Девушка присела на деревянную скамейку и засмотрелась на озеро.

На ветру на голубой воде образовывались маленькие волны. В ее же жизнь пришла большая волна и, подобно шторму, сметала все на своем пути.

Похороны прошли не так, как она ожидала: гораздо спокойней.

Странно, но в тот момент, когда Джини увидела бабушку в гробу, эмоций уже не было. Что есть тело без души? Одна лишь оболочка.

Страшнее наблюдать саму смерть. Сейчас Вирджиния вспоминала, как кинула горсть земли в могилу, и от этого стало легче. Джина навсегда ушла в мир безмятежности и покоя.

Мама потихоньку приходила в себя, и за завтраком Вирджиния услышала от нее мудрую фразу:

— Все проходят через смерть родных. Жизнь так устроена: дети хоронят родителей, старые умирают, освобождая место внукам и правнукам. И если это так, то жизнь идет равномерно, согласно законам природы.

Прошло немного времени со дня похорон, но Арчер оставался в доме, пытаясь помочь и поддержать. Он уговаривал родителей вернуться в Дубай. Даниэль был за — он хотел быстрее вернуться к преподаванию, возможно, даже в небо, которого сейчас ему очень не хватало. Мэту повезло больше — он уже улетел в рейс.

Вирджиния выдохнула и закрыла глаза. Мэт уехал и уже стерся из ее памяти, хотя пять лет вместе — это большой срок. Он почти член семьи, и родители его очень любят. Но что-то изменилось у нее по отношению к нему. Она стала как пустой сосуд, как кукла, набитая ватой: эмоции и чувства пропали. Она даже не ощущала запаха Мэта и поняла вдруг, что вообще никогда не задумывалась о его запахе. И сейчас, здесь, сидя на деревянной скамейке, она чувствовала застывшие в глазах слезы от самой страшной новости, которая пришла ей в голову: она никогда не говорила Мэту, что любит его.

Тысячи раз повторяя «я тоже», одобрением подтверждая его слова любви, она заставляла себя верить, что любит его. Ей казалось, что любит… Но слова любви так и не сорвались с ее губ. Впервые, когда он признался ей в любви — это было в Ливерпуле — она обняла его со словами: «Я тоже». Но «тоже»— это не любовь. Это ширма, скрывающая истинные чувства, возможно, дружбу, симпатию. Мэт нравился ей с самого начала, но только сейчас она с уверенностью могла сказать, что это не любовь. Любовь— это когда одного взгляда хватает, чтобы затаить дыхание. Любовь— это нежное прикосновение к коже, вызывающее дрожь. Любовь — это улыбка в ожидании ответной улыбки. Любовь — это когда один поцелуй как тысячи разноцветных звезд. Любовь— это когда голос по-арабски произносит «Хайяти» и хочется слушать его бесконечно. Вот она — любовь! Яркая, восторженная, ради которой хочется жить и идти наперекор всем запретам и правилам.

Вирджиния улыбнулась и посмотрела на небо: бабушка говорила, что надо слушать сердце. И как же прекрасно слушать его!

Придя домой, она бросила сумку на полу в прихожей и прошла мимо ошарашенной матери, молча поднявшись к себе. Оливия проводила ее взглядом и перевела его на сумку… Бросила в прихожей! Когда-то она так же кидала чемодан после рейса. Подруга, с которой они делили квартиру, ругалась, но Оливии было все равно. Все мысли были только о капитане ее экипажа.

Даниэль уже звонил Мухаммеду и договорился о продлении рабочего контракта. Возможно, поднимется в небо, где приведет свои мысли в порядок, немного отвлечется… Но он не мог оставить Оливию одну на земле.

— Я побуду с мамой, — развеял его сомнения Крис. — Не хочется сейчас возвращаться в Аликанте, бередить живые раны. Пусть они зарастут.

Я полечу с вами в Дубай.

Голос жены отвлек Даниэля от разговора с сыном, он вышел в прихожую:

— Ливи, что случилось?

Она указала на брошенную на полу сумку:

— Что это?

Он пожал плечами, не понимая ее, но потом испуганно посмотрел в ее небесно-голубые глаза: она сошла с ума?

— Сумка.

— Я вижу. Почему наша дочь стала разбрасывать свои вещи?

— Наверно, она устала. А может быть, сумка очень тяжелая.

Оливия удивленно подняла брови:

— Нет, причина другая. Уж я то знаю, разбрасывание вещей в прихожей— это признак витания в облаках…

— Она пережила похороны, Ливи, какие облака? Через несколько месяцев свадьба, и они с Мэтом сами решили ее не переносить из-за траура. Возможно, Джини волнуется. Черт, это всего лишь сумка.

Действительно, сколько чести этой сумке! Сколько разговоров о ней.

Но дело не в сумке:

— Ты не заметил, что они с Саидом как-то очень сблизились?

— Ливи, ты что! — нахмурился Даниэль и тут же улыбнулся. — Вирджиния выходит замуж за Мэта, Саид женится на Дамире, дочери президента катарских авиалиний. Возможно, они просто сдружились, но наша дочь не сумасшедшая.

Оливия пожала плечами, уже не зная, что и думать. Она надеялась, что у Вирджинии достаточно здравого смысла, чтобы не связываться с арабом.

— Просто за пять лет, которые Джини встречалась с Мэтом, она впервые бросила сумку на пол и прошла мимо меня молча…

— Тяжелый жизненный период…

— Вот это меня и настораживает!

— Значит, поговори с ней. Если хочешь, это могу сделать я. Но что я скажу? Посоветовать ей не бросать сумку на пол, потому что это тебя настораживает?

Мужчины… Они не умеют связывать одно с другим. Они судят по фактам: бросила сумку — значит, устала! Женщины… из-за одной брошенной сумки напридумывают целый сериал и не будут спать ночами.

— Я сама поговорю с ней, но это надо сделать без напора, хитростью.

Даниэль кивнул. Хитрость— это метод Оливии Паркер, в ее характере.

Его это даже позабавило и обрадовало: жена отвлеклась и оживилась.

Вечером они всей семьей ужинали в большой комнате. Первый ужин без слез, без подавленных взглядов, не в тишине, а за разговорами.

Бурно обсуждали отъезд в Дубай. Смена обстановки сейчас была нужна всем.

— Скоро будет праздник в авиакомпании, — подмигнул Арчер Кристиану. — Жаль, что ты не имеешь к ней никакого отношения.

— В честь чего? — насторожилась Вирджиния.

Никто не заметил взгляда Оливии, брошенного на дочь. Она старалась не показывать свое внимание, наблюдала за Джини исподтишка. До этого момента не было в разговоре ничего, что так бы оживило Джини. Хвала Арчеру, он всегда говорит в нужный момент.

— Помолвки Саида и сотрудничества с Катаром. Но на празднике не будет женщин.

Вирджиния опустила вилку на тарелку: есть резко перехотелось. А чего она хотела? От того, что она в своей голове разложила все по полочкам и пришла к выводу, что должна рыдать, ничего не изменится. Роль Саида в авиакомпании слишком велика, чтобы он изменил решение. Это горе — любить его. Можно провести всю жизнь с желанием быть рядом, но не быть.

— Джини — пилот, — произнес Даниэль. — Ее не пустят?

— Она женщина, получается, что нет, — пожал плечами Джек, — а с другой стороны, кто заметит?

Ее заметит он, человек, который поцеловал ее на Бали. Он не просто так сделал это…Хотя дядя Джек много раз предупреждал ее. Что Арчер там говорил? Саид не ровня ей? Что попользуется ею и бросит?

Но это невозможно, не хотелось в это верить…

— Джини, почему ты не ешь?

Голос матери вывел ее из раздумий, она машинально схватила вилку и стала ковыряться в тарелке. Нет, никто не должен догадаться о ее чувствах. Надо переключить разговор на что-то другое. Сейчас прекрасный повод поговорить о другой свадьбе. Она не выйдет замуж за Мэта. Сейчас она скажет это всем. А по прилету в Дубай скажет и ему тоже. Будет больно. И ему, и даже ей самой, но это надо пережить:

— Пока вы все здесь, — произнесла она громко, и все резко замолчали, — я хочу кое-что вам сказать.

Взгляды всех устремились на нее, стало некомфортно. Сейчас, когда они узнают правду, возможно, осудят ее или не поймут вовсе.

— Я хочу отменить свадьбу.

Теперь она выдохнула, но легче не стало. Об этом еще не знает Мэт.

— Правильно, — кивнула Оливия, — перенесите дату на более позднее время в связи с семейными обстоятельствами.