Наконец в бачке все успокоилось.

Вода затихла.

Вода как вода, подумал Делл, но что же тут странного, ведь нервно-паралитический газ не имеет ни цвета, ни запаха, ни вкуса. У них был лишь один способ выяснить, сработала ли вода в качестве нейтрализующего вещества. Индикатором был Виллибой Пауэлл, находящийся в нескольких ярдах от них. Если бы газ просочился сквозь водную преграду, Вилли бы первый зашелся в судорогах, потому что он был без маски. Через полминуты он бы закашлялся, переломился пополам и еще через мгновение упал в страшных корчах. А минуты через три или четыре нервная система дала бы сбой, у него начались бы непроизвольные рвота и дефекация. А по прошествии положенного времени — благодаря чудесам современной науки — он бы умер, катаясь в собственных испражнениях и блевотине. Конечно, Делл этого не хотел. Он вовсе не собирался использовать бывшего морского пехотинца в качестве подопытной свинки, но он понял, что уже поздно прекращать этот мрачный эксперимент.

Посему он просто выпрямился, глядя на Пауэлла, и смотрел так секунд тридцать.

Ничего — никаких признаков газового отравления.

Ну и отлично!

Делл поднял вверх большой палец, похлопал Фэлко по плечу и стал стаскивать с лица респиратор. Потом и Фэлко снял свою маску, из-под которой засияла улыбка до ушей.

— И все? — спросил палач преступного мира. Делл кивнул.

— Не хочешь ли ты произнести что-нибудь историческое в такой важный момент — какую-нибудь сентенцию для потомков? — спросил Пауэлл.

Лоуренс Делл после недолгого размышления кивнул.

— Благослови, Господи, ограбление банка в Броквилле! — торжественно заявил он, и все присутствующие при сем разразились хохотом.

Итак, они победили.

Бывший майор САК посмотрел на свои часы. 8.34 по Горному времени, что соответствовало 9.34 в «Яме» на военно-воздушной базе Оффатт близ Омахи. Ну, теперь-то было совсем неважно, что показывают часы на командном пункте Стратегического авиационного командования, потому что с этого момента все часы будут сверятся с часами на «Гадюке-3». Во всяком случае, после того, как он, Делл, позвонит по телефону.

— Ну ладно, ладно, успокойтесь! — строго указал он беглецам чуть позже, когда их первоначальный восторг немного поутих. — У нас еще будет время отпраздновать нашу победу над… как это выразился Виллибой… над печально известным военно-промышленным комплексом.

Тут Фэлко весело изрек непристойное предложение, чтобы «весь этот чертов комплекс» совершил противоестественный и физически невозможный половой акт, и этот радостный совет вызвал очередной приступ необузданного веселья. Только «Дьякон» Хокси неодобрительно нахмурился при поминании диавола всуе. Даже Харви Шонбахер и тот улыбнулся.

— Потом. А теперь пора сделать звонок в штаб Стратегической авиации, — объявил Делл и, усевшись в кресло командира боевого расчета, протянул руку к телефону.

Согласно журналу САК, часы показывали 8.37 по Горному времени — прошло приблизительно две минуты после того, как дежурный офицер на военно-воздушной базе Мальмстром начал разговаривать с некоей мисс Энн Келлеран, сестрой отделения «скорой помощи» в муниципальной больнице Грейт-Фоллз. Часы показывали только 9.37 по времени в Омахе. Эта разница вовсе не была столь незначительной, как могло бы показаться, ибо хронометраж с точностью до минуты теперь имел первостепенное значение.

Теперь времени оставалось не слишком много.

Менее тридцати семи часов.

Есть дни и события, которые навсегда отпечатываются в людской памяти, — происшествия столь значительные, что пережившие их мужчины и женщины никогда не забывают о том, что именно случилось и где именно были они в тот момент, когда услышали известие… Для американцев средних лет таким незабываемым событием был Бесславный День на Гавайях в декабре 1941 года[33], а для их детей это мог быть ужасный день в Далласе в ноябре 1963 года[34]. Граждане любого государства — Британии, Израиля, Японии, России, Индии, Кубы и прочих — все имеют свои памятные дни триумфов и трагедий, великих потрясений, сообщения о которых заполнили передовицы газет и передавались всеми радиостанциями и потом были навечно запечатлены на скрижалях истории. В этом нет ничего нового — ни для англичанина, который в битве при Азенкуре стоял насмерть рядом с королем Гарри в день святого Криспина, ни для домохозяйки в Атланте, которая со слезами на глазах встречала вступление федеральных войск в охваченный пожарами город и потом вспоминала и вновь переживала самый страшный день в своей жизни — подобно тем школьникам Ханоя, которые будут рассказывать своим внукам о многотысячных похоронах дядюшки Хо в далеком 1969 году.

Люди помнят такие вещи без всякого усилия воли. И полковник Александер Б. Франклин американских ВВС никогда не забудет, как он провел удивительное воскресное утро однажды в октябре. Он сидел за своим столиком в уютном, теплом бункере, погребенном глубоко под землей в прерии близ Омахи, — именно там, где он и должен был находиться в силу того, что он был в то утро дежурным по главному командному пункту Стратегического авиационного командования в Оффатте. Франклин, серьезный мужчина с редеющими рыжими волосами, кавалер Креста за особые летние заслуги, имевший жену Арлин и свербящее в душе подозрение, что его шансы на получение генеральской звезды оставляют желать много лучшего, был совестливым и исполнительным служакой, вполне подходящим для своей должности. Он был благоразумен, осторожен, хорошо обучен и совершенно не похож на тех амбициозных характерных актеров, которые обычно исполняют роли полковников САК.

Он не был ни параноиком, ни кровожадным убийцей — он не был даже идиотом.

Что верно, то верно: он не обладал ни творческим воображением Нормана Мейлера, ни моложавостью Мао Цзэ-дуна, ни даже сноровкой Джо Нэмэта, позволявшей тому забивать неберущийся мяч с пятидесяти ярдов, но он знал многое об особенностях Стратегического авиационного командования и еще больше — об обязанностях дежурного офицера по командному пункту, и он был хладнокровен. В это утро он также был весьма занят — естественное состояние для дежурного по командному пункту близ Омахи. Он только закончил обычный ритуал контрольных звонков по прямым линиям связи со всеми зарубежными базами стратегических бомбардировщиков, а через семь минут — согласно графику, приколотому к планшету на столе перед ним, — ему следовало начать обратный отсчет времени для учебной тревоги под кодовым названием «Горячий Гарри».

Он взглянул на исполинскую карту мира под плексигласовым покрытием, медленно обвел ее взглядом и удовлетворенно кивнул. Все в норме. Ни эскадрилий советских бомбардировщиков, нацеленных на Аляску, ни сигналов тревоги с баз раннего предупреждения на Гренландии и в Англии, ничего нового по сравнению с ситуацией, доложенной во время утреннего доклада, так что нет причин ожидать повышения глобальной обороноготовности на уровень выше «пятерки». Все тихо. До его слуха доносился привычный гул голосов двух десятков сотрудников командного пункта — мужчин и женщин, — выполняющих свои обычные служебные обязанности, но в целом вся атмосфера здесь умиротворенная. Все было… тихо.

И тут зазвонил телефон — черный. Полковник Александер Б. Франклин снял трубку, поднес ее к уху. И все разом переменилось.

— Дежурный. «Мягкая посадка», — привычно бросил он в трубку.

— Говорит «Гадюка-3», — зазвучал в трубке незнакомый голос.

«Гадюка»… ага, 168-е крыло в Мальмстроме, мгновенно вспомнил дежурный полковник.

— Слушаю вас, «Гадюка-3»!

— У меня срочное донесение главкомстратаву. «Гадюка-3» захвачена неприятелем. Повторяю: пожалуйста, сообщите генералу Маккензи, что база «Гадюка-3» была захвачена пятью преступниками, совершившими побег из тюрьмы. Они захватили капсулу, боевой ракетный расчет и завладели кнопками пуска.