Джон Хьюси в письме к леди Лайл, написанном в воскресенье 13 мая, сообщал, что предъявленные обвинения были слишком омерзительны для слуха такой добродетельной женщины, как она.

Сударыня, я искренне полагаю, что даже если перерыть все книги и хроники, подвергая пристальному вниманию все то, что было придумано, сочинено и написано против женщин со времен Адама и Евы, то, по моему мнению, это не идет ни в какое сравнение с тем, что было сделано и совершено королевой Анной³¹.

Для Хьюси масштаб и ужасающий характер обвинений служили доказательством их обоснованности. Сколь ни удивительно это звучит, но для таких случаев существовал судебный прецедент. В отличие от современных конституционных принципов практика «признания виновным на основании дурной славы» (англ. conviction by notoriety) считалась общепринятой и была хорошо известна юристам тюдоровской Англии, хотя на деле применялось нечасто. Еще в 1533 году Томас Мор отмечал, что по английским законам судьи могут выносить обвинительный приговор подсудимому и заключать его в тюрьму без предварительного обвинительного заключения, основываясь на «репутации и поступках [данного] человека в своей стране»³².

Первое слушание началось в пятницу 12 мая 1536 года в главном зале Вестминстер-холла, где всего три года назад проходил банкет в честь коронации Анны. Де Карля более всего поразил устрашающий вид «большого топора», выставленного сбоку в зале суда. Его лезвие было обращено в противоположную от подсудимых сторону, однако ничего не мешало развернуть его в знак того, что они обречены, если суд вынесет обвинительный приговор. (Эта деталь указывает на то, что секретарь де Кастельно присутствовал на слушаниях среди многих других зрителей, толпившихся в самом зале или на галерее³³).

Было решено начать с Норриса, Бреретона, Уэстона и Смитона как людей незнатного происхождения. Причина такого решения была совершенно очевидной: объявив этих четверых зачинщиками преступлений, а не пособниками, их можно было судить и выносить им приговор отдельно от других. Звание пэра давало Анне (как маркизе Пембрук) и Джорджу (как виконту Рочфорду) право предстать перед судом лорд-стюарда, в котором заседали все пэры королевства, лорд-канцлер и королевские судьи. В случае проведения слушания по делу Анны и Джорджа уже после вынесения обвинительного приговора незнатным фигурантам дела факт виновности брата и сестры был бы представлен пэрам суда лорд-стюарда – не столь податливым на манипуляции – как неопровержимый аргумент. Если четверо незнатных подсудимых признавались виновными в преступной любовной связи, это означало, что и Анна была виновна. Дополнительное обвинение в инцесте было для Кромвеля способом поймать в капкан Джорджа и сделать так, чтобы тот потянул за собой Анну. У Джорджа не было шансов остаться в живых и помешать Кромвелю.

Судить незнатных преступников были назначены отец Анны, ее дядя Норфолк, герцог Саффолк и четверо других представителей знати (которым по закону разрешалось участвовать в суде над простолюдинами, при этом сами они подлежали суду пэров), а также Одли, Кромвель, Фицуильям, Паулет и королевские судьи. Как и при отборе присяжных, при назначении судей Кромвель действовал наверняка. Он делал ставку только на тех, кто был верным слугой короля, или питал личную неприязнь к кому-то из подсудимых, или был настроен против Анны или разрыва с Римом, или пользовался покровительством Кромвеля. Приспешники Генриха сэр Томас Палмер, сэр Томас Сперт, Джеффри Чембер и Грегори Ловелл – все члены суда присяжных, который в свое время вынес обвинительный приговор Томасу Мору,– собрались вновь. К ним присоединился начальник арсенала Кристофер Моррис. Среди присяжных, питавших особую неприязнь к подсудимым, был зять Мора, Уильям Донси³⁴.

У четверых подсудимых, которые вошли в зал суда в сопровождении стражей Кингстона, практически не было шансов на оправдательный приговор. В процессах по делам о государственной измене у подсудимых никогда не было возможности узнать о происхождении свидетельских показаний или вызвать своих свидетелей, за исключением тех случаев, когда процедура предполагала вызов свидетелей в суд. У них не было права на адвоката – на самом деле это было категорически запрещено. В случае необходимости суд мог назначить советника по юридическим вопросам для подсудимого, если тот желал оспорить обвинительное заключение. Во всем остальном предполагалось, что судьи сами должны консультировать подсудимого о том, как отстаивать свое дело, а также обеспечивать неукоснительное соблюдение закона. Такова была обычная практика. Если верить имеющимся у нас источникам, свидетелей в суде обычно не опрашивали. Зачитывали показания, данные под присягой. Хотя устоявшийся порядок требовал для вынесения приговора наличия показаний как минимум двух свидетелей, в делах о государственной измене достаточно было показаний одного человека, в чем было нетрудно убедиться на примере дела Томаса Мора. Впрочем, в процессе над четырьмя сообщниками Анны и Джорджа, а также в процессе над ними самими все свидетельские показания были основаны исключительно на слухах³⁵.

Марк Смитон, вероятно в надежде на помилование или на то, что казнь через повешение, потрошение и четвертование, обычно полагавшаяся за измену, будет заменена на менее жестокую, признался в том, что трижды имел физическую близость с королевой, однако отрицал другие обвинения. Остальные настаивали на своей невиновности, отрицали вину по всем пунктам, однако все было напрасно. Обвинительных приговоров было не избежать. На полях судебных протоколов, которые сегодня хранятся в Национальном архиве в Кью, зловещая аббревиатура T&S встречается четыре раза, применительно к каждому подсудимому. Это латинское сокращение от Trahendum et suspendendum означает «провезти [на телеге до виселицы в Тайберне] и повесить»³⁶.

Шапюи, который, вероятно, следил за процессом с галереи в зале суда, назвал вердикт чудовищной ошибкой правосудия. В отчете Карлу он писал, что подсудимых осудили на основании досужих домыслов в отсутствие юридических доказательств или фактических признаний (фр. par presumption et aucuns indices, sans preuve ne confession valide). Признание Смитона было очевидно получено под пытками³⁷.

После оглашения приговора четверо осужденных под конвоем вернулись в Тауэр. Во внутреннем дворе им объявили, что они должны готовиться к смерти. Хьюси, который всегда одним из первых узнавал последние новости, предположил, что казнь может состояться 15 мая. Однако 13 мая он изменил свое мнение. «Здесь ходит так много разных слухов, что я не знаю, о чем писать»,– не без иронии отметил он. Тем не менее он довольно проницательно угадал, что должно было произойти: «Я думаю, что казнены будут все»³⁸.

Процессы над Анной и Джорджем проходили в суде лорд-стюарда. Их дела рассматривала коллегия пэров. Генрих назначил дядю Анны, герцога Норфолка, председателем жюри, то есть лорд-стюардом (король предпочитал держать должность лорд-стюарда вакантной, как и должность верховного констебля, и назначать на них своих людей по необходимости), а тот сформировал коллегию из 26 пэров. Среди них были многие из тех, кому довелось исполнять церемониальные обязанности на банкете в честь коронации Анны. В состав жюри вошел тесть Джорджа, лорд Морли, который гораздо уютнее чувствовал себя в своей библиотеке, но был вынужден подчиниться обстоятельствам. Томасу Болейну было разрешено не присутствовать, хотя он и выражал готовность послужить общему делу в надежде, что это поможет ему обезопасить себя в ситуации, когда рушилось его семейное предприятие. Не был забыт и Гарри Перси, за которого Анна когда-то собиралась выйти замуж. Он был серьезно болен и надеялся, что в стенах дома в Ньюингтон-грин близ Хакни может чувствовать себя в безопасности, однако и там его настиг приказ явиться в суд. Перси был крайне напуган, особенно учитывая, что его давний роман с Анной мог теперь окончательно погубить его. Все заметили, что на суде отсутствовал пасынок Анны Генри Фицрой, но причины его отсутствия неизвестны¹.