В целях безопасности Генрих приказал провести заседание суда в так называемом Королевском зале в Тауэре – вероятнее всего, это был большой зал Белой башни. Там был сооружен деревянный помост, где были оборудованы места для пэров и королевских судей, которые в этом процессе не выступали в своей привычной роли, а лишь консультировали по юридическим вопросам. На возвышении под балдахином сидел герцог Норфолк с белым жезлом (символом власти) в руках. Справа от него находился лорд-канцлер Одли, а слева – герцог Саффолк. Со специально возведенных трибун зрители, в числе которых, по настоянию Генриха, присутствовал и Антуан де Кастельно, могли следить за происходящим в зале суда. Беспокоясь о безопасности, Генрих тем не менее не задумывался о сохранении конфиденциальности. По подсчетам Шапюи, на заседании присутствовало около 2000 человек (возможно, он несколько преувеличивал)².

Судебное разбирательство проходило по заведенному порядку. Констебль Тауэра вводил подсудимых в зал суда, после чего королевский секретарь зачитывал обвинение, подсудимый обращался к суду, а обвинитель (в сущности, прокурор) представлял доказательства вины. Подсудимый мог высказаться в свою защиту, после чего его или ее выводили из зала, а коллегия пэров приступала к выработке окончательного решения, которое совершенно не обязательно должно было приниматься единогласно. Каждый высказывал свое мнение в порядке очередности, начиная с представителей низшего ранга и заканчивая пэрами высшего ранга. Для вынесения приговора было достаточно простого большинства голосов. Когда вердикт был готов, подсудимому давали последнее слово. (В свое время Томас Мор воспользовался такой возможностью, чтобы осудить Генриха за решение стать главой Церкви Англии.) В заключение лорд-стюард оглашал приговор³.

Некоторые биографы Анны утверждают, что все документы по этим процессам исчезли из судебных архивов, и склонны полагать, что их мог изъять Кромвель или даже дочь Анны, Елизавета. Материалы судебных заседаний по делам о государственной измене, все без исключения записанные на пергаменте, передавались в отделение Суда королевской скамьи по уголовным делам и хранились в специальной кожаной сумке для секретных документов под названием Baga de Secretis. Так в XIV веке на англо-норманнском назывался большой кожаный мешок, в котором хранились документы особого рода, не предназначавшиеся для посторонних глаз. Впоследствии их хранили в специальном шкафу, встроенном в стену. Доступ к нему предоставлялся в присутствии трех человек, у каждого из которых было по специальному ключу. Большой кожаный мешок пропал к началу XVIII века, однако папки или сумки поменьше, в которых хранились отдельные судебные дела, уцелели, и их содержимое, несмотря на помятый вид, сохранилось в удовлетворительном состоянии. Примечательно, что все протоколы по делу Анны и Джорджа, хранившиеся в Baga de Secretis, оказались нетронутыми. По сравнению с другими материалами дел государственной важности, которые рассматривались во времена правления Генриха, они сохранились в полном объеме.

Утерянными оказались предварительные показания свидетелей и материалы досудебных расследований, которые когда-то действительно существовали, в чем теперь мы можем быть уверены (см. Приложение 3). Однако они никогда не хранились в кожаной сумке с секретными документами. В письме к Стивену Гардинеру во Францию Кромвель утверждал, что так называемые «признания» были «столь омерзительны, что значительная их часть не была представлена в качестве доказательств в суде, а содержалась в тайне»⁴. В их отсутствие мы попытаемся с помощью сторонних источников восстановить картину судебных процессов и того, что произошло потом. Наиболее полный отчет о событиях тех дней представлен в донесениях Шапюи, которые могут быть существенно дополнены подробностями из писем Хьюси виконту и леди Лайл и наблюдениями слуги Норриса, Джорджа Константина. Ценнейший вклад внес сэр Джон Спелман, который присутствовал на предварительных слушаниях комиссий в Вестминстер-холле и Детфорде в качестве судьи королевской скамьи, участвовал в вынесении обвинительного приговора четырем подсудимым незнатного происхождения и присутствовал в качестве консультанта на суде пэров. Оригинальная записная книжка с его воспоминаниями утеряна, но большая часть ее содержимого была добросовестно переписана Гилбертом Бернетом в 1679 году⁵.

Немаловажную роль сыграли и лондонцы, ставшие очевидцами событий. Эдвард Холл в своей хронике переходит непосредственно от ареста Анны к казни, минуя судебные процессы, однако Чарльз Райотсли, кузен Томаса Райотсли и один из служащих геральдической палаты, а также Энтони Энтони, камергер королевских покоев и инспектор арсенала в Тауэре, оставили реалистичный отчет о происходившем⁶. Оригиналы этих бумаг утеряны, однако у Джона Стоу, антиквара времен Елизаветы, сохранилась копия, к которой впоследствии обращались Гилберт Бернет и Томас Тернер⁷. Записки Тернера, хранящиеся в Бодлианской библиотеке, «основаны», как он выразился сам, на «текстах из старинного дневника, написанного рукой некоего господина Энтони Энтони… современника тех событий и (по его собственному выражению) видевшего все своими глазами и слышавшего все своими ушами»⁸.

Ну и наконец, немалый интерес представляют заметки о речах Анны и Джорджа, произнесенных перед казнью, которые в настоящее время находятся в Национальной библиотеке Франции в Париже и, судя по всему, были собраны Ланселотом де Карлем. Он использовал их в своей поэме «История английской королевы Анны Буллан», датированной 2 июня 1536 года⁹. Эти заметки впоследствии появлялись в разных форматах и на разных языках¹⁰. Их переложения в форме информационных бюллетеней встречаются на французском, итальянском и португальском. В одном из таких бюллетеней новость представлена в несколько расширенном виде – в форме письма к другу от некоего «португальского джентльмена», который, безусловно, является вымышленным персонажем. Открытое письмо вымышленному другу, соотечественнику или иностранцу, как способ распространения последних новостей – популярный литературный прием еще со времен Цицерона¹¹. Вторая группа бюллетеней была создана на основе отчетов, составленных Шапюи или кем-то для него и предназначавшихся для Марии Венгерской, сменившей Маргариту Австрийскую в качестве штатгальтера габсбургских Нидерландов в Брюсселе¹². Ни один из этих источников не является исчерпывающим сам по себе и требует внимательного изучения и сопоставления с документами из кожаного мешка с секретными документами.

День суда над Анной был назначен на понедельник 15 мая. Генрих принял это решение в выходные, отдав распоряжение секретарю королевской канцелярии составить предписание королевским судьям явиться на суд пэров, чтобы с их помощью процесс прошел в соответствии с «законами и обычаями Англии»¹³. Анна должна была предстать перед судом рано утром, следом за ней была очередь Джорджа. Брата и сестру всегда отличало умение собрать волю в кулак и ясно выражать свои мысли. В этом последнем поединке – а они понимали, что им придется сражаться не на жизнь, а на смерть, – они оба проявили невероятную стойкость, силу духа и красноречие. Той охваченной паникой Анны, которая сбивчиво «лепетала что-то бессвязное», не было и в помине. В тот день она была на высоте. Перед судьями предстала уверенная в себе, ясно выражающая свои мысли женщина с темными горящими глазами, которую Генрих когда-то боготворил. Она была бесстрашна.

Когда пэры и королевские судьи заняли свои места, сэр Уильям Кингстон ввел в зал суда свою пленницу в сопровождении леди Элизабет Болейн и леди Кингстон. Он подвел ее к барьеру, где для нее был приготовлен стул. После того как было оглашено обвинительное заключение, Анна подняла правую руку и заявила о своей невиновности¹⁴. Только после этого ей зачитали полный текст обвинений, которые представил прокурор Кристофер Хейлз. Как отмечает Шапюи, помимо пунктов из обвинительного заключения в этот текст добавили еще один пункт о том, что между ней и Норрисом состоялся обмен символическими знаками любви, доказывающий ее обещание выйти за него замуж после смерти Генриха¹⁵. В этом контексте возникал мотив угрозы семье короля: Хейлз утверждал, что Анна отравила Екатерину и намеревалась поступить так же с ее дочерью Марией. Для полноты картины суду рассказали о том, как Анна и Джордж шутили между собой над Генрихом и высмеивали его манеру одеваться. Кроме того, «она в некотором роде давала понять, что не любит короля и что он ей надоел»¹⁶.