Генрих был настолько предан Анне, что ради нее мог бросить вызов Франциску, Карлу, папе и всему христианскому миру. К тому же искушенность в делах международной политики подсказывала ему, что, как только Франциск снова почувствует угрозу со стороны Карла, он осознает свою ошибку и будет искать поддержки у Генриха. Генрих по-прежнему верил, что им с Анной удастся повернуть ситуацию в свою пользу. По крайней мере, он знал, что от встречи в Марселе, если ей все же суждено состояться, можно ждать хотя бы одного хорошего результата: судя по всему, Климент уже не был столь ярым сторонником императора. Похоже, что теперь он намеревался объединиться с Франциском, создать антигабсбургский альянс и вытеснить Карла из Италии.

Однако времени на обдумывание возможных последствий у него не было. Анна тяжело переносила последние недели беременности, и Генрих постарался создать для нее максимально комфортные условия³⁰. Роды должны были пройти в Гринвичском дворце, где родился он сам и где он провел столько счастливых часов со своей матерью. Он желал, чтобы все было подготовлено наилучшим образом, и специально для родильной комнаты прислал из королевских запасов великолепный, украшенный вышивкой балдахин, который когда-то составлял часть выкупа Жана II, герцога Алансонского[96], попавшего в плен в 1424 году во время Столетней войны. Тем временем писцы в личной канцелярии королевы уже вовсю трудились над составлением циркуляров «именем Ее Величества королевы», готовясь возвестить о «благополучном разрешении от бремени и появлении на свет наследного принца». Уверенность королевской четы в рождении младенца мужского пола, к тому же подкрепленная мнениями докторов и астрологов, была настолько сильна, что слово «принц» было вписано в письма заранее³¹.

Одна деталь была продумана самой Анной. Она знала, что когда много лет назад Екатерина прибыла в Англию, то привезла с собой крестильную рубашку для младенца тончайшей работы с изумительной вышивкой. Именно ее Екатерина надевала на принцессу Марию во время крещения. Теперь Анна потребовала эту рубашку для своего будущего ребенка. Екатерина была возмущена тем, что эта женщина, которую она не называла иначе как блудница, посмела предложить ей такое, и ответила решительным отказом. Генрих вновь оказался между двух огней и решил замять это дело, что Екатерина восприняла как маленькую, но приятную победу над женщиной, которая, по ее мнению, разрушила ее жизнь³².

В ответ Анна обратила свой гнев на Генриха. Она никого не любила так сильно, как ребенка, который должен был у нее родиться, и ей казалось совершенно естественным, что крестильная рубашка, принадлежавшая Екатерине, должна перейти к ней как к новой супруге короля. В такие моменты, когда кто-то шел наперекор ее желаниям, ее охватывала ревность, чувство собственной уязвимости и отчаяние, а это выливалось в несдержанные слова и мелочные мстительные поступки.

Всего через несколько дней после скандала из-за крестильной рубашки Шапюи не без ехидства сообщил в донесении Карлу о еще одной ссоре между супругами. Анна отчитала своего мужа за то, что он засмотрелся на другую женщину. Возмущенный Генрих обрушился на нее с гневной тирадой о том, что она должна закрывать глаза на некоторые вещи и «терпеть», как это делали до нее те, кто был «многим лучше ее», дав ей понять, что за быстрым взлетом может последовать столь же стремительное падение. После этой ссоры они не разговаривали друг с другом два или три дня.

Доподлинно неизвестно, когда именно произошел этот инцидент. Вполне возможно, что современный редактор допустил ошибку и датировал донесение Шапюи годом ранее. Однако, поскольку в конце письма речь идет о поспешной женитьбе овдовевшего герцога Саффолка на его молодой воспитаннице, четырнадцатилетней леди Кэтрин Уиллоуби, ошибки, скорее всего, не было, так как известно, что свадьба состоялась в сентябре 1533 года. В этой связи весьма убедительно звучит замечание посла, сделанное в конце донесения: «Нет никакого сомнения, что это всего лишь ссора влюбленных, которой не следует придавать особого значения». Действительно, размолвка продолжалась недолго. Одна из горничных Анны уже вскоре рассказывала Шапюи о том, как Генрих во всеуслышание заявил, что он «скорее пойдет по дворам просить милостыню, чем согласится расстаться со своей горячо любимой женой»³³.

К тому времени, как все было готово к родам, размолвка была забыта. В соответствии с предписаниями «Коронационной книги» и правилами, которые лично составила бабушка Генриха Маргарет Бофорт, служанки закрыли плотными шторами окна в комнате роженицы, оставив открытым только одно, затянули стены и потолок синей арасской тканью (тонким шелком, затканным золотой нитью) и привели акушерку. Слугам мужского пола разрешалось приносить еду и оставлять ее у наружных дверей, не входя во внутренние покои, поскольку считалось, что к родам могут допускаться только женщины. Покои Анны выглядели роскошно: в них было тепло, полы были застелены коврами, всюду лежали пуховые подушки и был устроен «богатый алтарь». В комнатах был полумрак, поскольку считалось, что дневной свет и сквозняки могут навредить. Над основной крышей была возведена вторая для «дополнительной защиты», причем плотникам отдельно заплатили за то, чтобы они «укрепили двери и окна, заделав в них разные трещины и щели, дабы из них не дуло».

Для Анны были приготовлены два ложа. Одно предназначалось для дневного времени и представляло собой полутрон-полукровать с балдахином из малинового атласа, а второе – «королевское» – было для ночного сна и украшено тем самым балдахином, который достался от герцога Алансонского. В покоях был специально сооружен шкаф с вместительными полками, на которых была выставлена золотая и серебряная посуда Анны. Специально приглашенный доктор-француз позже заметил, что «не все женщины рожают одинаково, в том смысле, что некоторые рожают лежа в своей постели, некоторые – сидя в кресле, некоторые – стоя, опираясь на помощниц или на край кровати, стола или стула, другие – стоя на коленях и опираясь на руки». Однако «лучше и безопаснее всего» было рожать в «своей постели», и именно такой способ избрала для себя Анна³⁴.

Все эти дни Генрих провел в беспокойном ожидании. Наконец в результате сравнительно легких родов 7 сентября 1533 года, в воскресенье, между полуднем и часом дня долгожданный ребенок появился на свет. Однако вопреки всем усилиям, которые были предприняты для того, чтобы этот момент стал исполнением мечты, на свет появилась девочка. Пришлось срочно переделывать заготовленные заранее циркулярные письма, заменяя в них слово «принц» на «принцесса». Письма все же удалось разослать точно в день рождения, как это было задумано Анной. Однако поскольку между словами было очень мало места, слово «принцеса» пришлось писать с одной буквой «с». Шапюи нашел это весьма забавным³⁵.

Генрих довольно легко справился с разочарованием. Для человека, который столько лет ждал рождения законного наследника после смерти сына от Екатерины в 1511 году, он держался с удивительным самообладанием. Он отнесся к рождению дочери так же спокойно, как тогда, когда Екатерина родила принцессу Марию, или как король Франциск к рождению двух первых детей, тоже дочерей, в браке с королевой Клод. Генриха ободрял сам факт того, что его супруга была способна выносить и родить здорового ребенка. Вот что было для него важнее всего. Он был уверен, что через несколько месяцев она снова будет в положении. Он отдал распоряжение сэру Стивену Пикоку, чтобы в соборе Святого Петра исполнили гимн «Тебя, Бога, хвалим», а затем устроили роскошную церемонию крещения. Ему действительно пришлось отменить двухдневный праздничный турнир в честь рождения младенца, однако это было сделано исключительно для того, чтобы соблюсти протокол – рождение дочерей не было принято сопровождать такими почестями. Тем не менее Анна понимала, что нужно быть настороже. Генрих, возможно, и дальше будет торжественно клясться в своей вечной преданности, однако ей следует проявлять осторожность. Во всяком случае, пока она не родит ему сына³⁶.