К сожалению, в деле возникла новая заминка: консистория в Риме должна была выдать папские буллы, необходимые для посвящения Кранмера в сан архиепископа Кентерберийского, не раньше чем через три месяца. Эта сложная ситуация требовала нестандартного решения, и оно не заставило себя ждать. Сам Генрих считал, что у него не было препятствий для женитьбы. Он уже давно считал свой брак с Екатериной недействительным и был достаточно хорошо осведомлен о законах церкви, чтобы понимать, что второй брак, заключенный во время аннулирования первого, может быть признан законным ретроспективно, как только первый будет аннулирован. Он получит разрешение на развод, когда прибудут документы для Кранмера, а это означает, что любые попытки обвинить его в двоеженстве окажутся несостоятельными¹⁰.

В предрассветные часы 24 или 25 января Генрих и Анна ступили на свежезастеленный пол королевской барки, которая доставила их вместе с несколькими сопровождающими из Гринвича в Уайтхолл. Сойдя на берег, они подошли к привратной башне и поднялись наверх, в помещение, где тайно сочетались браком. Считается, что свидетелей было трое: Генри Норрис, Томас Хинидж и Энн Сэвидж, одна из благородных дам из свиты Анны и родственница Уильяма Бреретона, про которую говорили, что эта леди обладала поистине «мужской силой духа». По свидетельству историков, она несла шлейф невесты. Впрочем, она недолго оставалась на службе у Анны и вскоре вышла замуж за сэра Томаса, лорда Беркли¹¹. В сочинениях 1550-х годов Николас Харспфилд указывает, что церемонию проводил священник доктор Роуланд Ли. Будучи одним из придворных священников Генриха, он вскоре получил сан епископа Ковентри и Личфилда. Однако Шапюи, тщательно изучивший все факты, утверждал, что церемонию проводил некий Джордж Браун, знакомый Кромвеля, которого король назначил настоятелем монастыря Остин Фрайерс (августинского братства) в Лондоне¹².

Генрих назначил новое заседание парламента на 4 февраля. Готовясь к нему, они с Анной переехали из Гринвичского дворца в Уайтхолл, где заняли те покои, отделку которых уже успели закончить. Кромвель, которому была поставлена задача руководить работой палаты общин, заготовил несколько вариантов законопроекта, суть которых сводилась к тому, чтобы не допустить обжалования решений английского суда в Риме и оставить за Генрихом право одобрять и отклонять эти решения. Закон запрещал направлять в Рим прошения об апелляции на любые решения английских судов и, таким образом, лишал Екатерину возможности отстаивать свои интересы. Председательствовать в палате лордов вместо Томаса Мора был назначен верный помощник Кромвеля Томас Одли, недавно занявший пост лорд-канцлера. Кранмер был тоже наготове – он недавно вступил во владение новой резиденцией, которую обычно занимал кто-то из каноников часовни Святого Стефана, находившейся неподалеку от Уайтхолла, что делало это место невероятно удобным для проведения обсуждений с богословами и юристами по делу о разводе¹³.

Затем один из чиновников Кромвеля подготовил документ, который должны были подписать десять-двенадцать тщательно отобранных священников. Сам документ не сохранился, однако, по свидетельству Шапюи, в нем подтверждалось их согласие признать недействительным брак короля, поскольку Закон Божий запрещал жениться на вдове покойного брата. Кранмер, значившийся в списке как «Его Преосвященство, епископ Кентерберийский» (хотя это было несколько преждевременно), а также Эдвард Фокс были среди тех, кто охотно поставили свою подпись, однако Стивен Гардинер и некоторые другие отказались это сделать¹⁴.

Тем временем отец Анны обрабатывал сторонников Екатерины в палате лордов. 13 февраля он, пытаясь прощупать почву, спросил Томаса Маннерса, графа Ратленда, готов ли он выступить в защиту брака Генриха и Анны, если этот вопрос будет поднят в парламенте. Когда граф Ратленд ответил, что «дела духовные» не решаются таким порядком, ему довольно бесцеремонно дали понять, что желаниям Генриха лучше подчиниться, иначе придется расхлебывать последствия. Вслед за диалогом в парламенте последовала эффектно разыгранная сцена в покоях Анны, когда она, желая заинтриговать всех относительно событий в привратной башне Уайтхолла, объявила: «Я готова поклясться своей жизнью, что скоро стану супругой короля»¹⁵.

Теперь Анну было не остановить, и она беспрестанно острила по поводу сложившейся ситуации. 15 февраля она дерзко заявила своему дяде, герцогу Норфолку, что, если к Пасхе она не забеременеет (о чем она уже знала наверняка), то отправится в паломничество к святым местам и будет молиться Деве Марии. Учитывая, что ей как убежденной стороннице Лефевра концепция заступничества была не слишком близка, это обещание прозвучало как насмешка. 22 февраля она в присутствии нескольких придворных, среди которых находился ее давний поклонник Томас Уайетт, громко заявила, что в последнее время ее вдруг потянуло на яблоки. Генрих счел, что это признак беременности, однако она, игриво кокетничая, отвергла это предположение. Потом, развернувшись на каблуках, она удалилась в свои покои, все еще продолжая весело смеяться¹⁶.

Спустя два дня, в день святого Матфея, Анна принимала Генриха в своих покоях на званом обеде. Стены приемного зала украшали подаренные им гобелены тонкой работы, тканные золотом и серебром. Полки стоявшего сбоку вместительного буфета ломились под тяжестью выставленной напоказ новой золоченой посуды. Анна сидела по правую руку от Генриха во главе стола, а герцог Саффолк, Одли и другие знатные гости занимали места за столом в противоположном конце зала. Генрих и Анна были так поглощены друг другом, что король почти не разговаривал ни с кем из гостей, если не считать случая, когда он, желая поддеть верную союзницу Екатерины Элизабет Стаффорд, супругу герцога Норфолка, с которой тот жил раздельно, воскликнул: «Разве не прекрасное приданое и богатого жениха получила миледи маркиза? Ведь именно ей принадлежит все, что вы видите здесь, и еще многое другое!»¹⁷

На следующий день, во вторник перед Великим постом, Генрих и Анна устраивали торжественный прием в честь нового посла Франции, который прибыл в Англию 5 или 6 марта. Это был блестящий дипломат Жан де Дентевиль, бальи[88] Труа, сеньор де Полизи в Шампани, младший брат Франсуа де Дентевиля, друга де ла Помрэ. Он родился в 1504 году, и к моменту приезда в Лондон его возраст приближался к двадцати девяти годам. Коренастый, среднего роста, широкоплечий, он имел довольно полное лицо, на котором выделялись крупный нос и большие, широко поставленные карие глаза, его отличала густая каштановая шевелюра, он носил бороду и усы. Уверенный в себе и всегда щегольски одетый, он любил носить лихо заломленный берет, насколько можно судить по его сохранившимся портретам. Он приехал с особым заданием от герцога де Монморанси – сообщить Генриху о том, что все будет зависеть от исхода встречи в Ницце¹⁸.

Торжественный прием носил сугубо официальный характер, однако на следующий день де Дентевиль был удостоен более продолжительной аудиенции, во время которой Генрих с чувством рассуждал о предстоящей встрече Франциска с папой римским и пообещал послать в Ниццу отца Анны или герцога Норфолка, дав им широкие полномочия участвовать в переговорах так, как они сочтут необходимым. В этот момент Генрих пребывал в блаженном неведении относительно главной цели в переговорах, которую преследовал Франциск,– устроить брак своего второго сына¹⁹. Генрих же хотел обратиться к де Дентевилю с просьбой: необходимо было, чтобы Франциск отдал распоряжение де Грамону и де Турнону убедить Климента оставить апелляцию Екатерины без внимания и «не вводить новшества» (то есть санкции) против Генриха до завершения встречи. Франциск согласился при условии, что Генрих, со своей стороны, не будет предпринимать дальнейших действий в деле о разводе и оставит нападки на церковь до окончания переговоров²⁰.