На её лице явно проступило огорчение, будто она ожидала услышать совсем другое.

Я сдружилась с Селеной, как только услышала историю о её красавице-матери, скрывающей ото всех тайну рождения единственной дочери, непохожей на остальных морских дев даже внешне.

Но, тем не менее, пробить стену молчания, которой окружала себя Селена во всём, что касалось её страхов и планов на будущее, мне не удалось.

Ундина с удовольствием слушала наши споры с Далидой о парнях, кивала, если была с ними согласна, но стоило нам спросить о ней самой, как она замыкалась и только вздыхала.

Далида была уверена, что всему виной несчастная любовь морской девы, оставшаяся в том, покинутом ею мире. И сейчас, увидев выражение лица ундины, я впервые мысленно согласилась с соседкой.

— В этом году Пришлых ровно восемьдесят. Восемьдесят девушек, красивых и талантливых. Я желаю каждой из вас найти своё место в Дальнем мире.

Ректоресса с холодной улыбкой села на место и снова приняла отрешённый вид.

Жилка, будто только этого и ждала и немедленно приступила к отбору.

Она молча подошла к первому ряду и попросила девушек вытянуть левую руку вперёд ладонью вверх. С нашего места не было видно, что происходит дальше: вставать без разрешения правилами не дозволялось.

Девушки сидящие впереди поочередно вскрикивали и тёрли свои ладони. Зал хранил молчание, весь обратившись в слух. Только ректоресса и два её заместителя, казалось, не проявляли никакого волнения, будто происходящее — из тех случаев, которые повторяются из года в год, переставая быть чудом.

Соль проходила между рядами и, едва касаясь позолоченной указкой нежной девичьей кожи, отправлялась дальше.

Зал начал гудеть, как растревоженный улей. Рука болела и ужасно чесалась, будто внутри находилось что-то живое, прогрызающее себе путь наружу.

Я скосила глаза на Далиду, делающую вид, что её это ни капельки не беспокоит, но было заметно, как она морщится от боли. А потом я заметила знак, похожий на рисунок тёмных крыльев на ладони суккуб.

Рисунок проступал всё чётче, уже было отчётливо заметно каждое перо, словно он готовился ожить.

— Как красиво, — я нарушала молчание. — И очень подходит к твоей тату. Ну, той, что на груди.

— Покажи, что у тебя. Давай же!

Я раскрыла ладонь и увидела такой же рисунок.

— Мы теперь вроде как одной крови, — заявила Далида с довольным видом.

— А у других что?

Скосив глаза влево, я увидела, что зеленоволосая Мара, которую в первый же день показательно наказала Соль, рассматривает на своей руке метку в виде раскидистого дуба.

Тем временем Жилка закончила странную процедуру и вернулась на трибуну, ожидая пока гул утихнет.

Мы все замерли и приготовились слушать.

— А сейчас вы узнаете, какой факультет станет вашим домом на ближайшие три года, — произнесла Соль и взмахнула указкой.

В воздухе появился рисунок волн, сотканный из синей пыли: ширясь и разрастаясь, он завис над залом, вызвав вздох восхищения, пронёсшийся по рядам и затихнувший где-то сзади.

— Факультет Сирен приветствует своих новых учениц, — произнесла Эмма, встав из-за трибуны и выйдя вперёд. — Идите сюда, не бойтесь.

Девушки потянулись к ректорессе: сначала робко и несмело выходили первые, за ними торопились и прочие, боясь отстать.

Всего вышло семеро, в числе которых была и Селена, поднявшаяся с места с таким видом, будто её символ — какая-то ошибка, которую вот-вот обнаружат

Стоило последней девушке ступить на возвышение, как рисунок распался, окутав их облаком переливающейся голубой пыли.

— За вон той дверью вас уже ждут, — произнесла Соль, показав на неприметный выход сбоку от трибуны, когда новые сирены перестали повизгивать и успокоились.

Эмма кивнула, её белоснежная рубашка совсем не пострадала от голубой пыльцы, которая сияла на коже и одежде избранных.

Настала очередь нового символа: в этот раз им было раскидистое дерево, вырвавшееся из указки Эммы.

— Дриады — воистину, современные богини, умеющие любить всем своим существом.

Эта группа была многочисленна. Я насчитала двадцать три иномирянки, в числе которых была Мара и та, кого она обидела в свой первый день здесь: тихая, но, как оказалось, талантливая рассказчица Калиста, истории которой настолько чудесны и наполнены необъяснимой прелестью, что вопреки здравому смыслу, им хотелось верить и знать, что где-то есть вечная любовь и преданная дружба.

За ними последовали Саламандры — девушки с волосами, цветом похожими на снег или серый пепел, семнадцать фейри объединились под знаком бабочки с разноцветными крыльями. Зал пустел, и меня начинало охватывать беспокойство: неспроста нас оставили напоследок, Далида тоже нахмурилась.

— Ламии, — произнесла Жилка с торжественным видом, будто это непонятное слово означало нечто особенное. Символом этой девятки девиц была змея с извивающимся телом в виде трех колец. — Заклинательницы крови.

— Теперь, наверно, и нас позовут! — прошептала Далида, покусывая ногти.

Я оглянулась: осталось одиннадцать претенденток, которые пока не принадлежали ни к одному факультету. Оставшиеся старались держаться независимо и гордо, словно происходящее их совсем не касалось.

— А теперь, особенный факультет, — произнесла Эмма, переглянувшись с Соль. — Гарпии.

Из двух указок вырвались языки пламени, схлестнувшиеся в воздухе и образовавшие символ — Тёмные Крылья.

3.1

— Вот, собственно, и всё, что вам сейчас надо знать, мои новые ученицы! — Келисия, декан факультета Гарпий, отошла к окну и стала вполоборота, открыв всем предмет своей гордости — длинные ноги, казавшиеся безупречными. — Осталось только подписать бумагу.

Я посмотрела на контракт, похожий на современный папирус, и снова перечитала договор, призванный связать её с университетом на три года. Мои права, прописанные гораздо скуднее обязательств, смущали чуть ли не больше последних.

— Что вас так тревожит? — спросила декан, неслышно встав у меня за спиной. — Анна, верно?

— Так, госпожа.

От Келисии пахло жасмином и розами. Казалось, они сейчас задушат меня.

Келисия, наша деканша, была живым цветком, предпочитая алый и золотой всему прочему многообразию оттенков.

Красные розы, воткнутые по бокам в головной убор, напоминающий остроконечный золотой ободок, никак не вязались с тем, что я читала о полуженщинах-полуптицах в мифах Древней Греции.

Да и наряд декана был более чем откровенным для учебного заведения. С пышными чёрными рукавами, сужающимися книзу, золотым металлическим корсетом, похожим на доспехи, глубоким декольте, костюм Калисии больше подходил дорогой куртизанке, чем преподавателю ВУЗа. Золотой чокер с алым сердечком довершал намёк на вольные нравы хозяйки.

— Меня надо называть не так. Забудь обо всём, что ты знала прежде. Вы все должны обращаться ко мне по имени.

— И всё же ты не ответила на мой вопрос, — продолжила она. — Первая заповедь факультета — мы все одного вида, и пока вы не вышли замуж и не перешли в стан мужа, вы должны считать нас своей семьёй, от которой не может и не должно быть больших секретов.

— Кел-лисия, — я поднялась со скамьи и взглянула в светло-коричневые глаза декана.

Если б та не сказала ранее о своём возрасте, перешедшим грань в полвека, я решила бы, что они принадлежат девушке, только что вышедшей в свет и мечтающей о сказочной любви, которая вот-вот станет явью.

— Я немного не поняла второй пункт.

— Давай посмотрим вместе. Ааа… Если вы выйдете замуж до окончания учёбы, то автоматически исключаетесь из института. Видите ли, мы воспитываем будущих правоохранителей и судебных советников, а у замужней — совсем иные заботы.

— Но это нечестно! — вырвалось у меня.

Далида делала мне знаки замолчать и сесть на место, но я упрямилась.

Келисия резко обернулась: красная накидка перекинутая через плечи задела сидящих по обе стороны прохода. Декан улыбнулась смущённой улыбкой юной девушки и посмотрела оценивающим взглядом: