Его привели сюда через боковой вход, когда все уже были внутри. Привели и поставили посередине сцены, как будто это пьеса одного актера.

Лису понравилось бы всеобщее внимание, но не ему – Косте. Взгляды, направленные на него, не были добрыми, сочувствующими или злыми – нет. В чужих глазах горело предвкушение развлечений и это Косте не нравилось.

Слишком много белого. Любовь Арров к этому цвету поражала воображение. Все последние зимы Коста сам стирал и свои халаты и одежду Мастера Хо, и потому прекрасно знал, как сложно добиться такой белизны – практически невозможно, хоть пальцы в кровь сотри. Это сколько же должно быть слуг, чтобы обслуживать остров? Но пока он видел всего несколько человек.

«Не бойся», сказал мальчишка. И от этого «не бойся» у Косты зачастил пульс. Хочешь, чтобы человек начал бояться? Скажи ему «не бойся», повтори несколько раз, пока страх не поселится в сердце, свернувшись змеей, и не начнет жалить – «бойся, бойся, бойся», «бойся же!»

Двое менталистов представились, как помощники и Старшие ученики Магистра Кайра, одного из главных помощников Главы Вей. Изящные холеные пальцы, которые не держали ничего тяжелее зубастой вилки или ножа; одежды клана Арров, с синими нашивками на отворотах, и щегольски вытащенные наружу узкие пряди белого цвета – у Риса, отца «занозы» было гораздо больше белого в волосах, и он никогда – ни разу, за все встречи, не выделывался так, как эти… кривляки.

Комиссию Косте представили сразу же, точнее его – представили десяти Наставникам, которые составляли Круг, и которые ближайшую декаду будут оценивать его данные и навыки. В результате проведенных тестов его номер займет место в рейтинге учащихся, а также, как понял Коста, это будет в дальнейшем влиять на составление индивидуальной программы обучения. И сейчас – был первый и единственный тест, который проходил перед всей группой будущий со-учеников и Учителей, чтобы…

– …вы имели возможность познакомиться поближе, – продолжал один из менталистов. – Честь учиться на острове Арров нужно заслужить, ведь все мы здесь – одна большая семья…

Коста внимательно следил, как при этих словах часть Наставников откровенно поморщилась, но тут же вернула на лицо бесстрастную маску – ученики же откровенно ухмылялись.

– …а у семьи нет секретов друг от друга, не так ли?

Коста напрягся.

– Семья разделяет все – радости, печали, желание и – самые большие страхи, – менталист белозубо улыбнулся, глядя прямо на Косту – и с предвкушением облизнул губы. Второй менталист – пониже ростом, улыбнулся Косте благожелательно.

– Наставник уже передал оценку твоего «ментального потенциала» комиссии, это просто дань традициям. Ученики вместе уже десять зим, и каждый новый номер – это…

– … событие… – выкрикнул кто-то с задних рядов амфитеатра.

– Тишина!

– Поэтому мы разделяем воспоминания, чтобы узнать друг друга лучше. И храним их на острове «Памяти»…

Коста молчал, глядя на хищный предвкушающий оскал того менталиста, который стоял сзади, и, если бы он мог говорить – непременно спросил бы, работает ли «разделение» в обе стороны, и когда он сможет настолько близко познакомиться со своими со-учениками, но… говорить он не мог. Поэтому – промолчал.

Доброжелательный менталист щелкнул пальцами, набрасывая на Косту купол тишины, и продолжил объяснять.

– Ты уже проходил ментальные проверки. Твоя задача смотреть в глаза и просто расслабиться. Если не будешь сопротивляться – неприятные ощущения быстро пройдут. Твой ментальный щит ещё слишком маленький, но он одна из тех причин, по которым тебя взяли на остров в середине обучения. Одна из твоих главных ценностей. Ты понимаешь это?

Коста не понимал, но – кивнул.

– Хорошо. Вместе с тобой в группе всего три номера, которых мы на последних курсах будем обучать защите, если, конечно, сдашь все экзамены и дойдешь до конца обучения, – ещё одна мягкая доброжелательная улыбка. – Но для этого сейчас ты должен немного помочь мне, чтобы мне не пришлось ломать… защиту. Выбери воспоминания сам. Выбери, сконцентрируйся на нем и позволь мне посмотреть, тогда все кончится быстро и не больно, если… мне придется искать самому, то это будет долго и… болезненно, – менталист виновато сморщил нос. – Ты поможешь мне, Шестнадцатый… не причинять тебе боли?

У Косты похолодело в груди, но он твердо кивнул. Какие воспоминания им нужны? Он не готов делиться всем.

– Прекрасно, начинаем, – менталист хлопнул в ладоши – купол исчез, и кивнул второму менталисту. – Держи фокус на группу и трансляцию, я – передаю.

– Но Магистр сказал, я тоже могу покопаться в его голове…

– Я. Передаю, – доброжелательность из голоса менталиста исчезла, как будто ее сдуло ветром. – Ты работаешь слишком грубо. Начинаем.

Пара пассов руками – несколько плетений – линии вспыхнули воздухе, менталисты синхронно щелкнули пальцами и… Коста провалился в чужой взгляд.

– Смотри мне в глаза… вот так… хорошо… первое воспоминание – радость… – шептал голос менталиста где-то в голове Косты, – … радость… радость… радость… радость переполняет тебя… счастье… покажи мне… покажи сам… покажи… какая она, твоя радость… какая она…

Косты плыл на волнах чужого голоса, перебирая мысли – какая радость? Что для него радость? Когда он чувствовал ее в последний раз? Когда… когда… когда…

…алый цветок в небе отбрасывал красные сполохи на заснеженные ступени, обледеневшие настолько, что он скользил, пытаясь забраться повыше – одна покосившаяся ступенька, две, три… дверь. Очередная дверь за эту ночь – деревянная, с простыми железными заклепками. Вывеска над головой – старая, с облупившейся краской, покачивалась от ветра, скрипела и светилась – буквы сияли алыми отсветами воронки – «Лавка имперского мастера – каллиграфа Хо».

Он стучал тихо, не в силах встать и дотянуться до кольца – стучал замерзшими посиневшими пальцами, стучал тихо, безнадежно, не надеясь уже вообще ни на что…

…дверь распахнулась внезапно, он чуть не свалился внутрь, ткнувшись носом в чужие сапоги, пахнущие теплом, едой и самогоном… Черная фигура, залитая ослепительным светом, возвышалась над ним… – Чего тебе, малец?

… его затащили внутрь, скинули со стола все, чтобы – свитки полетели на пол, растерли самогоном и укутали в колючее шерстяное покрывало, сунув в руку пиалу, которая дымилась чаем…

– Пей, малец… пей… глотай же…

Он пил, захлебывался, зубы стучали по краю, одеяло кололось… из светло – желтой овечьей шерсти… с обожженным краем… он и не помнил такого… в очаге трещали дрова, и фигура великана напротив – в сером походном халате, с перевязью через плечо и серебристой толстой косой, спускающейся до пояса, казалась вся объятой золотистым светом огня…

– Пей… – пророкотал светящийся добрый великан, – останешься здесь сегодня. Завтра Прорыв закроют, и мы найдем твоих родных…

Радость затопила его – оглушительная – до шума в ушах, он не слышал больше ничего вокруг, кроме – «останешься здесь сегодня», радость искрящаяся и теплая, как золотые языки пламени в очаге, колючая радость, которая пахла овечьей шерстью, самогоном и тушью… радость, которую дарила уверенность, что теперь – непременно, все будет хорошо; радость, у которой было имя…

– Зови меня мастер Хо, малец…мастер Хо…

…

– Возвращайся, – чужие пальцы щелкали перед глазами и Коста проморгался – хотелось чихнуть от запаха дыма и овечьей шерсти. – Вот так, хорошо… молодец…

– Кто это? – раздалось с задних рядов.

– Это Четвертый Наставник? Это он и есть?

– Да, это его – Мастер, про которого говорили…тот самый…

– Я думал он моложе…

– Я думал он ниже…

– Выглядит совсем не как художник, и такой большой…

– Это воспоминание, идиот, если ты маленький, все вокруг большое…

– Шестой мастер лучше!

– Нет, Восьмой Наставник – самый лучший!

– Подлиза, ты кому угодно готов угождать, если это – Старший… лизать зад, жетон и руку!