— Между прочим, — сказал в заключение Майклсон с тонко рассчитанным безразличием, — название этой игры «Кучер». По-русски «ямщик». Корбынин несколько раз употреблял слово «ямщик», и нам известно, что он является непосредственным руководителем операции. Агентство нацбезопасности за истекшие несколько месяцев неоднократно засекало упоминания о «ямщике», теперь, располагая стенограммой переговоров Кобрынина, можно не сомневаться, что это именно та операция, которую они уже давно готовили.

Знать название игры — это замечательно. Хорошо бы еще знать счет. «Кучер» — это мало что говорило. А русские, те вообще еще ничего не сказали. Если они затеяли свою обычную игру, то они будут ждать официальное заявление Вашингтона и затем разобьют его в пух и прах мощным потоком злобных и кичливых клише. Они могут себе позволить занять выжидательную позицию, ибо они блокировали Берлин и завладели инициативой.

— Джентльмены, хотя цели Советов неясны, — начал президент, — а я не хочу приуменьшить значения анализа, который мы только что услышали, нам необходимо подготовиться к ответным мерам. Но пока мы не перешли в контрнаступление, а это день-два, нам необходимо сказать что-то обнадеживающее нашим друзьям в Бонне и Берлине.

— Германский посол уже трижды звонил мне сегодня утром и просил у нас поддержки, — доложил Гросвинор. — Также английский и французский послы интересовались, что мы намерены предпринять.

— Что ж, очень на них похоже! — бросил министр обороны. — Сами они не пошевелят и пальцем, от них ничего не дождешься стоящего. Они ждут, что мы сами во всем разберемся, а потом их газетенки в любом случае взвалят на нас всю ответственность, а их режиссеришки будут подписывать петиции, осуждающие вмешательство США в европейские дела.

— Ты заговорил, как сенатор Колдуэлл, Боб! — уколол его Майклсон.

— Так вот, я говорю, — продолжал Стивенс. — Сегодня днем мы обнародуем заявление в госдепе. Мне пока что нет необходимости встревать в это дело, так что ты, Артур, и сделаешь это заявление. Созови пресс-конференцию в два, и тогда заявление попадет в дневные выпуски газет и в семичасовые новости. Сделай спокойное, но твердое заявление, которое даст нам оттяжку времени для обдумывания конкретных действий… Боб! — обратился он к министру обороны. — «Сэндспит», если я не ошибаюсь, предполагает создание воздушного моста… Сколько времени потребуется, чтобы мобилизовать транспортные самолеты и истребители сопровождения?

— Мы можем частично развернуть операцию такого рода в двадцать четыре часа, а еще через тридцать шесть часов мы уже развернемся вовсю, так что и «грузовики» будут приземляться в Берлине каждые четверть часа.

— Я склоняюсь именно к этому: тут минимальная опасность и наименьшая вероятность спровоцировать эскалацию конфликта. Так мне думается. Можем начать пока без истребителей сопровождения, но бросим их в случае необходимости.

Раздался стук в дверь. Вошел капитан Хартунг с донесением для Дарби, доставленным фельдъегерем Комитета начштабов.

— Мистер президент, создается впечатление, что русские уже полным ходом проводят эскалацию, — объявил министр обороны, изучив восемь строк машинописного текста. — Снимки, полученные нашим разведывательным спутником, показывают, что по меньшей мере три советские бронетанковые дивизии покинули свои базы в Польше. И, похоже, они направляются к западу. Две из них уже находятся на территории Восточной Германии.

Стивенс заметил, как Бономи пожал плечами, и согласился.

Трудно сказать, что все это значит — трудно сказать наверняка.

— Только в качестве предосторожности, — начал Дарби, — я бы предложил…

— Спасибо, спасибо! — оборвал его Стивенс. — Нет, мы пока будем наблюдать и оценивать. Пусть все разведывательные группы неотрывно следят за перемещениями этих дивизий, пусть только ведут наблюдение, и не более. Пока. Теперь я хочу обсудить ситуацию на «Гадюке-3». В настоящий момент там обстановка еще более угрожающая, чем в Берлине.

Артур Рендрю Гросвинор спал с лица.

— Артур, — укоризненно начал президент, — мы сталкиваемся с берлинским кризисом раз в два года. Это уже становится традицией, — как День труда. Теперь давайте обратимся к ситуации на «Гадюке-3».

— Мистер президент, министерство обороны и Комитет начштабов вплотную занялись этой проблемой и после тщательного изучения обстановки мы выработали новый план.

— Какой?

— В данном случае речь не будет идти о попытке захватить штурмом капсулу, оснащенную сложной и системой безопасности, — говорил Дарби. — Речь идет о способе предотвращении запуска ракет из шахты. Мы можем этого добиться с помощью танков М-60.

— Я слушаю, слушаю, — заметил президент.

Маршал Федор Барзинко также заинтересовался последними событиями, весьма необычными событиями, на ракетной базе САК в штате Монтана. Недавно поступил сигнал с советского рыболовецкого траулера «Орлов», несущего патрульную службу вблизи Ванкувера. Судно передало сообщение от агента в юго-западной Канаде, которому позвонила женщина из Грейт-Фоллз. Женщина, телефонистка коммутатора, сообщила, что на базе ВВС в Мальмстроме происходит что-то странное. Никому не позволено покидать территорию базы, и вся телефонная связь базы с внешним миром практически прервана. Но и это не все. Двухмильный отрезок шоссе вблизи ракетной базы «минитменов» был заблокирован для гражданского движения армейскими кордонами, и водителям, которых посылали в объезд, давали уклончивые объяснения, ссылаясь на какие-то тактические учения.

Все это было неправдоподобно.

Для проведения тактических учений САК не стало бы мобилизовывать армейские подразделения, ибо американские ВВС обеспечивали безопасность своими силами.

Маршал Барзинко решил, что хитроумные америкашки что-то замышляют — и этот вывод тотчас заставил его вновь вернуться к Берлину и глобальному повышению обороноготовности американских сил на четвертый уровень. Да, все-таки Центральный Комитет правильно решил выдвинуть эти танковые дивизии.

Возможно, уже необходимо двинуть дополнительные силы к западу и, вероятно, не помешало бы объявить повышенную боевую готовность во всей Красной армии.

А может быть, и полную боевую готовность.

— Я дам вам знать около часа дня, — пообещал президент Стивенс министру обороны, когда заседание Совета нацбезопасности завершилось.

— Стоит об этом подумать, правда? — заметил Дарби. — Мы запустим пятидесятитонные танки на бетонные колпаки ракетных шахт, одновременно, и компрессор не сможет открыть их для боевого запуска. Танки уже в пути. Они будут там как раз к часу.

— Я тебе сообщу, Боб, — повторил президент.

После того, как члены СНБ разошлись, в кабинете появился пресс-секретарь Белого дома и сообщил, что толпы журналистов интересуются, когда же глава государства издаст свое заявление по ситуации в Берлине. С тем же вопросом уже обратились многие видные конгрессмены и сенаторы. Стивенс поручил ему объявить, что государственный секретарь даст по берлинскому кризису пресс-конференцию в 14.00 и что президент внимательно изучает ситуацию, чтобы дать «свои собственные комментарии, как только ситуация в полной мере прояснится».

— Это, конечно, лучше, чем «комментариев нет», но все же не намного лучше, — заметил Тим Грассер. Тимоти Грассер давно работал на Стивенса и на протяжении последних одиннадцати лет занимался связями с общественностью. Его профессиональная компетентность не уступала его откровенности.

— Тим, не гони волну, — посоветовал Стивенс.

— Только между нами, Дейв, когда эта ситуация, по-твоему, «в полной мере прояснится»? Во вторник? В среду? Ты же знаешь: очередные дебаты с Колдуэллом состоятся в среду вечером.

— Я знаю, знаю, до свиданья, Тим.

— Ты в последнее время выражаешься, как истинный президент, — прокомментировал Грассер.

— Да, потому что я и есть президент. Что-нибудь еще, Тим?

— За дверью ждет Билл Фрост с меморандумом, о котором ты просил.