскоре после установления дипломатических отношений между СССР и Италией. Условия для разведывательной работы в стране в тот период были непростыми. С одной стороны, еще сохранялись среди населения революционные настроения, а с другой — с 1922 года у власти находились фашисты.

Особое внимание советская внешняя разведка обратила на Италию после того, как к власти в Германии пришел Гитлер. Становилось ясно, что эти страны — потенциальные союзницы.

В начале января 1933 года в Рим прибыл новый резидент — Павел Матвеевич Журавлев. До этого он возглавлял резидентуры в Каунасе, Праге и Стамбуле. Кроме Журавлева в Италии было всего два сотрудника — в Риме и в Милане, выступавших под прикрытием советско-итальянской фирмы «Петролеа».

Заводить знакомства в итальянских политических кругах и среди служащих государственных учреждений было очень сложно, так как эти люди придерживались преимущественно фашистских взглядов и враждебно относились к работникам советских представительств Легче было устанавливать связи среди представителей делового мира: резидентуре помогало то, что Италия в период господства Муссолини поддерживала с советским государством активные торговые связи. Итальянские спецслужбы активно вели профилактическую работу среди служащих, допущенных к секретной информации, и подсылали к оперработникам резидентуры провокаторов. Приходилось строго соблюдать конспиративные методы работы. Резидентура сделала ставку на приобретение источников информации через третьих лиц, от имени третьей страны. Однако и в этой ситуации находились люди, которые ненавидели фашизм и отваживались помочь советской разведке.

К категории тех, кто пошел на сотрудничество по идеологическим мотивам, относился агент под псевдонимом «Студент». Разведчик, поддерживавший с ним связь в предвоенный период, вспоминал:

«Итальянец работал с нами честно и заинтересованно, будучи убежденным антифашистом. Он считал, что работа в пользу Советского Союза наносит удар по фашизму. Это был незаурядный журналист, имевший широкие связи в партийных, политических и административных кругах, в том числе в некоторых важных министерствах. Интересной внешности, с приятным лицом, стройный, воспитанный, эрудированный, он умел держался в обществе и нравился женщинам.

Мы встречались со «Студентом» 2–4 раза в месяц, в зависимости от важности добываемой им информации. Встречи проводили, как правило, с наступлением темноты. Я подхватывал его в обусловленном месте в свою автомашину, и мы ехали в загородный ресторан или кафетерий, где и беседовали. Иногда я приезжал с тем, чтобы забрать материал и назначить время и место очередной встречи. Когда предстояла продолжительная беседа, мы сперва договаривались о том, когда встретимся снова. Это делалось на случай возникновения непредвиденных обстоятельств, при которых пришлось бы быстро свернуть встречу.

Оба мы понимали, что итальянская контрразведка не сидела сложа руки. Особенно следовало опасаться ОВРА — так называемого Добровольного общества по подавлению антифашистов. Эта спецслужба фашистской партии занималась внедрением агентуры в студенческие круги, государственные учреждения и средства массовой информации. Именно в этой среде вращался «Студент», и неосторожные заявления по вопросам внутренней и внешней политики могли навлечь на него подозрение. Я неоднократно напоминал ему об этом, он соглашался, но скорее из вежливости, в душе, видимо, считая, что я преувеличиваю опасность.

Наблюдение контрразведки за советским посольством и его персоналом было регулярным. В близлежащих домах действовали стационарные посты наружного наблюдения. Можно было встретить подозрительных лиц в часто посещаемых иностранцами местах, например на Палатинском холме, где много архитектурных памятников, среди которых удобно закладывать тайники. С учетом всего этого перед каждой встречей со «Студентом» я тщательно проверялся.

В своих устных сообщениях «Студент» называл много фамилий и имен, фирм, учреждений и организаций. Всего не запомнишь — нужна была феноменальная память, а записать не всегда позволяла обстановка. Портативной записывающей аппаратуры в те времена не было. Приходилось прибегать к небольшой хитрости: в кармане брюк я держал огрызок карандаша и маленький блокнотик. Я натрени-ровался записывать фамилии или труднопроизносимые слова, не вынимая руку из кармана, и делал это незаметно во время беседы, иногда даже на ходу. Получалось, конечно, вкривь и вкось, но иной раз важны были начальные буквы, по которым можно было вспомнить все слово.

Работать с этим агентом было интересно, но к каждой беседе я серьезно готовился, с тем чтобы квалифицированно отвечать на вопросы и ставить новые задачи. Кроме информационных записок и устных сообщений, которые «Студент» готовил для нас, он передавал довольно много документальных материалов, получаемых от машинисток одного министерства. Их ему удалось привлечь к работе в результате тщательно разработанных при помощи резидентуры комбинаций».

Положительный эффект римской резидентурой достигался тогда, когда при выполнении конкретных заданий разведчики действовали гибко и нешаблонно, шли на оправданный риск.

Одним из таких примеров была операция «Почтальон». Разведчик, участвовавший в проведении этого мероприятия, вспоминает: «Резидентуре стало известно, что японский военный атташе получает большую корреспонденцию на свой домашний адрес (его квартира и офис находились в одном доме), в том числе из японского МИД, через местное почтовое отделение. Лишь раз в шесть месяцев к нему приезжали дипкурьеры. Дипломатическая почта из Японии привозилась в дипломатическую миссию в Швейцарии, а затем оттуда заказными бандеролями обычным путем рассылалась в посольства и миссии в других странах Европы. И только самая секретная почта, в которой были шифры, коды и перешифровальные таблицы, доставлялась дипкурьерами.

Чтобы получить доступ к информации военного атташе, необходимо было привлечь кого-либо из чиновников почтовой конторы или почтальонов-разносчиков.

Прежде всего установили периодичность доставки корреспонденции. Удалось узнать, кто из почтальонов работает на том участке улицы, где живет дипломат. Дом японского дипломата обслуживал Паоло. В условиях усиленного внимания контрразведки к советским учреждениям к простому почтальону подойти было далеко не безопасно. Какие отношения могут быть у сотрудника посольства с разносчиком почты?

Решено было действовать через помощников. Выбор пал на Пьетро Капуцци, итальянского антифашиста. Он проходил по делам резидентуры и Центра как агент Д-36.

Пьетро Капуцци собирал ценную информацию, привлек к сотрудничеству несколько источников. Его работой руководили сначала помощник резидента И.А. Марков, затем П.М. Журавлев и, наконец, хорошо известный в истории разведки Д.Г. Федичкин.

Для того чтобы познакомиться с почтальоном, было принято решение снять для Капуцци квартиру на той стороне улицы, где жил дипломат. Район был довольно престижным, и пришлось ждать, когда появится свободная квартира. Когда же квартира была снята, резидентура организовала регулярную отправку писем на этот адрес. В конце концов знакомство Пьетро с почтальоном состоялось. Капуцци стал всячески проявлять к нему внимание: приглашать на чашку кофе, преподносить к праздникам сувениры. Они подружились. Однажды Капуцци под большим секретом поведал почтальону о том, что его лучший друг подозревает, что его жена изменяет ему с господином N (он назвал фамилию дипломата — японского военного атташе), и он хотел бы получить доказательства. Паоло посочувствовал «другу». Тогда Д-36 попросил его показать письма, адресованные господину Ν. чтобы по почерку на конверте обнаружить письма жены «друга» и ознакомиться с их содержанием. При этом он заверил, что письма не будут иметь следов вскрытия. Поколебавшись, Паоло согласился. Первое письмо из общей почты разведчик возвратил, не вскрывая. Оно, по его словам, «не вызвало подозрений», однако вручил почтальону вознаграждение за услугу. В дальнейшем Паоло без колебаний стал выполнять его просьбы, убедившись, что это безопасно.