Но это, в общем, мало волновало Уиллистона, которого интересовала главным образом колонка Барринджера. Возможно, в его написанных за несколько недель до убийства статьях мог — должен — быть некий ключ, некий намек, указывавший на причину его гибели. Уиллистон внимательно прочитал все его колонки, опубликованные за месяц до убийства их автора, но не обнаружил в них ничего такого, что могло бы спровоцировать организацию Пикелиса на столь жестокую месть.

— Мне придется зайти к вам еще раз в понедельник и кое-что выписать, — сказал он мисс Эшли, перед тем как покинуть библиотеку в четыре двадцать.

— По понедельникам мы открываемся в полдень, — ответила она.

Жара еще не спала: когда он вновь оказался на Черри-стрит, было, пожалуй, не меньше девяноста градусов — и незамеченный наблюдатель, поджидавший Уиллистона неподалеку от библиотеки, вспотел и тихо проклинал все на свете. Но он обладал невозмутимостью и хладнокровием профессионала, которое и выказал, следуя по пятам за профессором-разведчиком до отеля «Джефферсон». Спустя пять минут после того, как Уиллистон вошел в свой номер, наблюдатель юркнул в телефон-автомат, расположенный в табачном магазине «Сентрал» напротив отеля. Через тридцать секунд в номере 407 зазвонил телефон.

— Вам звонят из Майами, — сообщила Уиллистону гостиничная телефонистка.

— О’кей. Артур Гордон у телефона. Кто это?

— Артур! Это Сэм Клиэруотер. Я пытаюсь тебе дозвониться целый день! — загудел знакомый голос Арболино. — Я просто хотел сообщить, что бланки анкет высланы тебе до востребования в отдел доставки почтамта Парадайз-сити.

— Отлично! Спасибо.

— Как там у вас погода? — спросил его человек из телефонной будки, находившейся, в двухстах ярдах от отеля.

— Как ты и предсказывал. Жарища, духота, но, думаю, не хуже, чем в Майами.

Арболино расхохотался, предложил выпить холодного лимонада и попросил самозваного эксперта по общественному мнению связываться с главным управлением Южной корпорации по изучению общественного мнения хотя бы раз в неделю.

Клиэруотер — это здорово, подумал Уиллистон, повесив трубку.

Значит, все чисто — и целый день.

Каскадер внимательно «пас» его целый день, чтобы удостовериться, что ни одна душа больше не следит за его перемещениями по Парадайз-сити. Арболино не заметил признаков внешнего наблюдения. Это была обычная тактика коммандос УСО, которая была ими позаимствована у бойцов французского Сопротивления, — старая, но проверенная тактика. У Арболино был исключительный талант незаметно преследовать любого, вспомнил худощавый вермонтец, развешивая сушить свою насквозь пропотевшую рубашку. Но все-таки его огорчило, что он сам не заметил своего преследователя. Это плохо, он утерял бдительность.

Гилман уж точно бы заметил за собой слежку.

Вечно всего опасающийся, всегда сосредоточенный Гилман уж наверняка бы заметил!

— Мне надо быть таким же осторожным и придирчивым, как Гилман, — буркнул себе под нос Уиллистон, включая телевизор.

Он, конечно же, не мог надеяться на то, что люди Пикелиса окажутся менее искусными филерами, чем Арболино.

Картинка и звук внезапно прорвались из пластикового ящика, и на целых девяносто минут профессор посвятил себя третьесортному вестерну 1949 года выпуска, который показывал местный канал в рубрике «Ранний киносеанс». Уиллистон почувствовал себя чуть лучше, когда осознал, что в Парадайз-сити есть несколько вещей, на которые ему можно положиться.

Он мог положиться на неизменно ужасный репертуар местного телевидения.

Немного, конечно, но для начала неплохо, на таком фундаменте можно начинать строить.

Он был похож на Гиндлера.

У портье «Парадайз-хауса» было такое же ласковое лицо и пронзительные глаза, как и у оберштурмбаннфюрера Эгона Гиндлера из «Зихерхайтсполицай» Третьего рейха, подумал Карстерс, подойдя к его стойке. Звание «оберштурмбаннфюрер» в СС соответствовало подполковнику, «зихерхайтсполицай» — или сокращенно ЗИПО — была тайной полицией безопасности Гиммлера, а Эгон Гиндлер был первым ублюдком в этой банде ублюдков. Конечно, он давно перестал им быть. Уиллистон перерезал его почти надвое автоматной очередью, устроив на него засаду сразу же после выброса их десанта.

— Ваше имя случайно не Гиндлер? — любезно поинтересовался миллионер.

— Нет, сэр. Хокинс. Чем могу вам помочь, сэр?

Сходство было поразительным.

У него даже такие же тонкие губы и лицо маслянисто лоснится, как у покойного оберштурмбаннфюрера.

— Да, мистер Хокинс, вы, безусловно, можете мне помочь. Мое имя П. Т. Карстерс, — ответил второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов, — и я со свойственной мне беспечностью оставил свой маленький бордовый «бентли» у входа в отель. В багажнике три чемодана.

Он замолчал и улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

— Слушаю, мистер Карстерс?

— В моей левой руке связка ключей от машины, мистер Хокинс. Пожалуйста, смотрите внимательно, ибо я вовсе не собираюсь повторять этот трюк до следующего моего участия в шоу Эда Салливана.

— Да, мистер Карстерс.

Этот куда менее башковитый, чем Гиндлер.

— Теперь я кладу эту связку ключей перед вами, достаю свою замечательную шариковую ручку «Кросс» и собираюсь оставить автограф на регистрационной карточке нашего отеля. А знаете почему, мистер Хокинс?

— Потому что вы хотите снять у нас номер? — предположил тугодум-портье.

Карстерс кивнул одобрительно.

— А вы хитрец! — заявил миллионер, расписываясь в бланке. Потом он убрал свою ручку с серебряным колпачком, раскрыл бумажник и извлек оттуда десятидолларовую бумажку. — У меня нет сомнений, мистер Хокинс, что я могу доверить вам передать сию банкноту молодому прыткому человеку, который — отгонит мой, автомобиль на стоянку и принесет мне в номер мой багаж, — продолжал он, — но я также уверен, что и вы уделите себе малую толику из этой суммы в качестве вознаграждения за отличное обслуживание.

— Отличное обслуживание, мистер Карстерс, — предмет нашей гордости. Я полагаю, что вы предпочтете занять апартаменты «люкс», сэр? Апартаменты «Брекенридж» — спальня, гостиная и ванная — стоит сорок два доллара за…

— Не будем говорить о презренном металле, — оборвал его миллионер сухо. — Это так пошло. Выполняйте свой служебный долг, мистер Хокинс, а я и так уверен, что предложенный вами номер — просто фантастика! Мне страшно понравятся эти апартаменты. Я знаю это!

Портье позвонил в колокольчик и послал негра в ливрее к машине. Потом он обернулся к Карстерсу и внимательно посмотрел на него.

— А вы тот человек из Нью-Йорка, чей портрет был как-то помещен на обложке журнала «Тайм», — осуждающе произнес он.

Коллекционер оружия вздохнул.

— Вы меня узнали. Все верно. Обо мне даже писал в своей колонке Леонард Лайонс, хотя он допустил ошибку в написании моей фамилии, — признался Карстерс. — «Любезнейший сексуальный маньяк, обожающий реактивные самолеты! Парень с двенадцатью банковскими счетами прибыл из космоса! Прячьте своих жен и детей!»

Не вполне отдавая себе отчет, очарован он или оскорблен, портье выдавил слабую улыбочку. Видали мы в «Парадайз-хаусе» этих умников из Нью-Йорка — хотя и не таких богатеньких, как этот!

— А я-то думал, у вас голубой «мазерати», — удивился Марвин Хокинс, вспомнив ту статью в «Таймс».

— Увы, нам пришлось расстаться, я обменял его на пару редчайших пистолетов семнадцатого века и оцинкованные латы, — бросил Карстерс через плечо, направляясь к бару.

В его репликах и поведении не было никакой импровизации. Они все отрепетировали еще в «Преисподней». Поскольку было очень маловероятно, что известный миллионер-плейбой останется неузнанным, Уиллистон убедил товарищей, что всеамериканская известность Карстерса может стать для них не помехой, а козырем. В конце концов П. Т. Карстерс был: а) видной общественной фигурой, б) богатым, в) красивым и неженатым, г) знаменитым обладателем потрясающей коллекции старинного оружия. Любое из этих качеств могло пробудить интерес Пикелиса, который: а) имел весьма шаткую общественную репутацию известного рэкетира, б) был богат и жаден, в) являлся отцом незамужней дочери, которую обожал, а также г) был заядлым коллекционером оружия — уж он вне всякого сомнения наслышан о собранном Карстерсом потрясающем арсенале старинных ружей и пистолетов.