Они познакомились и стали болтать о Париже и Риме, о винах и радости возвращения домой, а когда расположившееся в углу гостиной трио заиграло какую-то мелодию, пошли танцевать. Она танцевала изящно, ловко, и, сжимая ее в своих объятиях, он ощущал тепло ее гибкого тела. Впридачу ко всему на ночном небе безумствовала яркая луна, и от тела Кэти Пикелис исходил тонкий аромат жасмина.

Все это было смехотворно-романтично.

Сцена в подвале здания полицейского участка на Семнадцатой улице была куда менее романтичной. Трое патрульных и сержант методично истязали Сэма Клейтона, двадцативосьмилетнего негра, который работал водителем автофургона-холодильника. У них уже несколько лет руки чесались отдубасить его по первое число — с тех самых пор, как активист движения за гражданские права, приехавший сюда из Нью-Йорка, целую неделю жил у него в маленькой деревянной хижине на окраине города. Теперь полицейские слепили ему глаза фонариками, осыпали ударами, поливали голову ледяной водой и проделывали множество иных жестоких вещей, которые могли причинить боль, но не оставляли следов. Клейтон, широкоплечий и круглолицый парень, который ни капельки не напоминал Сиднея Пуатье, не был ни красивым, ни слишком-то красноречивым. Он стонал, он ругался, он иногда вскрикивал, потому что истязали его уже довольно долго, и конца этим истязаниям не было видно.

А они твердо вознамерились, как ему было объяснено, склонить его к признанию в убийстве «той цветной девчонки, которую исполосовали на Лараби-авеню». В равной степени твердо вознамерившись ни за что не сознаваться и преступлении, за которое полагалась смертная казнь, и рассвирепев от всей нелепицы происходящего и от бессмысленных побоев, Сэм Клейтон ужасно страдал. Они и слушать не хотели его заверений, что в указанный период времени, когда было совершено убийство девушки, ом находился в церкви на танцах, и продолжали его истязать.

— С ним придется еще повозиться, — сказал один из полицейских, когда время уже близилось к полуночи, а Клейтон в четвертый раз потерял сознание, так и не сделав признания.

— У тебя что, есть вариант более приятно провести сегодняшний вечер? — с вызовом спросил его сержант.

Вопрос вызвал целую серию непристойных и лживых заявлений, после чего зверское и противозаконное истязание Сэма Клейтона возобновилось. В номере 407 отеля «Джефферсон» мужчина, называвший себя Артуром Уорреном, составлял список «укромных углов», которые он выбрал для использования в ходе операции «Молот». «Укромные углы» — тайники, где агент оставлял сообщения для других агентов, вряд ли были идеальным способом связи между членами подпольной сети. Цепочка связников-курьеров, в которой были «зияния», чтобы обезопасить всю группу от провала, обеспечивала, конечно, куда более эффективную и быструю связь. Но когда небольшой группе десантников, внедрившихся на вражескую территорию, вменялось действовать там, не имея поддержки местных союзников, а контрразведка противника была необычайно сильна, «укромные углы», как то: дупло в стволе дерева или щель между плитками кафеля в общественном туалете, часто оставались единственным способом. Полковник советского КГБ Абель держал связь со своим нью-йоркским аппаратом через «укромные углы», а сотрудники ЦРУ использовали их же для сбора микрофильмов Пеньковского в Москве. Участники операции «Молот» воспользуются тем же приемом.

В казино «Фан парлор» на Оушен-роуд Гилман трудился у рулетки, одновременно продолжая неприметно изучать организацию работы, персонал и систему сигнализации этого со вкусом оформленного игорного заведения. Несколько со вкусом оформленных молодых женщин появлялись и исчезали в дальнем конце зала, часто в сопровождении клиентов мужского пола. Его никто не ставил в известность, но теперь человек из Лас-Вегаса и сам понял, что там находятся уединенные комнаты. А под аркой в противоположном конце игорного зала маячила белокурая голова солистки оркестра казино. Квинтет Арта Филлипса играл неназойливо и вполне сносно, а голос Джуди Эллис звучал и вовсе замечательно, и Гилман бессознательно потрясывал головой, наслаждаясь ее исполнением шлягера «Что нужно сегодня миру». Бахараху и Дэвиду понравилась бы ее интерпретация их песни, подумал крупье.

В семнадцати милях отсюда, в кемпинге «Кроуденз кэрэвэн» на шоссе номер 121, каскадер сидел в своем трейлере и следил, как «Ухер-400» записывает радиопереговор полиции Парадайз-сити. Он сегодня установил месторасположение радиопередатчика и сфотографировал его в инфракрасных лучах, а теперь составлял фонотеку голосов, стандартных фраз и номеров, используемых в качестве шифрованных позывных для разных «вызовов». Он уже понял, что означают некоторые из этих сигналов. В свое время он расшифрует их все.

Все шло хорошо. На верхнем этаже лучшего в Парадайз-сити отеля наиболее уважаемые представители местной общественности беседовали, смеялись, пили по случаю возвращения в отчий дом дочери печально знаменитого рэкетира, а Джон Пикелис собственной персоной с сияющим видом наблюдал, как она кружится в вихре танца со вторым наиболее выгодным женихом Америки — Северной Америки, разумеется. Паркер Теренс Карстерс тоже улыбался, ибо операция «Молот» развивалась точно по схеме. Четвертый десантник, неопознанный, проник сквозь передовую линию обороны противника и уже действовал в штабе оккупационных сил.

Тайная битва развернулась по всему фронту.

Воскресенье.

Назавтра наступило воскресенье двенадцатое июля, как все того и ожидали.

Немного сюрпризов случалось в Парадайз-сити, городе с размеренной жизнью, где о существовании правых и левых сил люди узнавали только из журналов и где самодовольное «молчаливое большинство» пребывало в безмятежном спокойствии.

Воскресенье — традиционный день отдыха во всем христианском мире.

Страховые агенты, преподаватели физкультуры, зубные техники, владельцы бакалейных лавок, телефонистки, телевизионные мастера, книготорговцы, мелкие служащие, фабричные рабочие, работники социальной сферы, бармены, лидеры «Ассоциации взаимодействия родителей и школьных учителей», шлюхи всех рангов и мастей, офтальмологи, проктологи и наемные убийцы вроде свиномордого Лютера Хайетта, — все вкушали отдохновение. Полицейские, которые накануне противозаконно и безнравственно истязали Сэма Клейтона, также отдыхали, в итоге нее же заставив его сделать признание, и их безнадежно измученная жертва спала тяжким сном.

Двенадцатое июля, день, когда появились на свет Гай Юлий Цезарь и Генри Дэвид Торо — с разницей в 1917 лет. Это был славный день для отдыха, выходной, но четыре лазутчика работали. Уиллистон делал рекогносцировку местности вокруг полицейского управления, электростанции и здания корпорации недвижимости «Джейленд», а Гилман завершал вычерчивать подробную схему служебных помещений и системы охранной сигнализации казино «Фан парлор». Каскадер проявил и изучал сделанные им фотографии полицейского радиопередатчика, а Паркер Теренс Карстерс пробудился в полдень и стал собираться на встречу с Пикелисом с целью осмотра его коллекции старинного оружия. В итальянском фильме он проснулся бы подле юной нимфоманки с личиком ребенка и, закуривая, произнес бы что-нибудь стремное. Но это же был не итальянский фильм — это был даже не канадский мультфильм, — поэтому он проснулся в одиночестве, почистил зубы, оделся и легко позавтракал, после чего в два пятнадцать отправился в пентхаус. Дочь главаря гангстеров как раз собиралась пойти поиграть в теннис с друзьями в загородном клубе, и Карстерс понял, что дал ей верную оценку вчера вечером. Она была куда более привлекательной и сексапильной и куда более умной, чем ей полагалось быть.

— А вы играете в теннис, мистер Карстерс? — спросила она.

— Немного — в основном, чтобы иметь возможность полюбоваться ножками теннисисток.

Вот тогда-то отец девушки подвел миллионера-блондина к окну террасы, обратил его внимание на здание клуба далеко у горизонта и заметил, что там отличные теннисные корты. Поняв намек, Карстерс заметил, что мог бы чуть попозже заглянуть в тамошний бар, но только после того, как осмотрит коллекцию оружия. Коллекция оказалась неплохой, но не выдающейся, и обоим доставило немалое удовольствие со знанием дела обсуждать достоинства редких экземпляров старинного оружия. В четыре часа Карстерс прибыл в клуб, где Кэти Пикелис доигрывала первый матч с Вандой Энн Рагглз против двух адвокатов. Ванда Энн, крупная рыжеволосая девица в коротенькой теннисной юбочке, была дочерью президента Национального банка Парадайз-сити и много смеялась. Кто-то однажды сказал ей, что у нее потрясающие зубы, и она часто смеялась, чтобы продемонстрировать свое сокровище.