Он нажал на что-то расположенное позади пластиков каркаса мины, и внезапно правая половинка коробочки, щелкнув, раскрылась.

— Фонарик, майор!

Делл передал ему пластмассовый цилиндр, и оба вперились в детонирующее устройство.

— Вон там справа — переключатель, — указал чернокожий. — И сейчас самое главное не дать ему замкнуть цепь. Вставь сюда что-нибудь. Разумеется, не электропроводник. Не металл.

— Что-нибудь деревянное или пластмассовое, — предположил Делл.

— Лучше пластмассу, потому что дерево может оказаться мягким, и сила натяжения проволоки изменится.

Делл взглянул на приборную доску и увидел две шариковые ручки в планшете, лежащем справа на полочке. Корпус ручек был сделан из черной пластмассы — они должны подойти, если, конечно, выдержат натяжение проводка.

— Ты готов, приятель? — спросил он.

— Я готов, майор! — ответил Пауэлл холодно, и секунду-другую Делл размышлял над тем, отчего бывший сержант его недолюбливает: то ли потому, что он белый, то ли потому, что он бывший майор, то ли просто потому, что он неприятный тип. Лоуренс Делл не питал никаких иллюзий относительно собственной популярности в массах, особенно среди представителей мужского пола. Многие из них — обыкновенно, хотя и не всегда, именно те, кто был наделен красивым лицом, умом и обаянием — терпеть не могли Делла и не водили с ним дружбы.

— Ну, приступим, — заявил он, подняв кусачки.

И стал ждать, пока Пауэлл не наложил острые губы кусачек на проводок и не кивнул, весь подобравшись, с каменным лицом.

Делл сильно сжал ручки кусачек, затем еще раз и еще, после чего он наконец перекусил провод. Он увидел, как вздулись предплечья у Пауэлла, когда тот со всей силы ухватился за перекушенный проводок, стараясь не ослабить натяжение на взрыватель. Однако у Делла не было времени долго наблюдать за этой битвой. Ему теперь предстояло продолжать собственный бой, в котором его единственным оружием были его рефлексы, стремительность и две шариковые ручки. Он сжал фонарик в левой ладони, а правой схватил две пластмассовые палочки.

— Черррт! — скрежетал зубами бывший морской пехотинец.

Делл прищурился, сунул одну ручку, а потом другую — рядом с первой.

— Ослабь, Вилли, чуток, — попросил он.

Медленно, точно гигантский заржавленный механизм, здоровенный негр отпустил проводок, и тот сдвинулся на полдюйма.

— Еще немного! — приказал Делл, освещая лучом две ручки.

Он увидел, как контакты крошечного рубильничка под действием пружинки впились в пластмассу, и услышал, как хрустнул корпус одной ручки. Было бы, конечно, ужасно глупо погибнуть только из-за двух дешевеньких авторучек, подумал он злобно, а потом улыбнулся.

Ручки выдержали и не переломились.

Взрыватель не сорвался. Мина не сработала.

— Чистая работа, приятель! — поздравил он напарника.

— И тебе спасибо, майор, — ответил Пауэлл.

Виллибоя Пауэлла очень легко восхитить, подумал Делл, и столь же легко вывести из себя. А вот понять его куда труднее — вне зависимости от того, какого цвета кожа у его напарника. Возможно — как сказал однажды один охранник «дома смерти» про начальника тюрьмы, — только собственная мама могла бы понять этого «гадского папу».

Делл бросил взгляд на другой конец консоли — в зияющий проем под приборной доской, где находился резервуар с нервно-паралитическим газом. Против этого OB даже респираторы не помогут — газ назывался зарин. Чтобы умереть от зарина, вовсе не обязательно его вдыхать — достаточно, чтобы несколько капель ядовитого вещества попало на кожу.

— Похоже, у нас проблема с этим газом, — рассудительно заметил Делл.

— Всякая проблема имеет рациональное решение. Все, что для этого требуется, — здравомыслие и надежное руководство, — отозвался Пауэлл, словно передразнивал кого-то.

Фэлко поинтересовался, в чем суть проблемы, и Делл кратко изложил ему эту суть.

— И что же мы будем делать? — спросил наемный убийца.

— Что-нибудь эффектное и неординарное, как в кино, — ответил мрачно человек с лицом от «Уорнер бразерс». — И немедленно. У нас не так-то много времени.

На самом же деле времени практически уже не осталось.

В этот самый момент в приемном покое отделения «скорой помощи» муниципальной больницы Грейт-Фоллз два санитара грузили на носилки находящегося в полубессознательном состоянии человека в трусах. Терри Свифт наблюдал за их действиями. Стоя рядом с красным «тандербердом», длинноволосый певец ежился под холодным моросящим дождем и смотрел, как избитого пешехода вносят в здание больницы. Свифт взглянул на часы и понял, что ему надо вовсю гнать, чтобы не опоздать на свой вечерний концерт, и в который уже раз уверил себя, что больше он ничем не сможет помочь этому бедняге. Он вздохнул и отправился в регистратуру «скорой помощи», чтобы рассказать плотному врачу-практиканту, где и при каких обстоятельствах он нашел этого человека.

— «Краснокожий на „Гадюке-3“» — он эти слова раз восемьдесят повторил, — закончил свой рассказ певец.

— Ну, я разгадыванием шарад не увлекаюсь. Предпочитаю иметь дело с переломами и гематомами, — признался врач.

Он поблагодарил Терри Свифта, и рок-певец укатил. Лицо его было озарено светом праведности и человечности, весьма уместной в столь холодный октябрьский день. Все будет хорошо. Врачи знают, что делать… Свифт был прав — с медицинской точки зрения. Врач-практикант сделал все, что мог и должен был сделать, — с медицинской точки зрения, и пока он проворно орудовал руками в стерильных перчатках, деловитая и несколько плоскогрудая младшая сестра заполняла формуляр. Эти формуляры имели очень важное значение для функционирования службы «скорой помощи», однако в данном случае получить все необходимые ответы на все необходимые вопросы оказалось делом непростым.

На три главных вопроса было вообще невозможно ответить.

Вернее, на четыре.

Имя, фамилия.

Адрес.

Кому сообщить.

Группа крови.

Что случилось с анонимным пациентом — с медицинской точки зрения, — было куда легче сказать. Как определил доктор Лангер, «кто-то отдубасил его обрезком трубы или бейсбольной битой». Младшая сестра отнеслась к заключению доктора Лангера — с медицинской точки зрения — весьма уважительно. Разумеется, она не могла записать это заключение слово в слово в формуляр, однако потом, когда пациенту окажут необходимую помощь и отправят в палату, доктор Лангер продиктует ей надлежащий диагноз, в котором будут такие слова, как «гематомы», «множественные повреждения тканей» и «разрывы». Вдобавок к тому, что доктор Лангер был холост, он обладал обширным словарным запасом и голубой «карманн-гайей» и в общении с сестрами был просто неотразим.

Одной из многочисленных чистеньких, трудолюбивых и преданных клятве Гиппократа медсестер, которая прекрасно знала об этих — и не только об этих, но и еще кое о каких — качествах квалифицированного врача-практиканта, была пышнотелая и здравомыслящая блондинка по имени мисс Келлеран. Именно так обращались к ней санитары и младшие сестры, хотя Лангер и еще несколько молодых врачей называли ее либо Энни, либо Бомба — последнее прозвище являлось данью уважения ее выдающемуся бюсту. Плоскогрудая младшая сестра, корпеющая над историей болезни вновь поступившего пациента, некоторым образом завидовала мисс Келлеран, обладавшей столь соблазнительной фигурой, но она об этом даже не заикнулась, когда сестра вошла в отделение «скорой помощи» в то воскресное утро.

— Доброе утро, мисс Келлеран, — сказала младшая сестра за неимением иного способа завязать диалог — таков уж был ее удел, поскольку низкооплачиваемая должность понуждала ее заниматься этой нескончаемой писаниной.

— У нас таинственный пациент, — добавила она в надежде продолжить разговор. — Ни документов, ни одежды, да еще в полуобморочном состоянии. Какой-то водитель обнаружил его посреди шоссе. Доктор Лангер говорит, — продолжала она, понизив голос, — что его избили — возможно, бейсбольной битой.