Такую идею по достоинству оценило бы агентство «Дойл, Дейн, Бернбах»: ведь эта нью-йоркская дизайнерская фирма сделала себе громкое имя на оригинальных рекламных плакатах, отличающихся строгостью композиции и лапидарностью словесного решения.

А эта конструкция, безусловно, производила весьма яркий визуальный эффект, что же касается ее словесного решения, то трудно было придумать что-либо более лапидарное.

Обращенный к потребителю призыв, в сущности, состоял лишь из двух слов.

Простых, ясных, звучных.

Два слова — большими буквами.

НЕ ПЛАТИТЕ.

Граффити — вот как это называется.

Надпись не была сделана на стене общественного туалета и не содержала в себе тех исторических англосаксонских обозначений сексоэротических понятий, которые ныне столь браво используются нашими молодыми революционерами, бунтующими против меркантилизма, бездушного конформизма, расизма, империализма, против во все сующих свой нос фашистов среди тех, кому за тридцать, и против садистов, засевших во всех ученых заведениях и аптеках.

В Чикаго, Лос-Анджелесе или Лондоне эти два слова вряд ли сочли бы оскорбительными, но в Парадайз-сити они были сущей похабщиной. Пусть и не нецензурной бранью, но все равно эти два слова были, безусловно, непристойными и их намеренно использовали, чтобы взорвать общественное спокойствие и порядок. Вот почему было очень удивительно, что этот подрывной лозунг не возымел ожидаемого воздействия ни на полицейских, ни на пассажиров лимузина. Полицейские, вышедшие из патрульной машины, выглядели скорее слегка озадаченными и немного виноватыми, словно они пропустили «пенку», лишив тем родную команду малейшего шанса на выигрыш. Личный шофер Пикелиса только взглянул на витрину и тут же отвернулся. Дочь рэкетира взирала на поразительную мизансцену внимательно и спокойно, по всей видимости даже не подозревая, что это имеет некое отношение к ее отцу и косвенным образом к ней самой. Что же касается Джона Пикелиса, то его глаза раскрылись чуть шире и взгляд стал чуть пристальнее и чуть свирепее, чем обычно, но на его большом лице не отразилось ни тени эмоции. Он не выказал ни озабоченности, ни ярости — вообще никак не отреагировал.

«Осторожный, бестия, — подумал Карстерс. — Какой же ты невозмутимый и осторожный — что ж, и мне надо придерживаться той же линии».

— Что это значит? — однако вслух изумился красавец лазутчик.

Пикелис пожал плечами.

— Трудно сказать, — ответил он.

— Невинная шутка? Проделки молодых шалопаев? — предположил гость города.

— Сомневаюсь.

Подкатила вторая полицейская машина, и из нее показался Бен Мартон, прибывший обследовать место происшествия. Мельком посмотрев на витрину, он что-то сказал полицейским из первой патрульной машины, и те пошли в разные стороны. Один поспешил за угол — по-видимому, к черному ходу магазина, где мог стоять «на атасе» преступник, а второй патрульный решительно двинулся к дверям универмага и нашарил датчик охранной сигнализации.

Мартон узнал лимузин и подошел.

Пикелис нажал кнопку, и стекло задней двери «кадиллака» опустилось. Он заговорил первым:

— Мистер Карстерс, — ах, прошу прощения, Пи-Ти — только что спросил у меня, что это значит, — простодушно сообщил главный гангстер. — У вас есть какие-нибудь идеи, капитан?

— Пока ничего определенного, но я сил не пожалею, чтобы это поскорее выяснить, — пообещал Мартон.

— Если это своеобразный протест потребителей против непомерно высоких цен в этом универмаге, — задумчиво пробормотал разведчик, — то это и впрямь жест отчаяния.

— Это очень странно, — согласилась сидящая с ним рядом девушка. — Точно кадр из авангардистского фильма.

Мартон покачал головой.

— Наши потребители еще пока в своем уме, — рассудил он. — Это ужасно, просто ужасно. Похоже на выходку хиппи, но вряд ли кто-нибудь из этих желторотых негодяев мог бы так поступить с Лютером.

— Лютер? — переспросил Карстерс.

— Человек в витрине. Он же отставной полицейский. Его голыми руками не возьмешь. Ума не приложу, что могло произойти.

В этот момент полицейский из первой патрульной машины вошел в витрину из торгового зала и начал развязывать безжизненного Лютера Хайетта.

— Мне любопытно узнать, Бен, что же это такое, — заявил Пикелис, — так что поставь меня в известность, когда узнаешь, кто это сделал и почему.

Потом он нажал на кнопку, и стекло «кадиллака» закрылось, резко оборвав беседу. Полицейские получили приказ, и Джон Пикелис не намеревался больше тратить на это недоразумение ни минуты из драгоценного субботнего времени. Не менее важно и то, что он не намеревался даже намеком обнаружить свою причастность к «Службе безопасности торговых работников». Имея в виду оба эти намерения, рэкетир, контролировавший округ Джефферсон, перевел разговор на «Фан пралор» и занимал пассажиров «кадиллака» беседой на эту тему до самого конца поездки.

Когда лимузин свернул с шоссе на подъездную аллею к казино, светловолосый разведчик машинально стал отмечать про себя оборонительные рубежи. Здание было огорожено высокой — восемь-десять футов — каменной стеной, по верху стены в три слоя лежала колючая проволока, сквозь которую, возможно, был пропущен электрический ток. В сторожке у ворот сидел один охранник — толстое стекло в единственном окне было, похоже, пуленепробиваемым. Охранник открывал и закрывал массивные металлические ворота. Само здание «Фан парлор» располагалось в ста пятидесяти ярдах от ворот. Казино стояло посреди аккуратно подстриженной зеленой лужайки, окаймленной густым кустарником; часть лужайки использовалась как автостоянка. Двухэтажная, без единого окна, постройка походила на модерновое здание боулинга.

Так казалось снаружи.

Внутри же все предстало в ином виде.

Изящные хрустальные люстры, красная бархатная драпировка на стенах, пушистые паласы цвета королевской лазури. Глаза девушки-гардеробщицы были также лазурными, а ее потрясающий шиньон имел почти тот же багровый оттенок, что и драпировка на стенах. Ее тело было цвета слоновой кости и гостеприимно выглядывало из рискованно декольтированного лазурного платья. На лице у нее играла милая улыбка, и по всему было видно, что она обожает бездомных котят и щедрых джентльменов. Она никогда не задавала лишних вопросов и пользовалась у завсегдатаев огромной популярностью.

Вилли Деннисон, менеджер «Фан парлор», мог бы рассказать все это Карстерсу, но он был слишком поглощен процедурой встречи мистера Пикелиса. Владелец «Фан парлор» нечасто заглядывал сюда на огонек. Худощавый усач Вилли Деннисон испытывал глубокое уважение к мистеру Пикелису не только зато, что Пикелис устроил его на место, приносившее сорок тысяч в год, но также и за то, с каким умением и тактом — нет, лучше сказать шиком — он управлял округом. Подобно бывшим нацистским конструкторам ракетной техники, ныне работающим в американских секретных лабораториях, или рекламным агентствам, способным с одинаковым рвением обслуживать предвыборные кампании кандидатов от обеих политических партий, мистер Пикелис был профессионалом до мозга костей, и посему Вилли Деннисон — другой профессионал до мозга костей — восхищался его компетентностью.

И его портным.

Как он сам часто говорил.

— Добрый вечер, мистер Пикелис, — искренне поприветствовал он высокого гостя. — Мисс Кэти, мне очень приятно вас видеть. Добро пожаловать домой.

Она очень мило улыбнулась ему и поблагодарила за добрые слова.

— Вы чудесно выглядите, мисс Кэти, — продолжал Деннисон. — Такая румяная, такая симпатичная — вам, должно быть, понравилось в Европе.

— Ну, я неплохо провела время и после возвращения в Парадайз-сити, — ответила она.

В ее взгляде поблескивали огоньки — ох уж это женское кокетство! — и менеджер казино интуитивно догадался, что этот блеск как-то связан со светловолосым незнакомцем, стоявшим подле нее. Деннисон на мгновение перевел взгляд на знакомое лицо, и тут Пикелис его представил.