43
Мне кажется, пора покончить эту сказку,
Тем более, что в ней трагического нет.
В крови топить ее мещанскую развязку,
Конечно, незачем. К тому же пистолет
Хоть у Кремлева был, да праздно перержавел.
Боюсь, что никого я песней не забавил,
Прерву ж ее строфой, написанной без правил.
21 июня 1890; 24 июля – 26 августа 1894
«Каждый день, в час урочный...»
Мы устали преследовать цели,
На работу затрачивать силы, —
Мы созрели
Для могилы.
Отдадимся могиле без спора,
Как малютки своей колыбели, —
Мы истлеем в ней скоро
И без цели.
28 сентября 1894
«Скользко-холодное...»
Скользко-холодное
Правой рукою трепетно сжато.
Злоба стихает, меркнет забота,
Грезы умчались вдаль без возврата.
Твердое, скользкое.
Только нажать бы мне,
Только на то достало бы силы!
Что это, скорбь, тревога?
Мрак желанной могилы,
Только нажать бы мне!
3 октября 1894
«Лампа моя равнодушно мне светит...»
Лампа моя равнодушно мне светит,
Брошено скучное дело,
Песня еще не созрела, —
Что же тревоге сердечной ответит?
Белая штора висит без движенья.
Чьи-то шаги за стеною.
Эти больные томленья —
Перед бедою!
3 октября 1894
«Сквозь кисейный занавес окна...»
Сквозь кисейный занавес окна
Мне видна
Улицы дремотной тишь —
Снег на скатах крыш,
Ворота, забор...
Изредка прохожие мелькнут...
Шумный спор
Иногда бабенки заведут.
11 октября 1894
Неурожай
Над полями ходит и сердито ропщет
Злой Неурожай,
Взором землю сушит и колосья топчет, —
Стрибог, помогай!
Ходит дикий, злобный, хлеб и мнет и душит,
Обошел весь край
И повсюду землю гневным взором сушит, —
Стрибог, помогай!
Губит наших деток неподвижным взором
Злой Неурожай.
Голодом томимы, молим хриплым хором:
Стрибог, помогай!
11 октября 1894
«О царица моя! Кто же ты? Где же ты...»
О царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может, не хочет
скорбеть.
Преждевременно дева все знает, – и счастье ее
не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет
истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилег, отдыхая,
в лесу у ручья.
Кто же ты,
Чаровница моя?
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший
певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки
колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
Сколько странных видений и странных,
недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о царица моя?
20 октября 1894
Морозная даль
Морозная светлая даль,
И низкое солнце, и звезды в снегу...
Несут меня сани. Забыта печаль.
Морозные грезы звенят надо мной на бегу.
Открытое поле все бело и чисто кругом.
Раскинулось небо широким и синим шатром.
Я вспомнить чего-то никак не могу,
Но что позабылось, того и не жаль.
Пуста и безлюдна морозная даль,
Бегут мои кони. Ямщик мой поет.
Деревни дымятся вдали...
Надо мною несется мечта и зовет...
Плещут волны, летят корабли...
Рассыпается девичий смех перекатной волной...
Ароматная ночь обаяла своей тишиной...
Мы крылаты, – плывем далеко от земли...
Ты, невеста моя, не оставишь меня...
Нет, опять предо мною зима предстает,
Быстро сани бегут, и ямщик мой поет,
И навстречу мне снежная пыль мимолетного дня.
20 октября 1894
«Не быть никем, не быть ничем...»
Не быть никем, не быть ничем,
Идти в толпе, глядеть, мечтать,
Мечты не разделять ни с кем
И ни на что не притязать.
24 ноября 1894
«Светлой предутренней грезой...»
Светлой предутренней грезой,
Очерком тонким и нежным,
Девственно-белою розой
Светится в сердце мятежном, —
Нет, не земною женою,
Нет, не из дольних селений!
Это – туманной порою
Небом потерянный гений.
2 декабря 1894
«Оболью горячей кровью...»
Оболью горячей кровью,
Обовью моей любовью
Лилию мою.
В злом краю ночной порою
Утаю тебя, укрою
Бледную мою.
Ты моя, и, отнимая
У ручья, любимца мая,
Лилия моя,
Я пою в ночах зимовья
Соловьем у изголовья,
Бледная мол.
