Итак, в семь вечера в субботу.

— Не хотелось бы быть слишком придирчивым, — сказал Гилман, когда все уже собрались расходиться, — но мне по-прежнему кажется, что это наспех придуманная и недостаточно подготовленная операция. Мы не учли многих неожиданностей. Все это очень рискованно и, с профессиональной точки зрения, попахивает любительщиной. Допусти мы одну ошибку или опоздай на несколько секунд — мы все покойники.

— Ты прав, Сэм, — согласился Уиллистон, — но я не вижу другого выхода.

Подъезжая к Парадайз-сити, Уиллистон размышлял об отрицательной оценке, выставленной предстоящей операции человеком, который никогда не ошибался. Ну, может быть, на этот раз, он ошибается. А может, и нет. Они узнают ответ через четырнадцать часов. Вот что хотя бы обрадует Гилмана — эта непреложная математическая истина.

— Ну вот, мы пришли туда, откуда начали — круг замкнулся, — размышлял Уиллистон вслух, обращаясь к лежащей с ним рядом в постели женщине.

Было уже почти три часа дня. Певице-блондинке было спокойно и приятно лежать возле своего отважного любовника.

— О чем вы, профессор? — спросила она.

— Круг замкнулся — нам предстоит новый рейд с целью освобождения заключенного.

— Вы великий и мудрый человек, профессор, но я тем не менее понятия не имею, о чем это вы говорите. Может, это оттого, что я недостаточно начитана?

Она потерлась головой о его плечо, и аромат ее духов принес ему воспоминания о страсти, охватившей их сегодня в половине шестого утра. Он заключил ее в объятия, поцеловал и стал рассказывать, что им предстоит сделать.

— Да вы спятили, профессор! — задохнулась она. — Это безумный план, и всех вас перестреляют. Много мне в жизни приходилось выслушивать бредовых идей, но это же игра со смертью! А мне нужен живой герой, не мертвый!

Он уставился в потолок, обдумывая снова их план и мысленно представляя себе каждую стадию его практического выполнения.

— Я не хочу стать вдовой еще до того момента, как стала невестой, черт побери! — протестовала она.

— А разве кто-то сказал тебе, что собирается на тебе жениться?

— Я сказала, и ты женишься. Мы ведь такая замечательная пара, в особенности в момент спаривания… Ты разве этого не заметил?

Он кивнул.

— Заметил, конечно.

— Я потрясающе готовлю. К тому же мастерски мою пепельницы. Мои зубы в отличном состоянии, я прошла полный курс у психоаналитика. Только подумай, сколько мы сэкономим! Более того, я сама неплохо зарабатываю — триста пятьдесят — четыреста долларов в неделю. У нас не будет проблем с деторождением, — торжествующе воскликнула она. — Мой гинеколог говорит, что у меня очень широкий таз.

— Это я тоже заметил.

Она придвинулась к нему ближе.

— Как ты относишься к мысли о ребенке?

— Очень положительно. Я же сам был когда-то ребенком.

Она отодвинулась, отвела руку и замахнулась, чтобы шлепнуть его по голому бедру, до он схватил на лету ее за запястье и притянул к себе.

— Пожалуйста, Энди, придумай другой план, — попросила она. — А это уж больно смахивает на какой-то телесериал «Невыполнимая миссия» или на проделки клоунов из «Дяди». В жизни так не бывает.

— Так будет, если только в ближайшие девять часов ты не предложишь нам более удачный план операции.

Она села и поежилась.

— Энди, мне надо тебе кое-что сказать. Я знаю, почему они убили Эдди. Я тебе солгала.

— Я это понял.

— Слушай, ты, самодовольный безумец, напыщенный профессор, я же говорю серьезные вещи! Он был точно, как ты. Он все прекрасно понимал. И вечно строил всякие хитроумные планы. Он совершил самоубийство, примерно тем же манером, как вы собираетесь это сделать.

— Ошибаешься: ему в машину подложил бомбу Лютер Хайетт, — поправил ее Уиллистон.

— Этого хотел сам Эдди. Он распустил слух, будто у него есть компромат, способный разоблачить синдикат Пикелиса, — ответила она с горечью.

— Да? Но зачем он это сделал?

Она заплакала.

— У него обнаружили рак. У него не было никакого компромата. Он умирал и не хотел умереть просто так. Он решил вынудить их убить его.

Да, это похоже на Барринджера.

У него для этого и мужество было, и воля.

— Чтобы мы приехали отомстить за него, Джуди?

— Ну конечно, дуралей несчастный! Именно потому, что он сам себя убил, ты не должен делать то же самое, Энди!

Она ошибается.

Теперь уже поздно давать задний ход.

Не могли же они теперь бросить Сэма Клейтона, даже если бы им захотелось убраться из этого города.

— Мы не можем позволить этим фашистам повесить Клейтона, — заявил решительно Уиллистон.

Она перестала плакать и воззрилась на него.

— Каким фашистам? — выкрикнула она. — Это же американский город. После войны прошло двадцать пять лет! А ты все еще воюешь с призраками! Ты участвуешь в войне, которая сегодня существует только на страницах учебников истории и на съездах «Американского легиона». Здесь нет никаких фашистов!

Он помотал головой.

— Это та же свора, только теперь они американцы, а не немцы и не вишистские французы, — сказал он медленно. — Я знаю, где мы находимся и какой нынче год, и чем мы занимаемся. Я даже знаю, что нам не надо было бы этим заниматься. Ибо это противозаконно и неправильно. Я знаю, что это дело правительства и народа Парадайз-сити. Но мы заварили эту кашу, и теперь нам нельзя все бросить — по крайней мере пока мы не освободим Сэма Клейтона.

— Но ты же не сможешь его освободить, дуралей!

Он протянул руку и дотронулся до ее залитой слезами щеки.

— Может быть, не смогу, — согласился он, — но надо же попробовать.

Гилман и Арболино сейчас заряжают автоматы и регулируют радиоуправляемые взрыватели, подумал Уиллистон, одеваясь, и к пяти часам будет готова пленка для «Ухера». Карстерс готовит оружие и напевает в предвкушении опасного боя. Вот уж кто радуется — рот до ушей, — так это он! Уиллистону теперь надо было передать преподобному Снеллу все дальнейшие инструкции, а затем прийти на явку в шесть для окончательного обсуждения деталей и графика налета.

— Не беспокойся, Джуди, — сказал он ей на прощание. — Я вернусь до рассвета, и потом мы сможем обсудить проблемы деторождения и мытья посуды.

Она не ответила.

Без пяти шесть сторож за стеклянными дверями административного здания «Атлас» смотрел на толпу субботних покупателей, текущую по Кларисса-стрит, и снова проверил надежность замков входной двери. В выходные в здание, слава Богу, никто не придет, так что теперь от него требовалось только раз в два часа делать обход первого этажа. А в остальное время он мог вволю полакомиться ореховым маслом и сэндвичами, которые ему приготовила на суточную смену жена, да еще поглазеть на крепкотелых голышек в журнале «Плейбой», который он выудил из мусорной корзины в приемной компании «Френдли кредит».

Эти молодые мексиканочки и впрямь классные телки, думал он радостно, а ребята-фотографы «Плейбоя» большие мастера отыскивать самых классных телок и запечатлевать их на красных капотах спортивных машин, или на зеленых простынях, или на шкурах белых медведей. Нет, братцы, по части фотографий «Плейбой» заткнет за пояс любой иллюстрированный журнал. Даже «Нэшнл джиогрэфик» с ним рядом не лежал.

В шесть десять автофургон с надписью «Эйс элевейтор Ко» на боку — буквы были голубые, аршинной длины — подкатил к задним дверям здания «Атлас». Худой красивый мужчина в комбинезоне выскользнул из-за баранки и, размахивая чемоданчиком с инструментами, зашагал к служебному входу. Он позвонил в звонок и стал ждать. Страдающий артритом сторож чертыхнулся, нехотя отложил журнал и неуклюже проковылял к двери, бурча себе под нос проклятия. Сквозь узкое окно в двери он увидел рабочего. Он остановился, стер с губ остатки масла и приоткрыл дверь.

— Да? — спросил он.

— Я из «Эйс элевейтор». Срочный ремонт лифтов.

Старик покачал головой.

— Да что же это. Ты, парень, видать пришел чинить дверь на втором лифте, — заворчал он. — Разве вам не сообщили, что дверь починили еще вчера.