Затем профессиональный интерес рыжего практиканта возобладал над обывательским любопытством, и он приказал водителю «санитарки» вынести носилки. Водитель побежал исполнять поручение, а врач начал предварительный осмотр. Он озабоченно качал головой.

— Два пулевых ранения. По крайней мере два, — спокойно говорил он. — Неизвестно, что мы там найдем внутри. Большая потеря крови — это несомненно. Да, дело плохо… Скажите, а что случилось, позвольте полюбопытствовать?

— Не позволю, — отрезал Макбрайд.

— Э, перестань, Марти! — строго заметил бывший бармен.

Их стычка со стороны выглядела забавной.

— Он попытался прорвать кордон ФБР на шоссе, — коротко объяснил Уиллистон, — и они открыли по машине огонь из пулеметов. Самое обычное дело, в полном соответствии с инструкциями, в полном соответствии с законом.

Макбрайд передернул плечами.

— Унеси его отсюда, да побыстрее, — приказал специальный агент.

Раненого рэкетира осторожно положили на носилки и понесли к задним дверцам фургона. После некоторых усилий врач-практикант и водитель вставили колесики носилок в пазы и задвинули тело внутрь. Потом они стали колдовать над трупом Во, засунули его в пластиковый мешок и положили на пол фургона под носилками. Врач забрался внутрь, наклонился над Пикелисом, потом высунул голову наружу.

— Он кое-что сказал. Джон кое-что сказал, — заявил он с нелепой улыбочкой.

— Да? — спросил миллионер.

— Он сказал — цитирую — «сволочи»… «Вы все сволочи» — вот что он сказал.

— Может, он и прав, — предположил Уиллистон.

Певица помотала головой.

Нет, он ошибался.

Врач-практикант подождал некоторое время, потом захлопнул дверцы фургона и постучал по стеклу над затылком водителя. Белый фургон тронулся, выехал на шоссе номер сто двадцать один и помчался к городу — в сопровождении эскорта ФБР чуть позади.

— И что вы думаете? — спросил профессор.

Макбрайд, чуть помешкав, ответил:

— Может, сдюжит, а может, и помрет еще в пути в больницу. Это же старый негодяй, знаете, и такой ловкач! Такого разве поймешь?

«Может быть, ему лучше умереть».

Так подумали сразу несколько человек, стоявшие вокруг изуродованного «кадиллака», но никто не сказал об этом вслух. После долгого молчания Макбрайд и Бут пошли потолковать с коллегами, и Уиллистон с нескрываемым облегчением зевнул.

— Ну вот и все, надеюсь. Как же я рад, что все закончилось.

Арболино закивал в знак согласия.

— Я тоже. Нам везло все это время, но ведь не может же везти до бесконечности. А то я уже начал задумываться об этом деле, — признался он.

— Об этом деле?

— Ты понимаешь, что я имею в виду, Энди. Нужно ли нам было вообще в это дело ввязываться. Я все пытался вспомнить эту цитату из Джефферсона, ту, что объясняет нашу правоту.

Уиллистон прикрыл глаза и стал вспоминать тот отрывок, который он часто повторял своим друзьям, чтобы морально оправдать операцию «Молот».

— Я, кажется, и сам ее забыл, — признался он. — Но там говорится что-то о праве и обязанности граждан свергать деспотов и тиранов, если в этом есть необходимость.

— В Декларации независимости говорится примерно то же самое, — напомнил им Гилман. — «Когда целый ряд оскорблений и узурпаций, — стал цитировать человек, обладавший феноменальной памятью, — неизменно направляясь к одной и той же цели, выявляет замысел правительства — подчинить народ абсолютному деспотизму, правом и обязанностью народа становится свергнуть такое правительство и создать новую систему для обеспечения правопорядка в будущем… 4 июля, 1776 года».

Уиллистон вздохнул.

Как давно это было. Эти слова все еще справедливы в философском смысле, но ведь на те же аргументы можно ссылаться и для оправдания актов терроризма наших маоистов в университетах, и чернокожих боевиков, и вооруженных фанатиков-ультраправых. В конституции говорится о праве граждан на ношение оружия, но где и как тут можно установить разумные пределы? Слава Богу, что в ходе операции «Молот» они никого не убили.

— Я обязательно сообщу тебе, Тони, как только вспомню, — пообещал профессор каскадеру.

— Да, черкни пару слов, — сказал каскадер. — А я еду домой.

— А ты, Сэм?

— В Вегас — ближайшим рейсом.

— Пи-Ти?

— А я еще немного тут поболтаюсь. Надо закончить кое-какие дела.

Кэти Пикелис…

Джуди Барринджер улыбнулась и взяла своего любовника за локоть.

— У него такой вид, словно он собирается обсуждать с ней проблемы деторождения и мытья пепельниц, — прошептала она.

— Что она там тебе шепчет?

— Ничего особенного, Пи-Ти, — солгал Уиллистон. — Ну, пошли, мы сможем доехать до города в фургоне и в трейлере. Я сяду за руль.

Через полторы минуты фургон вывез трейлер из кемпинга «Кроуденз кэрэвэн», и профессор Эндрю Ф. Уиллистон направил его к Парадайз-сити. Сидящая с ним рядом женщина тихо напевала себе под нос, но он даже не пытался разобрать мелодию. Он размышлял о том, что сказал ей гинеколог о ее широком тазе и о способности к деторождению. Может быть, очень может быть. Если уж Карстерс умудрился повзрослеть, то теперь всякое возможно. Уиллистон размышлял над открывшейся ему в жизни перспективой, пока движение транспорта на шоссе номер сто двадцать один на подступах к Парадайз-сити не усилилось настолько, что заставило его целиком переключить свое внимание на дорогу.

До его слуха по-прежнему доносилось ее тихое пение, и, когда фургон пересек городскую черту и помчался по улицам Парадайз-сити, он и сам незаметно для себя стал ей подпевать.

Во избежание исходящих от возмущенных и сбитых с толку читателей угроз по телефону и попыток подсыпать мне в пищу яд, позвольте со всей определенностью заявить, что эта книга целиком и полностью есть плод художественной фантазии и повествует о вымышленных людях, местах и событиях. Более того, я придумал все имена действующих лиц — так что, пожалуйста, оставьте меня в покое!

У. У.

Мартин Маккензи прибыл вовремя, вовремя, как всегда. Кое-кто поговаривал, что по утренним появлениям Маккензи можно часы проверять, но ему этого никогда не говорили в лицо.

Считалось, что генералу это не понравится, а никому не хотелось обижать человека, обладающего столь огромной властью — властью нового типа, которая измеряется не числом голосов на выборах, не славой и не деньгами, а мегатоннами, огневой мощью и прочими характеристиками современного апокалипсиса. Все они, конечно же, ошибались. Просто Мартин Маккензи считал, что его должность обязывает быть пунктуальным и появляться на службе неизменно вовремя, и он никоим образом не был бы оскорблен таким замечанием. Он, разумеется, не был надменным или напыщенным, деловитым — да, подтянутым — да, не любил пустую говорильню — тоже да, но надменным или напыщенным он не был. Если хотите знать, его все еще хорошенькая жена (ей пятьдесят один) и любой из его семи сыновей — нет, уже шестерых: Эдди погиб во Вьетнаме — могли бы совершенно чистосердечно поведать вам, что Мартин Маккензи — достойный, скромный обыватель, обладающий более чем достаточным чувством юмора и не страдающий от переизбытка ложной гордости.