— Тише, полковник, а то они вас услышат, — устало пошутил Уоткинс. Слава Богу, эта идея не приходила им в голову. Они притащились в аэропорт с аппаратурой и в любое мгновение готовы дать концерт. В здании аэровокзала, разумеется.

— По вашему голосу, капитан, я понял: вы не любите рок.

— Я люблю рок, — прохрипел Уоткинс, — но я ненавижу рок-музыкантов.

Кертис рассмеялся.

— Пусть играют. Только не очень громко.

— Веселитесь? — Майкл Форест красными глазами мигнул на телефон. К этому времени он уже с неприязнью смотрел на развалившегося в кресле полковника морской разведки, сменившего вчера в полдень местного фэбээровца. И тот и другой, по его мнению, ничего путного за это время не сделали. Все оставалось, как 23 часа назад: 62 заложника, семь членов экипажа, семеро исламских фанатиков, заминированный самолет.

«И вот это, черт возьми, пресловутые спецы?» — с раздражением думал Форест, глядя в окно на здоровенных парней, одетых в камуфляж. Они, увешанные оружием, были, казалось, везде, но тоже бездействовали.

Кертис ничего не ответил, ещё раз придавив в пепельнице дымящуюся сигару.

Ровно через пять минут снизу, из зала ожиданий аэропорта, раздались первые аккорды рок-н-ролла.

— Да, — Кертис одобрительно кивнул головой, — ребята действительно готовы были начать в любой момент.

— Чего не скажешь о вас, — не удержался Форест.

— Послушайте, Майк… Можно я вас так буду называть?

— Да называйте как хотите, — досадливо отмахнулся директор аэропорта.

— Так вот, Майк, знаете, чем отличается пессимист от оптимиста?

Форест мрачно посмотрел на полковника, но все же ответил:

— Знаю. Еще со студенческих времен знаю. Вы это про коньяк и клопа?

— Чего? — полковник недоуменно поднял седые брови. — Про какого клопа?

— Который коньяком пахнет! — в сердцах выдохнул Форест.

Кертис с минуту тупо смотрел на директора аэропорта, а потом вдруг захохотал. Он буквально рыдал от смеха, запрокинул голову, и на его худой шее резко обозначился острый кадык.

— Я понял, — сквозь выступившие на глазах слезы, проговорил Кертис.

— Ну и прекрасно. — Форест смотрел на полковника, как на сумасшедшего.

— Так вот, говоря вашим студенческим языком, коньяк у вас пахнет клопами. — Кертис успокоился. — Вы, Майк, пессимист.

— А вы…

Шея Фореста приобрела малиновый оттенок, и он старался подобрать подходящее в этот момент определение полковнику.

— Не тужьтесь, Майк, не нужно. Я прекрасно понимаю вас. Хотите честно и откровенно?

— Сейчас я хочу только одного: чтобы освобождены были люди и чтобы никто из них не пострадал.

— Вы не оригинальны. Абсолютно все этого хотят, кроме террористов, конечно.

— Господи, да вы циник!

— Отнюдь. Просто я хладнокровнее вас, увереннее и… — Кертис сделал небольшую паузу. — И ещё я — профессионал.

Форест хотел прервать никчемную браваду полковника и обозвать его болтуном, но на связь снова вышел капитан Уоткинс.

— Полковник, — раздраженно проговорил он, — у нас ещё одна делегация, опять из Майами, теперь уже «Женщины против террора».

— А эти что хотят, тоже играть?

— Нет, эти рвутся в бой, хотят пройти на летное поле. Их человек пятнадцать-двадцать, прямо кошки какие-то. Кое-кому из наших ребят уже досталось. И вообще мне не нравится атмосфера в аэропорту.

— Это все?

— Куда там! Не хотите взглянуть на активистов-анималистов?

— А эти-то с какого боку там?

— На борту, в грузовом отсеке, клетки с кошками и собаками. Простите, полковник, но здесь сущий бардак!

— Спокойнее, Уоткинс, спокойнее. Сейчас я спущусь к вам. — Кертис вернул «Стандарт» лейтенанту Крибсу. — Я буду внизу, связь держите через Уоткинса.

— Да, сэр, — Крибс послушно боднул головой.

Форест, глядя вслед удаляющейся фигуре полковника, бросил:

— Не все в вашей команде стоики.

— Что делать, что делать… — Кертис уже спускался по лестнице, и Майкл Форест не услышал его. Он снова смотрел на летное поле, на одиноко стоящий авиалайнер.

В здании аэровокзала было относительно спокойно, и Кертис не увидел тут бардака, который посулил ему Уоткинс. Пассажиры и встречающие стояли немногочисленными группами и оживленно переговаривались, бросая взгляды через стекло на взлетную полосу. Единственное людное и шумное место было возле двух широких лестниц, ведущих в нижние этажи, где находились камеры хранения и подземный гараж.

Толпа, человек в 70–80, щербатым кольцом окружила четверку лохматых парней, производящих на свет грохочущие звуки рок-н-ролла.

Полковник, проходя мимо импровизированной сцены, сильно прижал ладонь к уху; хриплый голос солиста, вещавший на весь зал что-то о деньгах и ночи, был не очень-то приятен для прослушивания именно в такой аудитории, где бетон и стекло искажали звуки, играя в пинг-понг с высокими и напрочь поглощая низкие тона.

Кертис на минуту остановился, чтобы ради любопытства разобрать слова песни.

«Ты очень богатый? — надрывно вопрошал солист, сморщась и надув на шее готовые лопнуть вены. И продолжал:

Полковник только крякнул, прикидывая — при чем тут эта песня и террор? А другим, похоже, нравилось. Десятка полтора молодых людей энергично вращали телами и, к удивлению Кертиса, подпевали:

Господи, подумал Кертис, чем они сочиняют такие песни? Он ещё раз окинул взглядом танцующих, которые равнодушны были к тому, что происходит всего в нескольких десятках метров от них, и пошел к месту выдачи багажа.

Капитан Уоткинс, часто мигая воспаленными глазами, ждал его возле транспортерной ленты. Кертис, подойдя ближе, наконец увидел обещанный бардак.

Двенадцать парней из спецназа с ленивыми ухмылками поглядывали на пеструю толпу женщин. Последние производили не меньший, наверное, шум, чем рокеры в зале.

— Террор не пройдет! Террор не пройдет! — кричали они, притопывая ногами на слогах «рор» и «дет». Плакаты, которые они держали в руках, выражали тот же смысл: «Руки прочь от детей!», «Смерть исламским террористам!»

— Неужели надо так кричать? — в свою очередь крикнул Кертис. Но собственный голос показался ему шепотом, утонувшим в мощных призывах активисток. Он поманил пальцем Уоткинса и заорал ему в ухо: — А что, капитан, все участники движения против чего-то такие шумные?

— Тихие бывают только в психушках, — просветил его Уоткинс. — А когда их выпускают, они становятся в ряды «Против Чего-Нибудь» и делаются шумными.

Кертис кивнул: понял.

Он протиснулся к спецназовцам и повернулся лицом к женщинам. Подняв вверх руки, он скрестил их над головой.

— Стоп!.. Одну минуту, леди! Да бросьте вы орать, Бога ради!

Голоса постепенно смолкли. Активистки, наконец, обратили внимание на человека в форме полковника морской пехоты. Десантники облегченно выдохнули и чуть отстранились от широких решетчатых ворот, ведущих на летное поле.

— Леди, я — полковник Кертис, руковожу операцией по освобождению заложников. Кто старший в вашей группе?

— Я, — сказала нахального вида невысокая негритянка. На вид ей было лет тридцать пять или чуть меньше.

— Представьтесь, пожалуйста, как сделал это я.

— Присцилла Перильяк. Я — руководитель движения «Женщины Флориды против террора». Наша штаб-квартира находится в Майами, телефон нашей организации…

— Довольно, — сморщился Кертис. — Я же просил только представиться. У меня к вам законный вопрос: зачем вы здесь находитесь?