Господи, какая же она красивая!

«А сам я или полный дурак, или слишком самонадеян, или чересчур идеалистичен — или просто остро нуждаюсь в курсе психотерапии», — печально подумал профессор психологии. Она ласковая, нежная, замечательная — она все, что ему нужно в жизни, — но это окажется очередной фантазией, а он и так уже слишком глубоко потонул в фантазиях в этом Парадайз-сити.

Если бы они лучше знали друг друга, все это могло бы стать реальностью, и очень приятной. Стало бы или могло бы стать — сейчас трудно сказать. Он ведь тоже ее совсем не знает, но тем не менее хотел бы узнать. Надо бы ей об этом сказать, подумал он.

Все эти мысли пронеслись сквозь его сознание в течение каких-то считанных секунд.

— Нет, у меня очень беспокойный сон, я не дам тебе заснуть, — уклончиво сказал он.

Он с трудом сдерживал себя, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до ее тела.

— Может, хотите поболтать, — предложила она нежно.

— Завтра.

Джуди вернулась в кровать, не став возражать, но и не обрадовавшись. Несколько минут она лежала молча, размышляя об этом мужчине, таком близком и таком далеком. Она вслушивалась в ровное дыхание, которое должно было служить знаком того, что он опять уснул, хотя она знала, что это не так.

— Джуди! — сказал он неожиданно.

— Да?

— Джуди, я так рад, что мы встретились.

— Почему?

Он помолчал.

— Мне кажется, мы могли бы… да, мы могли бы поладить — вместе. Ты такая милая, добрая, может быть, даже умная.

— Нет, я не умная. У вас достаточно ума на нас обоих, может быть, даже слишком.

Потом она тихо рассмеялась.

— Я тоже рада, что мы встретились — наверное, — произнесла она в темноте. — Вы же серьезный мужчина, а мне нужен серьезный мужчина, Энди. Слушайте, сделайте милость, будьте со мной рядом, останьтесь живым.

Он усмехнулся.

— Выживание — это наука, которую я изучил лучше прочих, — но вот просьба быть рядом звучит очень сладко для моего слуха. Впрочем, мне не нужна заботливая матушка, потому что у меня нет к тебе сыновних чувств.

— Да я тоже не испытываю к вам материнских чувств, Энди. Я просто хочу помочь — но не как мать, или сестра, или сиделка. Я же как-никак перед вами в долгу. Не забывайте, что ведь именно я втянула вас в эту передрягу.

Она услышала его глубокий вздох.

— Ты, должно быть, такая же чокнутая, как и мы, — заметил он.

— Но ведь я же отправила вам вырезки, — упрямо сказала она.

— Верно — и мы тебе за это зададим хорошую трепку, если другие не зададут, то я уж точно задам.

Он дразнил ее, но в его интонации сквозила затаенная нежность.

— Я могу на это рассчитывать? — спросила она с вызовом.

— Конечно! А теперь, живо спать, женщина!

В том, как он сказал ей это «женщина», было что-то ужасно милое, и она успокоилась и начала погружаться в сон.

В кемпинге за городом Арболино не спал — он проснулся уже в третий раз за эту ночь. Он опять думал о своей жене и дочках и гадал — в третий раз за эту ночь, — какого черта он бросил их, пустившись в эту рискованную авантюру. Необходимо было воздать долг достойному человеку, но разве месть может оправдать все это? Сейчас же совсем не так, как было на войне, что бы там ни говорили Карстерс и Уиллистон. Сейчас все иначе. Вещи, которые казались справедливыми и правильными тогда, на войне, теперь уже вовсе такими не кажутся. «Я постарел, — думал Арболино, — может, поэтому все и кажется таким чересчур сложным». Конечно, этот город оказался в лапах фашистской организации, Уиллистон это правильно говорит, и кому-то надо что-то с этим делать, но неужели всю эту кашу должны расхлебывать четверо немолодых добропорядочных граждан, проживающих далеко от этого Парадайз-сити? Что это там цитировал Энди из Джефферсона — или из «Декларации независимости»? — о праве народа на свержение тиранического правительства. Каскадер попытался припомнить эту утешительную гордую формулировку, но так и не сумел. «Когда в течение человеческой истории…»

Нет, не то.

Ну, теперь-то это уж не имеет значения.

Они уже ввязались в эту заваруху и отступать нельзя.

Утром ему надо проехать семнадцать миль до Трэси и отправить оттуда письмишко. Может, его дожидается письмо из дома, посланное до востребования на центральный городской почтамт. «Это меня немножко поддержит, — подумал он засыпая, — ведь теперь надо использовать в качестве поддержки любую малость». Тони Арболино все еще старался припомнить цитату из Джефферсона, когда им окончательно овладел сон.

Пятница 25 июля была — в зависимости от того, как посмотреть — отменным деньком или сплошным кошмаром. Это был отменный денек для двух выдумщиков, которые выдавали себя за Джуди Эллис и Артура Уоррена: большую часть дня они провели в уютной прохладе дешевого гостиничного номера, отдавшись нехитрому процессу более близкого знакомства друг с другом. Она заказала еду в номер, а он обнаружил, что ему нравятся пластинки, которые она слушала на своем проигрывателе. Во многом их вкусы оказались похожими. Например, обоим нравился Джордж Ширинг, но ни он, ни она не думали, что из Энди Уорхола или жены Мао Цзэдуна получится хороший президент. Соединенных Штатов Америки, разумеется. А как насчет Диззи Гиллеспи? Ну, у него, конечно, огромный талант, так что его просто со счетов не сбросишь. Да, из Диззи мог бы получиться ненароком очень даже «крутой» президент. У него был свой стиль и немалый опыт, и к тому же он получил проверку на благонадежность и в государственном департаменте, и в ФБР на предмет правительственного финансирования его зарубежных гастролей. Он безусловно играл на трубе куда лучше, чем Спиро Агню, мэр Чикаго или Джон Уэйн.

Для Бена Мартона этот день обернулся сплошным кошмаром. Во-первых, целая свора пришлых репортеров нагрянула к нему в город — взять интервью у этого краснобая Дэвидсона; во-вторых, расследование в «Фан парлор» не выявило сколько-нибудь важных результатов, и его полицейским так и не удалось обнаружить группу чужаков, которые совершили налет на казино. Да тут еще и Пикелис пребывал в мрачном расположении духа из-за того, что слежка за недавно взятыми на службу сотрудниками «Фан парлор» не принесла никаких плодов. Не считая факта кражи уборщицей по имени Инес нескольких полотенец из туалета, в рапортах не о чем было вообще упоминать. В тот же вечер Мартон отправил своих самых надежных людей побеседовать с неграми, которые, как уверял поначалу Клейтон, смогли бы подтвердить факт его присутствия в церкви на танцах во время совершения убийства. Цель этой миссии заключалась в том, чтобы очень твердо и решительно объяснить этим добрым цветным гражданам, что в случае если кто-то из них вздумает прийти в суд и дать показания, это будет пустой тратой времени и только причинит всем массу хлопот, потому что в городе уже давно смастерили отличную железную клетку, чтобы усадить в нее во всем сознавшегося преступника. Подобные увещевания в округе Джефферсон раньше никогда не требовались, но начальник полиции счел, что не будет большой беды, если он проявит исключительную предосторожность в свете недавних событий. В одиннадцатом часу вечера явился последний из его посланцев с докладом. Из семи черных, к которым они отправились на беседу, трое покинули город — почему-то не сообщив, куда направляются. Среди этих трех исчезнувших была рослая девица, которую Клейтон называл своей невестой и с которой, по его утверждениям, он провел всю тогдашнюю ночь. Ширлироуз Вудс до сих пор никогда не отлучалась за пределы округа Джефферсона. Ее брат сообщил, что она вроде то ли устроилась, то ли собиралась устроиться в одном из отельчиков Майами-Бич или еще что-то в этом роде.

— Мне кажется, эти трое, что смылись, просто перетрусили, шеф, — доложил сержант Уоллес. — Просто перетрусили оставаться в городе, не говоря уж о том, чтобы показать свои рожи в суде.

Может, и так. А может, и нет. Очень вероятно, но разве можно сегодня быть в чем-то уверенным на сто процентов?