Отец когда-то хотел, чтобы Кестрель выучила дакранский. Внезапное воспоминание вызвало прилив тошноты. Генерал заставлял ее, а Кестрель упиралась. «Опасно не знать язык врага, — говорил он. — Когда ты пойдешь воевать…» — «Я не пойду». Слова дрожали у нее в голове.

Кестрель не хватало Арина. Ей хотелось знать, какое мнение он составил бы о девушке, стоявшей сейчас на причале. Потом Кестрель вспомнила, что Арин и так уже знаком с королевой, причем довольно близко, раз сумел уговорить ее вступить в войну на стороне Гэррана.

Королева (из разговора в толпе Кестрель узнала, что ее зовут Инишанавэй) молча выслушала брата. Ее лицо оставалось неподвижным, что делало его еще более притягательным. Пухлые губы, миниатюрные уши, похожие на украшения, небольшой нос. «Да, она красива», — решила Кестрель, не понимая, почему эта мысль так больно уколола ее.

Она пожалела, что с ней нет коня. Кестрель оставила Ланса на рыночной площади и дошла до гавани пешком. Теперь ей хотелось поскорее уехать отсюда. Сейчас же. Как глупо! Если Кестрель вдруг почувствовала себя маленькой и жалкой, то в этом никто не виноват, кроме нее самой. Не нужно сравнивать себя с кем-то, если знаешь, что не выдержишь сравнения. Она вдруг осознала, почему черты лица королевы показались ей знакомыми. Не потому, что она была похожа на Рошара, хотя теперь Кестрель это заметила. Все дело в их младшей сестре, с которой Кестрель познакомилась при дворе. Риша, восточная принцесса, младшая из троих детей, возлюбленная валорианского принца… который был помолвлен с дочерью генерала.

У Кестрель закружилась голова. От солнца в глазах заплясали лимонно-желтые пятна, во рту сделалось кисло. Она вспомнила, как радовался отец. Он давно надеялся, что Кестрель выйдет за принца Верекса. Мечтал об этом с тех самых пор, как она родилась. Представлял свою дочь императрицей. Кестрель решила для себя, почему ее так заинтересовала королева. Просто нужно было вспомнить, отчего ее лицо кажется знакомым. Или Кестрель было неприятно осознавать свою слабость, видя того, кто облечен такой властью. Наверняка дело в этом. Но как объяснить, почему сердце заныло, будто на нем воспалился нарыв?

Рошар поискал глазами Кестрель и тихо сказал что-то сестре. Ее глаза обратились в ту же сторону. Рошар вновь что-то прошептал на ухо королеве. Его улыбка была легкой, как кинжал. Изучающий взгляд королевы можно понять: Кестрель — валорианка. Разумеется, она вызывала недоверие и пристальное внимание. Кестрель казалось, будто ее препарируют заживо. Она вдруг представила себя птицей, в честь которой ей дали имя, — охотничьим ястребом, только ощипанным, распластанным на столе, с подрезанными крыльями.

Кестрель скрестила руки на груди. Солнце палило, хотелось пить, в горле пересохло. Она уставилась на королеву в ответ и поняла, что та смотрела на нее так внимательно вовсе не из-за валорианского происхождения или того, что Кестрель была дочерью генерала. Здесь скрывалась другая причина. Тайна, которую Кестрель не знала, да и, пожалуй, не хотела знать.

— А, Кестрель! Так и думал, что найду тебя здесь.

Она перевела взгляд с Ланса, которого чистила в стойле, на Рошара. Он пришел один. В конюшне никого больше не было. Кестрель сдула со лба прядку, которая лезла в глаза, и продолжила свое занятие.

— Я пришел попросить тебя об услуге, — сказал Рошар.

— Не стоит рассыпаться в пустых любезностях, ваше высочество.

— Моя сестра…

Кестрель снова почувствовала сосущую тревогу. Что ее ждет? Новый удар?

— Я полагал, что она поселится в особняке бывшего губернатора. Однако, как выяснилось, он для нее не годится.

— Это самый большой особняк в городе.

— Ей больше нравится этот.

Руки Кестрель замерли.

— А я здесь при чем?

Рошар прокашлялся. Ему явно было неловко.

— Твои покои.

— Вот как.

— Все остальное не подходит.

— Понятно.

— Ты не возражаешь?

Голос Кестрель дрогнул:

— Это дом Арина.

Рошар что-то пробормотал по-дакрански.

— Что ты говоришь?

Он поднял взгляд:

— Я сказал: «Да, верно».

Ланс ткнулся носом в ее плечо. Кестрель покрепче сжала щетку в руке. За всей этой ситуацией стоял только один подтекст, и он ставил Кестрель в положение, которому трудно было подобрать название. Она пожала плечами.

— Я перенесу вещи. — Кестрель невольно вспомнила тот день в лесу, конную тропу, развилку. Вилла генерала. Казалось, она вот-вот вспомнит свой дом. Но потом ее окатило волной страха, и Кестрель поняла, что не сможет туда пойти, даже если отсюда ее прогонят. — Я поговорю с Сарсин.

— Хорошо. — На лице Рошара отразилось облегчение. — Спасибо. — Он сделал шаг к выходу.

— Это Арин попросил тебя поговорить со мной?

Рошар обернулся, удивленный:

— Нет, конечно!

В голове у Кестрель роилось множество вопросов, но задать их мешала гордость.

— Арин, — добавил Рошар, — скорее всего, прикончит меня на месте, когда вернется. Но сестра меня изведет, если не получит того, чего хочет. Будь другом, позволь мне спокойно прожить ближайшие несколько дней, ибо они станут последними в моей жизни.

— Значит, он скоро вернется.

— Моя сестра послала за ним.

Кестрель уставилась на бурую шкуру Ланса и попыталась оттереть темное пятнышко на плече коня.

— Арин на время ударился в пиратство, но исключительно из благородных побуждений, — продолжил Рошар. — Теперь, когда королева взяла управление городом на себя, я надолго здесь не задержусь. Арин тоже. Мы оба отправимся на юг. Разумеется, после аудиенции у королевы.

Глаза защипало. Кестрель потерла пальцы, которые были в пыли, друг о друга. Когда она подняла взгляд, то обнаружила, что Рошар смотрит на нее с сочувствием, но в то же время изучающе. Кестрель догадалась, что он пытается увидеть, и решила не выдавать своих чувств. Глаза уже не застилала пелена подступивших слез. Кестрель достала из кармана ключи, сняла тот, что отворял ее покои в восточном крыле, и отдала Рошару. В эту секунду она поняла, почему облик королевы причинил ей такую боль. Ключ от сада на крыше Кестрель отдавать не стала.

— Ты будешь жить в моих покоях, — решила Сарсин.

— Ладно.

— Нам нельзя ее злить.

— Я знаю.

Сарсин внимательно посмотрела на Кестрель:

— Арин бы не испугался королевы. Он бы не позволил ей так командовать, будь он здесь.

Кестрель не была в этом уверена. Она подозревала, что Рошару известен секрет, касавшийся Арина и королевы, о котором Сарсин не знала.

— Мне все равно, — соврала Кестрель.

Прошло четыре дня. Кестрель дергала сорняки в огороде. Ей это нравилось — приятно было заняться новым делом. Поначалу она ошибалась, выдергивая пряные травы, но теперь научилась. Еще Кестрель с радостью срывала гороховые стручки со стеблей и складывала в корзину. Ей нравился горьковатый, пепельный запах невысоких кустиков, на которых поспевали полосатые эрасти. Их можно было найти только в Гэрране, и плодоносили они как раз в этом месяце. Повар, который обычно смотрел на попытки Кестрель заняться садоводством с добродушной снисходительностью, ухмыльнулся, когда она впервые принесла в корзине эрасти. Плоды оказались неспелыми.

— Нужно подождать. — Его голос звучал почти с укором. — Нельзя их срывать, пока не покажется, что они вот-вот лопнут.

В первый день, проведенный в саду, Кестрель обгорела. Покрасневшая кожа вскоре слезла, сменившись оливковым загаром. От постоянного копания в земле ногти у нее теперь всегда были черными. Поначалу Кестрель вычищала грязь из-под них ножичком, но потом махнула рукой.

В этот день дул сильный ветер. Кестрель не услышала шаги Арина, ступавшего по мягкой земле.

— Я везде искал тебя.

Она подняла взгляд. Волосы, растрепанные ветром, закрыли ей лицо. Кестрель не видела выражения лица Арина, но ей хотелось спрятаться. Кестрель не нравились охватившие ее эмоции — смесь облегчения оттого, что он жив, и ужасного жгучего чувства.