— Это ненадолго, — ответил Маркиз.

Елена поднялась на ноги.

— Я должна предупредить его.

— Он уже знает.

— Тогда я помогу ему, чем только смогу. А могу я многое, ты знаешь. Он затеряется на окраинах Галактики, в тех мирах, где шавки Диктатора многого себе не позволяют. Ляжет в криогенную камеру, проснется через сто лет, чтобы основать новую династию… Но я надеюсь, что он станет мстить. — Последние слова Елена сказала уверенно и тихо.

Маркиза побледнел. Под слоем пудры это оказалось несложно заметить. Елена улыбнулась.

— В таком случае ты опоздала, сестричка. Никто и ничем ему уже не поможет.

Ужасная догадка вспыхнула молнией.

— Что за…

— Я просто донес это до твоего сведения, сестра. Не более того. Семья смыла позор.

И — возвращение усмешки.

Позже Елена узнала, чем Маркиз подкупил начальника тайной полиции. Но, как водится, было поздно…

Теперь у него не было лица. Это — самое страшное. Не было у него также папиллярных линий на ладонях и пальцах, не было старых зубов, а голос стал ниже. Возможно, даже глаза ему заменили, хотя зрение осталось прежним — сто процентов.

Летум задумался над тем, успели ли его стерилизовать. Просто от скуки, ради абстрактного интереса. Он был абсолютно уверен в том, что в ближайшее время возможность обзавестись потомством ему точно не представится.

Ему еще повезло, что врачи сделали свою работу на совесть — он не чувствовал ни боли, ни дискомфорта. Было бы кошмаром очнуться здесь — слепым, беззубым, с кровоточащим обрубком вместо лица.

Летум поднял руки и ощупал, с позволения, сказать, лицо. Гладкая поверхность искусственной кожи, пересаженной взамен его собственной. Вместо носа — две небольших выпуклости. Отсутствие бровей, да и вообще растительности на голове, если не считать ресниц. Губы — тонкие полоски, будто шрамы от скальпеля. За прорезью рта — чужие зубы.

Череп остался прежним, но кое-каких лицевых мышц Летум не досчитался. Нигде поблизости зеркала не наблюдалось, но он и на ощупь мог убедиться в том, что его не узнала бы и покойная мать. Учитывая то, что он несколько лет носил усы и бороду, не могли его узнать и ближайшие сторонники. Теперь уже тоже покойные, — напомнил он себе. Маркиз наверняка изготовил для этой цели гильотину…

Оставалось одно: начинать все с нуля. Но и это представлялось научной фантастикой.

Летум отнял руки от головы и в который уж раз огляделся. Люди стояли, сидели, лежали, ходили взад-вперед, плакали, разноголосо стенали от горя… Трюм корабля был переполнен эмоциями. Летум испытывал отчетливое и безысходное желание убраться отсюда подальше. Вонь, теснота, холодный металл палубы под задницей — вполне терпимо, если бы не эманации чужой боли. Ему вполне достаточно своей.

Глава могущественного синдиката испытывал голод, ему было холодно. Летум хотел спать, но боялся уже не проснуться.

Вряд ли упомянутый ноль сдвинется с места. Номадиане славились своим обращением с рабами человеческой расы. Затяжная и кровопролитная война окончилась поражением обеих сторон. Положение, существовавшее на данный момент, оказалось на удивление прочным — военные действия были приостановлены до лучших времен, пока противники окапывались на старых позициях.

Фактически война не окончилась, что не мешало развитию торговли, — двигателя прогресса, — в том числе живым товаром. Обе стороны закрывали на это глаза, пока в дело открыто не вмешивались военные. Ни Автократия, ни Номад не могли позволить себе продолжение конфликта. Тем не менее, существовали другие возможности ослабить противника.

Знание этого прекрасно уживалось в Летуме с отсутствием патриотических чувств. Гордиться, с его точки зрения, в Автократии нечем. Нужно успеть заработать побольше, прежде чем маразматик-Диктатор и его приспешники-свиньи развалят все окончательно. Так всегда говорил отец, но с возрастом Летум и сам приходил к аналогичному выводу.

Поэтому семья не гнушалась ни единой возможностью. Война предоставляла их множество — было бы желание. Жажда к обогащению жила у каждого Вагнера в крови.

Номадиане изготовляли прекрасные наркотики, которыми травились тысячи людей, но при этом нуждались в дешевой рабочей силе. Автократия, в свою очередь, поставляла заинтересованным лицам огнестрельное оружие, запрещенное к обороту на Номаде. Все, в конечном итоге, делалось с разрешения спецслужб обеих сторон.

Такая война приносила огромную прибыль, но грозила затянуться еще на долгие годы, пока противники не накопят достаточно сил для новой драки. Летум считал, что этого времени хватит, потом же можно подыскать спокойное гнездышко где-нибудь на Окраине. Там, где размещены штаб-квартиры самых знаменитых преступников, где законы Автократии — пустой звук. По сравнению с прокручиваемыми в Пограничье делами занятия Вагнеров выглядели возней в песочнице.

Но никто не комплексовал по этому поводу. У каждого клана имелись свои зоны влияния, и каждая отдавала предпочтения тому или иному виду преступного заработка. Вагнеры любили торговлю. Адамсоны — игорный бизнес. Дюрэ — проституцию. И так далее.

Преступники же Окраины играли серьезно, навлекая порой на себя гнев самого Диктатора. Но не всегда руки закона могли дотянуться так далеко (если, конечно, закон не представляли профессиональные охотники за наградами).

Совсем по-другому дела обстояли в самой Автократии. По сути, организованная преступность служила чем-то вроде придатка спецслужб, выполняя некоторые специфические функции. При этом кланы отчетливо сознавали двойственность своего положения. Являясь прирученными и одомашненными зверьками Диктатора, они существовали до тех пор, пока это было выгодно его интересам.

Окидывая мысленным взглядом доску с расставленными на ней фигурами, Летум пришел к выводу, что Автократия безнадежно проигрывала. С одной стороны — преступники Окраины, с другой — неприметный Номад. Долгая и мучительная агония подыхающего зверя, покорителя звезд.

Номад стал полной неожиданностью. Поднявшись за считанные годы из нищеты и руин, он рискнул бросить вызов необъятной Автократии. Сейчас, по прошествии долгих лет, Летум с удивительной ясностью осознал то, что человечество спасла лишь удачливость полководцев. Ничто более. Распылив силы на сотни световых лет, от одного края Млечного Пути до другого, Автократия не сразу опомнилась после первого удара.

Война продолжалась, но ни одна из сторон не решалась сделать ход. Пограничье притихло, как перед взрывом. Храбрый Номад страдал в тисках эмбарго. Буйным цветом цвела контрабанда, немалая доля которой поставлялась синдикатом Вагнеров. А Летум — улыбался. Страшным, безгубым ртом. Судьба сыграла с ним жестокую шутку: кроме всего прочего, он продавал номадианам своих сограждан.

Так, петляя, мысли Летума вновь вернулись к его теперешнему положению. Радовало только одно — Маркиз ничуть не изменился, навсегда оставшись слабаком. Вместо того, чтобы по старинке отправить братца на тот свет, он предпочел лишить его всех прав более изящным способом. Это очевидная глупость, а Маркиз был кем угодно, но только не дураком.

Во всяком случае, он в очередной раз проявил свое больное чувство юмора. На вечеринках в клубах Зевса Летума иначе как Красавчиком не называли…

Семье Вагнер наступил конец. Великая Революция разрушит ее так же, как когда-то — Францию. Летум отчетливо представил себе картину распада. Позер и слабак, Маркиз не удержится у кормила — его сбросит любая шестерка. Ну а после этого конкурирующие кланы набросятся скопом, чтобы поделить останки.

Себя Летум не жалел. Точно так же, как человечество проворонило Номад, он проворонил прогресс Маркиза. Поделом. Другое дело, что ему, в отличие от Автократии, возможность пережить удар уже не представится.

Елену жаль. Женоподобный ублюдок наверняка сошлет ее в какую-нибудь дыру. Или продаст, — подарит, обменяет, — ведь Елена довольно известна. Обладать ею в качестве домашней подстилки могло польстить любому авторитетному мужчине. Или даже женщине.