— Если ты так боишься их затоптать, — громко протянул Рошар по-гэррански, — слезай с лошади и поприветствуй свой народ.

Арин оглянулся на Кестрель. В его глазах читалась немая мольба. Затем он спешился и затерялся в толпе. Кестрель приблизилась к Рошару.

— Что ты творишь?

— Разве ты не согласна, что наш мальчик заслужил немного народной любви?

— Мне кажется, ты пользуешься им, пытаясь выглядеть лучше за его счет.

Принц улыбнулся и развел руками. Кестрель слезла с лошади и начала пробираться сквозь толпу, расталкивая жителей деревни локтями. Пару раз пришлось резко прикрикнуть на растерявшихся зевак. Люди обращали на нее удивленные взгляды, а увидев, что она валорианка, и вовсе смотрели с ужасом. В глазах гэррани появилось недоверие, а потом и ненависть. Когда Кестрель ехала в рядах войска, никто не обратил на нее внимания, все смотрели только на Арина. Но теперь ее заметили.

— Пожалуйста, пропустите, — попросила она.

Но толпа лишь плотнее сомкнулась. В городе все давно знали, кто такая Кестрель. Но для этих крестьян она сама, ее глаза, волосы, форма лица стали напоминанием об их жутком прошлом. Светлый цвет ее кожи был неразрывно связан со смертью и рабством.

— Ты! — сурово произнес кто-то.

Испугавшись, Кестрель сделала шаг назад. Ее окружили, и кто-то схватил ее за руку. Кестрель вырвалась. Сердце стучало громко и неровно. Она попыталась повернуться, но вдруг услышала свое имя:

— Кестрель!

Арин, растолкав людей, добрался до нее и крепко сжал ей руку. Кестрель охватило облегчение. Как глупо, она кинулась на помощь Арину, а в итоге спасать пришлось ее. Но толпа по-прежнему смотрела на нее со злобой. Людской гнев только нарастал.

— Что она здесь делает? — спросил кто-то из гэррани.

— Она друг, — ответил Арин. — Пропустите ее.

Его послушались. Так странно было сравнивать свое представление об Арине с тем, как его видят жители деревни. Народ не ошибался на его счет, но даже не догадывался о другой стороне Арина, поскольку не знал его близко. Арин держался прямо, голос звучал властно и твердо. Его фигура сразу выделялась в толпе, будто он не был простым смертным. Но в то же время Кестрель чувствовала, как взволнованно он сжимает ее руку, видела отблеск страха в его глазах и напряжение в сжатых губах. Другие, похоже, этого не замечали.

— Не уходи, ладно? — шепнул Арин ей на ухо.

— Хорошо.

Они вместе пошли сквозь толпу. Жители деревни продолжали тянуть к нему руки. От каждого прикосновения Арин слегка вздрагивал, но справлялся с собой. Он пытался выглядеть непринужденно, хотя получалось не слишком убедительно. Кестрель не знала, заметно ли это окружающим, которые по-прежнему улыбались ему, выкрикивали вопросы. Арин не выпускал ее руку до того момента, когда какая-то женщина протянула ему закутанного в пеленки младенца. Арин неловко и торопливо обхватил ребенка двумя руками, прижал его к кожаному доспеху, защищавшему грудь, и удивленно уставился на мать, будто подозревая ее в сумасшествии.

— Благослови его, — потребовала женщина.

— Что?

— Благослови его именем своего бога.

Арин посмотрел на младенца на руках, который спал, прикрыв глаза полупрозрачными веками. У него было круглые щечки здорового ребенка. Из-под пеленки торчала маленькая ручка, похожая на цветок. Пальцы малыша подрагивали, сжимая ткань.

— Моего бога? — хрипло переспросил Арин.

— Пожалуйста!

— Но вы же не знаете, кто… мой бог…

— Это не важно. Если твой покровитель будет беречь моего сына так же, как тебя, мне больше ничего не нужно.

Арин перевел взгляд на Кестрель.

— Что тут дурного? — пожала плечами та, но он все медлил.

Нахмурившись, мать добавила:

— Ты оскорбишь своего бога, если не поделишься его благословением.

Арин перехватил младенца поудобнее и осторожно коснулся его лба кончиками пальцев. Дитя вздохнуло во сне, и Арин переменился в лице. Глаза малыша лучились мягким светом, который бывает в редкие часы дня, наполненные сиянием и тишиной. Кестрель показалось, что она сама прикасается к нежной коже ребенка.

Малыш открыл глаза. Они были серого цвета, как у большинства гэррани. Арин пробормотал что-то — так тихо, что Кестрель не расслышала. Потом он передал ребенка матери, которая теперь выглядела довольной. Она поблагодарила Арина знакомым гэрранским жестом, он ответил тем же. Глядя на него, Кестрель отчего-то вспомнила, что этим знаком также просили прощения. Арин снова сжал ее руку. Кестрель показалось, он изменился, словно стал чужим. Она знала, почему на нее так повлиял вид Арина с ребенком на руках. В голове прозвучал неожиданный вопрос, к которому она оказалась не готова. Кестрель никогда раньше об этом не задумывалась. Сердце забилось чаще, наполнившись чувством, которое было намного сложнее, чем страх или радость. Она выпустила руку Арина.

— Не пора ли вернуться? — Ее голос не выдавал чувств.

Кестрель вспомнила, что такой холодный, почти безразличный тон всегда служил ей броней. Лицо Арина стало непроницаемым.

— Верно.

Толпа расступилась, пропуская их. Они вернулись к лошадям.

— Вот видишь, — ухмыльнулся Рошар. — Здорово вышло, а?

Арин посмотрел на него так, будто вот-вот скинет его с лошади.

Отряд свернул с дороги на луг, который плавно переходил в холм. Для лошадей, тянувших пушки и повозки, это оказалось настоящим мучением, но Рошару было важно занять главенствующую позицию на местности. Кестрель хотела, чтобы войско расположилось под прикрытием соседнего леса. К тому же, по ее мнению, не стоило слишком удаляться от укрепленных стен Эррилита. Они уже виднелись вдалеке, хотя до поместья оставался примерно день пути. Арин не высказал никаких пожеланий. Он вообще почти все время мочал.

Через луг бежал чистый ручеек с берегами, заросшими травой. Повсюду стрекотали цикады. Рошар отдал приказ остановиться. Кестрель подвела Ланса к ручью и сама опустилась на колени на берегу, черпая вкусную прохладную воду пригоршнями, жадно глотая ее и похлопывая вспотевшую шею.

— Вода, — сказала Кестрель сама себе… ее отцу нужно захватить Эррилит, потому что здесь много пресной воды. Это намного важнее запасов, скрытых за стенами поместья, и овец, что пасутся на холмах. На юге нелегко найти так много воды.

Конь Арина наклонился к ручью рядом с ней. Кестрель подняла взгляд, ожидая увидеть и всадника, но Арина не было. Она обнаружила его сидящим в стороне от всех на выступе холма, откуда открывался вид на склон. Вдалеке осталась деревня, которая отсюда казалась серым камешком.

Арин поднял взгляд, заметив приближение Кестрель. Над выступом возвышалось кадамбовое дерево. Его широкие блестящие листья отбрасывали тень на лицо Арина, превращая его в мозаику из света и тьмы. Кестрель не могла понять, о чем он думает. Она впервые увидела, что Арин отворачивает щеку, изуродованную шрамом. Точнее, Кестрель и раньше это замечала, но впервые задумалась о том, что Арин обычно делает это только в ее присутствии.

Кестрель специально обошла Арина и села так, чтобы ему пришлось выбирать: смотреть ей прямо в лицо или отвернуться, неловко выгнув шею. Арин предпочел первый вариант. Он приподнял брови, заметив, как внимательно та его рассматривает.

— Просто привычка, — пожал плечами Арин, видя, что Кестрель обо всем догадалась.

— Ты так делаешь только при мне.

Он не стал отрицать.

— Для меня твой шрам не имеет значения, Арин.

В его глазах мелькнуло насмешливое и в то же время отсутствующее выражение, будто он внимал голосу, слышному только ему. Кестрель попыталась подобрать нужные слова, боясь сказать что-нибудь не то. Она вспомнила, как насмехалась над Арином во дворце: «И что же, по-твоему, заставило меня пойти на такие жертвы ради тебя? Твое очарование? Манеры? Точно не внешность».

— Меня волнует только то, что шрам причиняет тебе страдания, — сказала Кестрель. — Для меня ты красивый, как и прежде. Я всегда считала тебя таким.