Пауэлл и Фэлко обменялись взглядами, но не проронили ни слова, чтобы не отвлекать человека, замыслившего план побега из тюрьмы и приведшего их на эту ракетную базу. Теперь все зависело только и исключительно от него. Теперь ему не могли помочь ни их сила, ни их оружие. Они наблюдали за ним, а его взгляд упал на фирменный календарь авиакомпании «Юнайтед Эйр» на стене.

— Третьего компонента нет, — твердо ответил бывший майор.

— Виноват, — ответил командир расчета в капсуле, — но я вынужден настаивать на третьем компоненте.

Теперь Делл усмехнулся.

— Уверяю вас, третьего компонента нет, — отчеканил он прямо в переговорник.

Наступила тишина.

— Все верно. Вы правы, — согласился человек, сидящий на глубине двадцати ярдов под землей. — Мы будем готовы разомкнуть цепь замка в восемь двадцать. О’кей, Кинкейд, добро пожаловать в преисподнюю!

— Мужик-кремень! — похвалил Фэлко, как только Делл вырубил переговорник.

— Красиво сработано, майор! — согласился чернокожий вьетнамский ветеран.

Его интонация была спокойнее — не такая восторженная, как у Фэлко, ибо он просто выражал свое мнение профессионала о другом профессионале. Виллибой Пауэлл так просто не раздавал комплименты, да и прочее тоже.

Встревоженные глазки Шонбахера бегали туда-сюда, выказывая затаенный страх, все еще сверкавший в его взгляде, точно дуга накаливания электрической лампочки. Совсем иные чувства выражали глаза Хокси: безмятежное просветление.

— Божья воля, — вздохнул он.

Делл кивнул.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — ответил он, — но мне помог и этот календарь на стене.

— Так, значит, ты не в небо пальцем ткнул? — осторожно спросил Фэлко.

— Нет, как только я заметил календарь. Когда я взглянул на календарь и увидел, что сегодня начинается третья неделя месяца, я понял, что он у меня в кармане. В САК иногда пользуются паролями, состоящими из трех слов, но лишь в первую половину каждого месяца. Только не спрашивайте почему. Какой-то умник, изобретающий системы безопасности, придумал этот трюк несколько лет назад.

С этими словами он поднял руку вверх и растопырил четыре пальца.

— Четыре минуты! — провозгласил он доверительным настойчивым тоном футбольного тренера, который дает последние ЦУ своей команде, выигрывающей после первого тайма двадцать очков. — Четыре минуты, то есть двести сорок секунд, — и мы на месте. А как только мы окажемся внутри и я отключу сигнализацию, считайте — дело в шляпе!

Генералы — все эти обремененные властью хладнокровные, деловитые мужчины со звездами на погонах, которые со столь авторитетным видом выступают перед сенаторами и телекамерами, — ни за что бы ему не поверили. Конечно, можно случайно потерять водородную бомбу где-то в Испании, можно по ошибке отравить нервно-паралитическим газом 6000 овец в Юте, но никому никогда не удалось бы захватить подземную капсулу с ракетами «минитмен».

— Внутри мы будем в полной безопасности, — уверил сообщников Делл.

Все смотрели на него с надеждой и удивлением.

— А как там… внутри? — наконец осмелился спросить Шонбахер.

— Потрясающе! Ни загрязненности воздуха, ни снующих толп людей, ни повышенного шума, ни этих вечных коммивояжеров, ни рекламных листовок, ни демонстраций протеста, ни взломщиков и хулиганов. Там даже вредоносных бактерий нет. Царство закона и порядка, и кругом все чисто, как исподнее Дорис Дей, — словом, американская мечта, воплощенная в жизнь!

— Но и телок тоже нет! — сокрушенно заметил Фэлко.

— Когда про нас будут снимать кино, сценарист обязательно сунет пару телок — это уж точно! — мечтательно отозвался чернокожий громила.

Это была заманчивая перспектива.

— Я хочу, чтобы меня играл Дин Мартин, — требовательно произнес Фэлко.

— Считай, что контракт уже подписан! — заверил его Пауэлл.

— Взгляни на это дело вот с какой стороны, Жеребчик, — посоветовал бывший офицер САК. — Телок нет, но ведь нет и полиции, нет дорожных кордонов, нет вертолетов, которые охотятся за тобой, точно за диким зверем. Это же идеальное убежище, но даже если бы оно и не было таким идеальным, все равно в этих чертовых прериях нам больше некуда сунуться.

Пауэлл вздохнул.

— Там будет тихо и покойно, во всяком случае, и это хорошо, потому как я притомился — притомился от этих бегов.

— Даю тебе слово бывшего офицера и бывшего джентльмена, — поклялся Делл, — что, как только за нами закроется эта восьмитонная дверь, всем нашим бедам конец. Больше потеть не придется. Как только я отключу цепь блокировки и сделаю один звоночек по телефону, потеть и бегать будут они. Толстяки на самом верху, которые витают так высоко, что о нас они и слыхом не слыхивали, а если бы и слыхивали, то плевать на нас хотели.

В его словах слышалась та особая горечь человека, который упорно лез на самый верх, кто ощущал себя частью системы, но был предан-изгнан-вышвырнут ею. Хокси тоже что-то говорил, во всяком случае его тонкие губы шевелились, пока он произносил, вероятно, какую-то праведную молитву. Какая забавная нестыковка, подумал Делл, — этот псих почти что постоянно находился в контакте со своим Господом, в то время как психически здоровые люди — респектабельные, рассудительные присяжные, вынесшие ему смертный приговор, — довольствовались тем, что общались со своим божеством лишь раз в неделю. В воскресенье — ибо сегодня было воскресенье — они надевали чистые костюмы и молились за снижение налогов и за подавление студенческих беспорядков. «Невероятный» налет на Пёрл-Харбор, размышлял Делл, случился тоже в воскресенье.

Времени больше не было.

— Пошли! — приказал он.

Они последовали за ним мимо раскрытой двери в кладовку, где лежали связанные повара и молча наблюдали за происходящим. Проходя мимо пленников, Фэлко подмигнул им, а «Дьякон» Хокси неловко перекрестил их своим карабином. Пауэлл не сделал столь же колоритного жеста — он просто захлопнул на ходу дверь кладовки. Зеки пошли за Деллом в дверь, которая вела из дежурной части в коридор и, свернув за угол, увидели перед собой дверь-гармошку самого обычного грузового лифта. Лифт оказался куда меньше обычного, и пять налетчиков почувствовали себя крайне неуютно в тесной кабине, когда Делл закрыл металлическую дверь подъемника.

Вниз.

Медленно.

Как только лифт пополз вниз, бывший офицер разведки ВВС механически взглянул на часы — сверил время, как его учили. Этот компонент священного ритуала — как и прочие, очевидно, обладал некой особой магией и подобно сложной системе безопасности пусковых ракетных установок обеспечивал достижение совершенных результатов весьма несовершенными представителями рода человеческого.

Испорченными представителями — вроде тех, кто ехал в этом лифте, думал Делл.

Может быть, и не такими уж испорченными, но людьми, которые умели слушать и исполнять приказы, убивать и спасаться бегством, в зависимости от ситуации.

8.18.

Еще две минуты.

Когда лифт остановился на дне шахты, Делл вывел налетчиков в хорошо освещенное помещение, где вдоль одной стены выстроились зеленые металлические шкафы, в противоположной стене виднелась дверь, а на третьей стене висела пробковая доска для объявлений. Доска была испещрена ксерокопиями недавних приказов из штаба крыла. Был тут также и плакат САК, напоминавший личному составу о неотложной необходимости соблюдать строжайшие правила безопасности на ракетных базах, свято хранить секреты американского ракетно-ядерного оружия и объектов от… Там не говорилось, от кого именно, но на плакате это и не могло быть упомянуто, ибо враги нашего государства — любого государства — меняются год от года. Сейчас немцы и японцы были нашими друзьями, а русские и китайцы — врагами, а в книгах и кинофильмах апачи уже не изображались кровожадными дикарями, а молодые люди, выходцы из добропорядочных семей, осыпали полицейских нецензурной бранью, вместо того чтобы играть в теннис. Ни один из беглых зеков, конечно, ничего этого не произнес вслух, как, впрочем, ничего вообще не сказал. Они просто молча и с любопытством оглядывались, дожидаясь от Делла дальнейших указаний.