К несчастью, это так.

К несчастью и к счастью.

— Как вы меня нашли? — спросила она, помолчав.

— Я в конце концов узнал твой голос… Тони позвонил в АГЭИ в Нью-Йорк и выяснил, что Джуди Эллис — сценический псевдоним. И, как всегда безупречная, справочная служба Американской гильдии эстрадных исполнителей назвала ему твое настоящее имя — так мы и узнали, что Джуди Эллис — это Джуди Барринджер… А потом я просто стал обзванивать все отели и меблирашки, пока не наткнулся на этот отельчик… Я приехал, поднялся по служебной лестнице — аж на шестой этаж пришлось карабкаться — и тихонько отпер замок.

Теперь рассмеялась она.

— О Боже, немолодой профессор университета тоже, оказывается, взломщик.

— Да, и к тому же я имею дополнительный навар, лазая по карманам гостей на свадьбах и поминках. Это уж точно, нас обучили многим проделкам — например, как отсечь голову мотоциклисту-фельдъегерю с помощью протянутой над шоссе проволоки. Я как-нибудь покажу тебе, как это делается, если ты раздобудешь мне мотоциклиста.

Она потянулась за сигаретой и зажигалкой на тумбочке — ее тело чуть больше обнажилось. В сумерках он не мог разглядеть ее отчетливо, но мысленно отметил, что она и впрямь уже давно перестала быть «сестренкой». Это стало особенно очевидным, когда вспыхнуло пламя зажигалки. Танцующий огонек на мгновение осветил ее всю — она вне всякого сомнения была взрослой, совсем взрослой — женщиной. Уиллистон вдруг почувствовал, что его собственное тело это тоже почуяло, и решил, что реакция оказалась преждевременной. Он быстро подошел к окну и стал смотреть на улицу.

— Что с вами? — спросила она.

— Да просто смотрю… Думаю, как мне отсюда выбираться. Сегодня в городе удвоили количество полицейских патрулей — судя по числу радиофицированных машин на улицах. Похоже, Мартон начинает нервничать.

— Можете остаться здесь, Энди. Можно я буду называть вас Энди?

Он улыбнулся.

— Только в Америке, как сказал бы Гарри Голден. Только в Америке девушка может предложить мужчине провести с ней ночь — и лишь потом спросить разрешения называть его по имени… Да, конечно, ты можешь называть меня Энди, но не на людях. В этом городе я Артур Уоррен. Это мой сценический псевдоним.

Лазутчик сел в большое кресло у окна и стал наблюдать за красным огоньком на кончике ее сигареты.

— Я бы хотел поговорить с тобой о брате, — сказал он. — Тебе не известно, кто его убил и почему?

— Я почти уверена, что Хайетт — обезьяна, которую вы выставили в витрине универмага. Кажется, он имеет некоторый опыт обращения с бомбами.

— Он что тут, вроде почетного убийцы города?

— Похоже на то, Энди.

Оба поняли вдруг, что она как-то по-особенному произнесла его имя, но оба промолчали.

— Наше счастье, что мы этого не знали в тот момент, когда сцапали его, — задумчиво произнес профессор.

— Вы бы его убили?

— Да, могло возникнуть поползновение сделать подобную глупость. Во всяком случае, крови прольется здесь немало, пока все не закончится, — предсказал он. — Более чем достаточно, чтобы дать пищу городским сплетням — и еще останется, чтобы послужить темой для передач теленовостей на ближайшие два года. Ты не знаешь, зачем Пикелису понадобилось убивать твоего брата?

Она ответила не сразу.

— Нет… Наверное, он решил, что Эдди собирал на него какой-то компромат, но это только мое предположение.

Она лгала или по крайней мере чего-то не договаривала. Он почувствовал это, услышав ее ответ.

Не стоит сейчас на нее давить — с женщинами этот номер не проходит. У них врожденный инстинкт самообороны, и они сдаются только, когда сами того хотят. Как же мало в женских особях рода человеческого особенностей, о которых можно судить обобщенно, подумал он, но вот этот инстинкт — одна из них. Это у них атавизм, наследство животной стадии развития.

— У Эдди здесь были еще враги?

— Никогда не слышала… Вряд Ли он крутил тут с чьей-то женой, если вы это имеете в виду.

Она, похоже, разозлилась.

— Да нет, я просто просчитываю вероятности, Джуди. Я рискую жизнью четверых людей — включая и меня самого, — так что мне надо точно планировать все свои действия. Ну, а ты что делаешь в Парадайз-сити? Ты же тут оказалась не случайно.

Дым от ее сигареты рисовал в воздухе причудливо-эротический узор.

— Он попросил меня приехать и помочь ему. Он собирался разоблачить организацию, — заявила она, — и я должна была внедриться к ним… в «Фан парлор». Вот почему я уговорила нашего импресарио — импресарио нашего ансамбля — подписать контракт с администрацией казино.

— Тебе удалось что-нибудь выведать?

— Ничего серьезного, из-за чего кого-то можно было бы отправить за решетку… Слушайте, не хотите чего-нибудь выпить или поесть? У меня есть полбутылки шотландского, а в ванной можно набрать холодной воды. Бутылка вон там — на комоде, видите?

Его глаза уже привыкли к темноте, и он без труда разглядел знакомые очертания подставки для стаканов. Он взял стаканы, бутылку, нашел ванную и зажег свет над раковиной.

— Я тоже буду, — заявила она.

Он разлил немного виски «Джон Бегг» в два стакана, добавил холодной воды из-под крана и вернулся.

— Оставьте там свет, Энди!

Он вернулся в спальню, подал ей стакан и отправился к своему креслу у окна. Они пили и болтали об обстановке в Парадайз-сити и об опасности, грозившей ей и Гилману теперь, когда Пикелис понял, что враг находится среди служащих казино. Поговорили они и о Клейтоне и Дэвидсоне. Потом Уиллистон, по просьбе Джуди, налил по второй — а она рассказывала ему обо всем, что узнала о местных нравах за пять месяцев жизни в округе Джефферсон. В три тридцать пять он выглянул на улицу и увидел, что полицейский патруль остановил «форд» с откидным верхом и допрашивает водителя. Да, в такое время они будут проверять каждую машину.

— Может, мне и впрямь лучше остаться, — устало сказал он. — Я посплю здесь в кресле, если не возражаешь.

— Но там вам будет неудобно.

— Все нормально, — ответил он, снял галстук и бросил его на уже висящий на спинке пиджак. — Спи, Джуди. Обо мне не беспокойся.

Он закрыл глаза, откинулся, погрузился в мягкую спинку и постарался ни о чем не думать. Он постарался не думать ни об Эдди Барринджере, ни об операции «Молот», ни о Джоне Пикелисе, ни о тех людях, которые давно умерли, ни о желанной женщине, лежащей в нескольких шагах от него в постели. Это было непросто, и прошло немало времени, пока ему удалось все-таки уйти от этих тревожных мыслей в сон. Но и во сне ему не было покоя, ибо страшные картины — засада на колонну броневиков, нападение на курьера с денежным довольствием для вермахтовских военнослужащих, сцена смерти Гиндлера — то и дело всплывали из глубин его утомленного мозга. Эти неприятные воспоминания сегодня оказались даже более отчетливыми и яркими, чем всегда.

— Проснись, Энди, проснись! — шептала она.

Он открыл глаза и увидел ее подле себя — белую, похожую на привидение.

— У вас был ночной кошмар, Энди. Это только сон, успокойтесь.

Он кивнул.

— Нет, это просто воспоминания нахлынули. Это не сон. Все так и было в реальности.

Она дотронулась до его лица, взяла за подбородок.

— Лучше вам перебраться в постель, Энди, — настаивала она. — Вы спокойно уснете.

Она была голая, близкая, милая и очень привлекательная.

Более чем просто привлекательная — желанная!

— Нет, — сказал он тихо.

Его остановило проявленное к нему чувство сострадания.

Она пожалела его — почти по-матерински, — а он не мог этого принять.

Даже если она тоже хотела его, то на самом деле она тянулась не к нему — профессору сорока с лишним лет. Она хотела оказаться в одной постели с героем, с юным бесстрашным воином, которого давно уже не существовало. А профессора Эндрю Ф. Уиллистона она недостаточно хорошо знала для этого, и ему не хотелось позволить ей отдаться легенде, романтическим воспоминаниям, позолоченному призраку. Плохо, что ему никак не удается уйти от своего прошлого в мыслях и снах, но уж это было бы слишком!