Пауза затянулась, но, казалось, дракона это совсем не волнует.

Прохожие стали кидать на нас любопытные взгляды: парочка, стоящая в тени плакучей ивы, у боковой двери театра так близко друг к другу, приковывала внимание. Я понимала, что это неизбежно, хоть и неприятно.

Мы не походили на случайных знакомых или давних друзей, остановившихся перекинуться парой ничего не значащих фраз, скорее на тайных возлюбленных. Мне почему-то стало стыдно, будто это я всеми силами удерживаю дракона подле себя, а не наоборот.

— Карл, идите своей дорогой. Прошу вас, — произнесла я тихо, не глядя на него. — Я не лучший объект для лёгкого флирта. Не тратьте на меня время.

— Почему вы решили, что я с вами флиртую?

— А это не так? — я быстро взглянула в тёмные глаза Карла и не отводила взор до тех пор, пока он первым не сдался.

Сколько времени это заняло, я не смогла бы подсчитать даже под угрозой смерти. Секунду, казавшуюся вечностью, или вечность, промелькнувшую за пол-оборота большой стрелки на циферблате площадных часов.

Я прикрыла веки и сосредоточилась на путах, удерживающих меня здесь, рядом с этим непонятным мажором, вызывающим странное волнение.

Совсем не любовный интерес, нет. Скорее это сродни затруднённому дыханию, неполному вздоху, от которого колет в груди.

— Вы умеете летать? — неожиданно спросил Карл весёлым тоном. Теперь в темноте глаз с голубоватыми белками прятались озорные огненные искорки.

Я растерялась, сбив настрой, который мог бы помочь очнуться от действия чар дракона.

— Немного. Нам пока не разрешают много практиковаться. Говорят, должны окрепнуть крылья.

— Разве для этого не надо больше тренироваться?

Разумно. Я пожала плечами.

— А вы когда научились летать?

— Я не помню. Наверное, когда и ходить. Или раньше. Однако мне не верится, что вы легко смиряетесь с запретами, Анна. Вы не такая.

Он произнёс моё имя так, как пробуют дорогой коньяк, смакуя кончиком языка послевкусие.

— Мне ещё страшно. Я боюсь упасть, — произнесла я то, что совсем не собиралась говорить.

Страх считался позорным клеймом. Девушка, вынужденная сама пробивать дорогу в жизнь, не может позволить себе слабости, доступные маменькиным дочкам.

— Может, позволите разделить с вами кусочек неба, скажем, на закате? Я вас не обижу и смеяться не буду, наоборот, покажу как держать равновесие.

Я улыбнулась. Чего уж там, очень хотелось принять предложение, тем более, лишний раз ощутить встречный ветер в волосах, близость облаков и слетать туда, к снежным шапкам далёких гор на севере.

Но как быть с предостережениями Соль и Эммы? Зачем им врать? А если, я начну сближаться с драконом, который по праву крови намного выше и сильнее меня? Стоит ему захотеть, и никто меня не защитит. Дают ли в этом мире второй шанс? Я очень в этом сомневалась.

— Спасибо за предложение, — ответила я, мысленно разорвав паутину морока на мелкие кусочки. Злость всегда помогала быть сильной. — Жаль, что я не могу его принять. Моя Соль права: между нами — пропасть, которую нельзя перелететь. Даже дракону и сыну всемогущего шестого Драка.

Я юркнула в ледяную темень узкого коридора театра, не дав собеседнику вставить ни слова.

Надо уходить, пока могу. Правда бодрит сильнее самого крепкого кофе.

— Ты скоро перестанешь от меня бегать, Анна. Обещаю! — услышала я вослед. И не обернулась.

— Ну что, готовы подняться в небо? — громогласно спросила Миролика Флай и оглядела выстроившихся в шеренгу первокурсниц факультета гарпий.

Мы привыкли на её занятиях смотреть себе под ноги, когда преподавательница вот так, как сегодня собирала нас на лугу позади здания Академии и, как назло, выбирала ветреную погоду.

— Научитесь укрощать ветер — сможете соперничать с драконами, — не раз повторяла низкорослая леди, которую и не заподозришь, что крылья вообще способны поднять её плотное тело от земли.

Но я сама пару раз видела, как тренер взмывала вверх и легко закладывала в воздухе самые крутые виражи и входила в пике.

— А зачем нам с кем-то соперничать? — спросила тогда Ялисия.

— Узнаете позже, когда будете из себя что-то представлять, — оборвала Мирослава гарпию с медовыми волосами, туго затянутыми в узел на затылке.

— Эта выскочка везде слово вставит! — прошептала Далида.

— Хочет, чтобы её заметили и запомнили все вокруг.

— Зачем?

— Есть такой тип лю…мужчин и женщин, — ответила я. — «В каждой бочке затычка» называются. Она думает, что станет любимчиком и лучшей на курсе.

— Кто тут у нас самый разговорчивый? — строго спросила Миролика и остановилась напротив нас. — Давай, Грехова, с тебя и начнём.

Я вышла вперёд, приготовившись расправить крылья за спиной.

Это сделалось совсем просто: я чувствовала покалывание между лопатками и перестала поёживаться от холода. Мурашки, бегавшие по коже, прикрытой двумя полосками ткани, исчезли, уступив место разливающемуся изнутри теплу, будто выпила чашку глинтвейна.

— Погоди! Сейчас я научу вас обращаться. Кто знает, что это такое? Ялисия, прошу вас, — Мирослава указала на переминающуюся с ноги на ногу девушку, старающуюся всеми силами обратить на себя внимание преподавательницы.

Увидев, что её знаки не остались без поощрения, девушка сдержано улыбнулась и вышла из шеренги:

— Спасибо, что разрешили ответить, — начала она традиционный ритуал благодарности учителю. — Обращаться — значит сменить кожу, стать гарпией и внешне, и внутренне.

Ялисия выдохнула и довольная собой посмотрела на Миролику. Но та лишь нахмурилась в ответ:

— Поменьше общих слов из учебников. Как ты это понимаешь?

— Я… Я думаю…

— Прекрасно! Способность, как необходимая, так и редкая, к сожалению. Итак…

— Это способность сосредоточиться на полёте и не бояться нового облика.

— Ты, я смотрю, тоже боишься потерять красоту? — Миролика обошла вокруг долговязой девушки, откровенно рассматривая её со всех сторон, и довольно хмыкнула.

Мне стало жаль выскочку, на веснушчатом лице которой пылала краска смущения и стыда.

— Ну, Анна, что нам расскажете? Пособие по полётам процитируешь?

Я подобралась и выдохнула:

— Надо принять себя такой, какая ты есть!

Эта фраза была универсальной, прочитанной где-то, то ли в журнале «Космополитен», то ли в умной статейке, подсунутой Яндексом, в духе «семь приёмов, позволяющих жить на полную катушку».

Приёмы не работали, а фраза — всегда.

Вот и теперь, Миролика подошла поближе и заглянула снизу вверх мне в лицо, словно желала проникнуть в мысли. Я уже было испугалась, что преподаватель подумает, будто я хотела посмеяться над ней. — Простите, если сморозила глупость.

— Тебе нравится холод? — неожиданно спросила та.

— Не очень. Но если надо, потерплю.

— А что ты скажешь, если я прикажу тебе раздеться?

— Я это сделаю, — ответила я без тени смущения, чем вызвала одобрительный смешок Далиды и аханье у остальных.

— Почему? Тебе нравится обнажаться, хочешь мне понравиться или думаешь, что я не посмею такое приказать?

Миролика напоминала следователя, вцепившегося в подозреваемого мёртвой хваткой, потому что сроки поджимали, и начальство требовало закрыть дело сегодня же.

— Боишься, что тебя выгонят? — продолжала она допрос, прохаживаясь вокруг так быстро, что я видела только фалды её длинного чёрного платья, которые трепал ветер.

— Я хочу летать лучше всех, — выкрикнула я.

— Зачем?

— Не знаю, просто чувствую, как зовёт небо, как шепчут звёзды и плывут ватные облака, — я говорила всё, что приходило на ум, она чувствовала, что на моей стороне правда, которая поможет.

Миролика вздохнула:

— Осторожнее! Я тренировала некоторых, таких же, как ты, и из трёх вернулись только двое, — грустно проговорила она и замолчала, уставившись вдаль. Потом встрепенулась и сурово посмотрела на всех нас: