В это Рождество Анну на праздник во дворце не пригласили, впрочем, она вряд ли об этом сожалела, если принять во внимание ее большую привязанность к Франции. Ей нужно было время, чтобы приспособиться к новому окружению, и у нее были все возможности, чтобы найти себя в новой жизни. Ее мать занимала положение одной из главных фрейлин Екатерины Арагонской со времени вступления той на престол³⁴. Ее отец, хотя и был на короткой ноге с Луизой Савойской и Маргаритой Ангулемской, ловко отдалился от них, когда времена изменились, искусно лавируя между сторонами переговоров в Кале и Брюгге и сохраняя видимость нейтралитета, при этом он получал секретные донесения из Франции и успешно делился ими с Карлом³⁵.

За прошедшие семь лет Анна объездила всю Францию и получила много волнующих впечатлений. Наряду с личными отношениями она приобрела бесценный опыт, наблюдая за тем, как устроена жизнь, когда ею правят мужчины, и вместе с тем узнала, как такие выдающиеся женщины, как Клод, Луиза и Маргарита, могут пользоваться властью и влиянием, каждая в присущей ей манере. Она получила образование, которое не могли ей дать обычные учителя. Но что ждет ее впереди?..

Первые заметки о личности Анны Болейн относятся ко времени ее возвращения из Франции. Джордж Кавендиш, джентльмен-привратник Уолси и непосредственный свидетель событий, оценивая навыки, приобретенные Анной на континенте, отмечает «ее прекрасные манеры и поведение». Этого исключительного комплимента она удостаивается на страницах его книги «Жизнь Уолси», где Анна предстает виновницей трагического конца Уолси. Многое из того, о чем пишет Кавендиш, происходило на его глазах: его описания характеров весьма убедительны, однако он писал, опираясь на личные воспоминания, а память могла подвести. Иногда он неверно истолковывает события и путается в хронологии: например, он ошибочно утверждает, что к тому времени, когда Генрих влюбился в Анну, карьера ее отца только начиналась или что Анна оставалась при французском дворе до лета 1524 года¹.

Более подробные описания внешности Анны начинают появляться после того, как Генрих принимает решение о разводе с Екатериной Арагонской. Первое из них, относящееся к февралю 1528 года, принадлежит Лодовико Черезари, уполномоченному представителю герцога Миланского в Париже, который заверяет венецианскую синьорию[53] в том, что эта дама «очень красива» (итал. bellissima)². Такое же впечатление она произвела на французского дипломата Ланселота де Карля, который впервые увидел Анну, приехав в Англию в мае 1535 года, когда она уже была супругой Генриха и королевой Англии.

Менее поэтичное описание Анны дает Джон Барлоу, рыжеволосый коротышка, капеллан ее отца. В 1532 году в беседе с фламандским дипломатом в Лёвене он отмечает «красоту ее речи и грациозность движений», однако называет ее всего лишь «довольно красивой» (фр. competement belle), при этом не забывая упомянуть, что она происходит из «хорошей семьи»⁴. Симон Гринер, которого Генрих пригласил в Англию, чтобы заручиться поддержкой швейцарцев в вопросе развода с Екатериной Арагонский, как и Джон Барлоу, был невысокого мнения о ее наружности; по его словам, она была «молода, хороша собой, довольно смугла»⁵.

Современники Анны разделились в оценке ее внешности. Среди бесспорных достоинств перечисляли ее стройность, умение уверенно держаться, живость характера, длинную изящную шею и темные искрящиеся глаза, взгляд которых заставлял того, на кого она смотрела, чувствовать, будто он обращен только на него. Темный цвет ее волос и смуглая кожа считались менее привлекательными. Анна была натуральной брюнеткой, а в то время предпочтение отдавалось светловолосым женщинам с фарфоровой кожей. Томас Уайетт, семья которого была знакома с Болейнами еще с тех пор, когда Анна была ребенком, в стихах называет ее «брюнеткой» и упоминает ее «прелестную шею»⁶. В дипломатическом письме, датированном 1532 годом, венецианский историк и мемуарист Марино Сануто оставил следующий портрет Анны:

Мадам Анну нельзя назвать одной из самых красивых женщин в мире. Она среднего роста, кожа ее имеет необычно темный оттенок, у нее длинная шея, широкий рот и довольно плоская грудь. В сущности, в ней нет ничего, кроме того, что разожгло страсть короля, а еще черных и прекрасных глаз. Взгляд Анны, в отличие от взгляда королевы [Екатерины], даже в ее лучшие годы, оказывает куда большее действие на слуг⁷.

Незадолго до этого Сануто с похвалой отозвался о ее пышной шевелюре, отметив, что она любит носить «распущенные волосы»⁸.

Анне следовало вести себя осторожно, если она рассчитывала получить престижное место при дворе Екатерины – по всей видимости, именно на это ее родители и рассчитывали. Большим преимуществом стало то, что к этому времени им удалось существенно улучшить материальное положение и повысить свой статус. В феврале 1516 года Томас Болейн продал Генриху поместье в Нью-холле с охотничьими угодьями за 1000 фунтов. Это стало возможным, поскольку несколькими месяцами ранее умер граф Ормонд, дед Болейна по материнской линии. После смерти Ормонда в силу вступило соглашение, которое в 1511 году Болейн заключил со своей матерью. Довольный этим приобретением, Генрих заплатил сразу всю сумму и приступил к перестройке поместья, которое он назвал Больё[54] (от фр. Beaulieu – красивое место), отложив оформление документов на передачу собственности на потом. Кроме того, он пообещал отцу Анны должность придворного казначея или контролера королевского двора, как только соответствующее место освободится⁹.

Однако продажа поместья Нью-холл не решала всех финансовых проблем Болейнов. С 1516 года и вплоть до возвращения Анны домой Болейн много брал в долг у богатого купца из Лондона, Ричарда Фермура. В конце концов ему удалось уладить дела с Фермуром, продав ему без лишнего шума особняк Лутон-Ху. Поступив так, он, в сущности, обманул свою мать, которой он по условиям соглашения передал этот особняк вместе с поместьем Бликлинг в пожизненное пользование¹⁰.

Что касается статуса, то в этом вопросе Болейну удалось значительно продвинуться, получив заветную должность казначея, на которую он был назначен Генрихом за шесть недель до возвращения Анны. Эта должность, как и должность его заместителя в лице контролера королевского двора, подразумевала ответственность за большую часть финансовых операций, связанных с дворцовыми нуждами, и ведение хозяйственной деятельности¹¹. В соответствии с занимаемой должностью придворному казначею отводилось помещение в непосредственной близости от покоев короля. По своему статусу он становился советником короля, и это был еще один шаг наверх, хотя отец Анны и прежде присутствовал на заседаниях совета и уже приносил клятву королевского советника¹².

Если Анна по примеру родителей собиралась служить при дворе Генриха и Екатерины, то семье надо было снискать благосклонность Уолси. Что они и сделали. Разделяемое многими предположение о ссоре с Уолси в связи с назначением Томаса Болейна на должность казначея ошибочно. Оно возникло из-за того, что письмо, которое в мае 1519 года Болейн отправил из Пуасси, было неверно истолковано; ошибка заключалась в том, что Генрих, якобы поддавшись тлетворному влиянию Уолси, решил назначить другого кандидата в качестве временно исполняющего обязанности казначея. На самом деле Генриху просто было нужно, чтобы отец Анны оставался во Франции, пока шли приготовления к встрече на Поле золотой парчи¹³.