В следующее воскресенье Генри предстояло справиться еще с одной задачей: он должен был сопровождать Екатерину в собор Святого Павла, где ожидалось немало народу по случаю свадебной церемонии¹⁷. После обряда венчания он присутствовал на брачной мессе у алтаря, а затем сопровождал Екатерину во дворец епископа и до порога спальни новобрачных, где ее ожидал Артур. Среди наблюдавших за тем, как молодых «провожают на брачное ложе», был двадцативосьмилетний Уильям Томас, один из камергеров личных покоев Артура, в чьи обязанности входило помогать своему господину одеваться и раздеваться, а также охранять его сон¹⁸.

Генри был еще слишком молод, чтобы участвовать в «королевских рыцарских турнирах», которые последовали в череде свадебных торжеств. Ему оставалось только стоять на драпированной золотой тканью трибуне и смотреть, как все внимание было приковано к герцогу Бекингему, бросавшему вызов другим всадникам, и как семнадцатилетний оруженосец Чарльз Брэндон, который совсем скоро станет одним из ближайших друзей Генри, покорял сердца зрителей. Прямой и открытый, Брэндон любил плотские удовольствия, был несдержан на язык и прослыл большим сердцеедом. Вскоре он пообещает жениться на камеристке Елизаветы Йоркской, которая забеременеет от него, но потом он откажется от своих слов и отдаст предпочтение своей овдовевшей тетушке, только чтобы завладеть ее землями, после чего аннулирует брак¹⁹.

По окончании турниров принц Генри вновь оказался в центре внимания. На маскараде и на балу в Вестминстер-холле он произвел фурор, дважды исполнив бас-данс[16] вместе со старшей сестрой Маргаритой. Этот танец, возникший в Испании и Фландрии, стал одним из самых модных парных танцев того времени. Хотя бас-данс исполнялся в умеренном темпе, в нем были замысловатые па, состоящие из шагов вперед, назад и в сторону. Ко всеобщему удовольствию, Генри пустился в пляс, сбросив сковывавшую движения верхнюю накидку и оставшись в одном дублете[17]²⁰.

Когда две недели спустя король решил, что Артуру лучше переехать в замок Ладлоу на границе с Уэльсом, где тот мог бы приступить к исполнению своих обязанностей в качестве принца Уэльского, последовали долгие и довольно острые дебаты по поводу того, благоразумно ли Екатерине отправляться туда вместе с ним. Ему было всего пятнадцать лет, а Екатерине шестнадцать, и существовало мнение, что излишняя сексуальная активность может быть небезопасна для молодой четы. Несмотря на эти соображения, Генрих VII продолжал настаивать на переезде²¹.

Молодожены прибыли в Ладлоу в январе 1502 года в сопровождении багажного обоза, состоявшего из сотни вьючных лошадей и десятка людей свиты. Все шло хорошо, но в последние недели марта Артур слег, заразившись неведомой болезнью. Что бы это ни было, бубонная чума, эпидемия инфлюэнцы или какая-то неизвестная лихорадка, болезнь развивалась стремительно, и 2 апреля он умер²². Известно, что заупокойные мессы прошли во всех церквях Лондона, и Артур был со всей торжественностью погребен в часовне бенедиктинского монастыря в Вустере (сейчас это собор) рядом с главным алтарем и усыпальницей короля Иоанна Безземельного. Смерть брата полностью изменила жизнь Генри: ему предстояло стать королем.

Родители Артура были убиты горем из-за смерти сына. У нас есть трогательные свидетельства того, как они пытались утешать друг друга, получив страшные известия: Елизавета Йоркская успокаивала мужа тем, что они еще достаточно молоды и у них еще могут быть дети, при этом напоминала о том, что жив их второй сын, Генри. Известно, что она называла его «добрым, честным и очень способным [то есть многообещающим] принцем»²³.

Менее чем через год после смерти Артура в ночь на 2 февраля 1503 года, в праздник Сретения Господня, Елизавета, бывшая тогда в положении, «разрешилась от бремени, родив девочку»²⁴. Вскоре роженица умерла, не выжил и младенец. Генри горько оплакивал смерть матери, он называл это событие самым тяжелым испытанием в своей жизни. По его собственному признанию, сделанному спустя несколько лет после трагедии, ничто не могло потрясти его сильнее, чем известие о ее смерти и осознание того, что он больше никогда ее не увидит. По его словам, любое случайное напоминание об этой утрате «бередило рану, которую время уже начинало залечивать»²⁵. Смерть брата, с которым они выросли порознь, не так сильно отозвалась в его сердце, но он искренне и глубоко переживал смерть матери. Она сформировала в нем образ идеальной женщины. В ней он нашел ту любовь, которой желал и в которой так остро нуждался. Всю последующую жизнь он будет стремиться обрести ее вновь.

Трагедия сильно изменила и отца Генри: он поседел, его стало подводить зрение и он изменился внутренне, превратившись в скупого, мелочного и подозрительного старика, который, как всевидящий Аргус[18], контролировал каждый шаг своих придворных. Зная, что ему недоставало необходимой для правителя харизмы, и понимая, что он получил престол благодаря удачному стечению обстоятельств и неудачам других претендентов, он считал своим долгом пресекать любые попытки захвата власти, возникавшие стихийно или в результате заговоров.

Тревога Генриха VII по поводу безопасности единственного сына превратилась в навязчивую идею. Нового принца Уэльского не стали отправлять в Ладлоу, как его брата Артура. Вскоре после того, как Генри исполнилось тринадцать, отец настоял на том, чтобы он жил при дворе, где ему пришлось впервые столкнуться с темной изнанкой политической жизни, в которой подчиненные из корысти и страха не смели возразить королю, даже если он поступал заведомо несправедливо. Вновь прибывший испанский посол так описывал положение принца при дворе: принц Уэльский проживает в покоях, «в которые нельзя попасть или из которых нельзя выйти иначе, как через покои самого короля». Покинуть дворец Генри мог через потайную дверь в своих покоях, которая вела в парк – там его усиленно охраняли. «Юный принц никогда не разговаривал на публике, разве что отвечая на вопросы короля»²⁶.

Теперь Генри приходилось расплачиваться за свое счастливое детство в полной мере. Еще не оправившись от неожиданной смерти матери, он столкнулся с холодным и деспотичным отцом, заслужить доверие которого и получить одобрение и похвалу можно было только неукоснительным исполнением всех требований. Это были очень напряженные отношения, которые навсегда поселили в душе юного Генри ненасытную потребность в самоутверждении. С тех пор он постоянно терзался ощущением, что, каких бы высот он ни достиг, этого все равно будет недостаточно.

Заметные признаки ухудшения здоровья короля породили среди придворных множество разговоров о наследнике. Очередной приступ болезни заставил короля на несколько недель задержаться в замке Уонстед, в гарнизоне Кале, последней принадлежавшей Англии территории на континенте и важном торговом форпосте. Тогда заговорили о том, что «Его Величество король слаб и болен и вряд ли долго проживет». Никто не видел в молодом Генри нового короля, как будто вместе с основателем династии должна была умереть и сама династия²⁷. Все эти разговоры, доходившие до короля, вселяли в него ужас и заставляли ужесточать контроль – вот тогда молодой Генри узнал, насколько хрупка королевская власть и что главное правило монарха – руководствоваться долгом, а не прихотью. Он впервые увидел воочию, как его отец мог править железной рукой, если того требовали обстоятельства; как далеко он мог зайти, балансируя на грани закона, оставаясь при этом в рамках законности. Генри обнаружил, что страх – это проверенный способ управления, подтверждением чему были верные министры короля Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, которые с помощью шпионов, шантажа, подлогов, угроз и грабительских налогов заставляли молчать оппозицию даже там, где ее не было. Любой, кто осмеливался возразить стареющему Генриху, не только рисковал местом и титулом, но и всем своим имуществом – король стремился разорить и уничтожить всех своих противников. Так молодой Генри усваивал первые уроки правления, которые преподавал ему отец²⁸.