— Как — зачем?! Это акция протеста! Мы требуем немедленного освобождения заложников!

— У кого вы требуете?

Негритянка только что не подпрыгнула от изумления.

— Конечно, у террористов!

Десантники дружно заржали.

— Понятно. — Кертис снял пилотку и промокнул платком влажный лоб. — И как вы думаете, положа руку на сердце, добьетесь чего-нибудь?

— Издали — нет. Но вот если нас пропустят к самолету…

— Да ещё дадут по пулемету, — вставил Уоткинс.

— А ты вообще молчи! — прикрикнула на него Перильяк.

— Похоже, что вы сильно сблизились за это время, а, капитан?

Тот, с досадой глядя на чернокожую демонстрантку, покрутил у виска пальцем.

Кертис продолжил:

— Своими действиями вы дестабилизируете обстановку, мешаете проведению операции по освобождению…

Договорить полковнику не дали. От толпы отделилась стройная блондинка, явно крашеная.

— Послушайте, дядечка, о какой операции вы тут болтаете? Всем наперед известно, что вскоре вы выполните требования террористов, и они, удовлетворенные и безнаказанные, вместе с заложниками улетят на самолете.

— Назовите хоть один подобный случай. — Кертис зло глядел на молодую блондинку. Снять бы ремень и отхлестать её по заднице.

— А не надо никаких случаев. Этот будет первым — и то достаточно.

— Знаете что, мисс…

— Называйте меня миссис. Я замужем и у меня двое детей.

— Хорошо, миссис. Объясните тогда вы, что вообще вы хотите предпринять? Я не кажусь себе тупоумным, но, ей-богу, никак не возьму в толк.

— Мы хотим обменять себя на детей.

— Чего?! — полковник сделал круглые глаза.

— Обменять! — крикнула блондинка так, что у Кертиса снова заложило уши.

— Вы в своем уме, леди? Да вы и десяти шагов не сделаете, как по вам откроют огонь. Ну, вы-то ладно, сами на рожон прете, а заложники? Что если террористы после вашей так называемой акции будут выводить по одному человеку и расстреливать?

— Не думаю.

— Зато я думаю, потому и нахожусь здесь. Чтобы, во-первых, провести операцию высококвалифицированными людьми и, во-вторых, не допустить подобных экспериментов.

— Так вы не пустите нас к самолету? — поинтересовалась Перильяк.

— Хватит, а? — устало попросил Кертис. — Вы и так уже шуму наделали. Смотрите, сколько журналистов рвутся сюда. Уоткинс, чтоб ни один не прорвался!

— Не беспокойтесь, сэр.

Капитан, отвечая на вызов, поднес рацию к уху и, выслушав, передал её Кертису. На волне был лейтенант Крибс.

— Сэр, со мной на связи Сужди. Он спрашивает о причинах сутолоки возле багажного отделения. Подозрительные действия, сказал он, и они начнут расстреливать заложников.

— Передайте ему, лейтенант, что я лично контролирую ситуацию здесь. Просто сюда просочилась делегация «Женщины против террора» — лозунги, призывы, ничего серьезного.

— Хорошо, сэр. — Крибс отключился.

Кертис зло бросил:

— Ну что, я был прав или нет? Прошу, уходите отсюда. — Он повернулся к спецназовцам: — Откройте ворота, я выйду на площадку.

Щелкнул замок, и одна створка ворот открылась на большее расстояние, чем понадобилось бы полковнику.

Темнокожая, словно готова была к этому, ринулась вперед, отталкивая Кертиса. За ней проскочили ещё четверо. При этом блондинка сунула туфлей солдату в подколенную чашечку. Пока обалдевший страж ворот, присевший от неожиданного удара, приходил в себя, женщины оказались на летном поле.

Ответная реакция была мгновенной. В проеме двери самолета показался силуэт мужчины с поднятыми руками, сзади, приставив дуло пистолета к его голове, стоял террорист.

Раздались звонкие голоса женщин, беспорядочной толпой бежавших к самолету.

— Террор не пройдет! Освободите детей!

Террорист отстранил рукой заложника и навскидку дал длинную очередь. Женщины упали на бетон.

— Готовность номер один второй бригаде! — крикнул Кертис. — Пожарные готовы? «Скорая»?..

Он побледнел, худые руки мелко дрожали, глаза, казалось, ввалились, глядя на распростертые на бетонной дорожке тела.

Еще не успели упасть последние осколки стекла, лопнувшего на втором этаже здания аэровокзала, как лежавшая впереди всех энергичная негритянка приподняла над головой плакат и стала медленно подниматься на ноги.

Кирим Сужди, близоруко щуря глаза, смотрел поверх головы своего приятеля.

— Что там написано? — спросил он.

— «Свободу заложникам».

— А вон у той, у блондинки?

— «Смерть исламским террористам».

Сужди недовольно покосился в сторону салона, откуда его выгнали крики и плач уставших детей. Он прошел в кабину пилотов и вызвал командно-диспетчерский пункт.

— Если это провокация, в первую очередь будут расстреляны дети, пообещал он Крибсу.

— Это не провокация, Кирим, это недоразумение. Ты же знаешь, что мы выполнили бы ваши требования, будь на борту хоть один заложник. Зачем нам рисковать, подумай сам?

Сужди думал, глядя в аккуратно постриженный затылок командира лайнера. Рядом, прижавшись к двери спиной, стоял боевик его отряда, державший в напряженных руках английский автомат «стерлинг». Сужди продолжил:

— Эти женщины требуют освобождения заложников от вашего имени?

— Совсем нет. Это их инициатива, личная. Сейчас мы выясняем, откуда они, где находится штаб-квартира их организации, цели, устав и прочее.

— Мне это ни к чему. Разрешаю подойти к самолету двум безоружным, чтобы увести отсюда этих сумасшедших. Ни один заложник, повторяю, ваша это инициатива, их ли, не будет освобожден до полного выполнения наших требований.

Он вышел из кабины. Слух снова резануло детским плачем.

— Зачем они подослали их? — спросил у него террорист по имени Абдул, все ещё держа в дверях заложника.

— Отпусти его, — приказал Сужди и улыбнулся, глядя в растерянное и обрадованное лицо заложника. — Нет, не туда. Туда ещё рано. Возвращайтесь на место.

— Так зачем?

Абдул повторил вопрос, открыто рисуясь в проеме под прицелами десятков снайперских винтовок.

— Затем, чтобы мы прониклись жалостью и отпустили женщин и детей. Они будут стремиться сократить число заложников до минимума, чтобы потом взять самолет штурмом.

Он прошел в конец салона, оттуда доносился плач ребенка.

Пожилая дама, пытаясь успокоить двухгодовалого малыша, заискивающе заглядывала в его заплаканное лицо. Она называла его маленьким ковбоем, сладкой конфеткой, нехорошим мальчиком и плаксой. Тот отбивался от назойливых рук бабушки, норовя попасть кулачком по её очкам.

Сужди остановился подле их кресла.

— Почему ваш ребенок плачет? — спросил он, недовольно глядя на престарелую леди.

— Это не мой ребенок.

— Не ваш ребенок? А чей же тогда, где его родители, там? — он указал рукой в начало салона. — Позовите их.

— Его родители сейчас, наверное, наблюдают за самолетом из здания аэропорта.

В глазах женщины было написано пренебрежение, даже презрение к террористу; в них отсутствовал страх и растерянность, которая сквозила в глазах почти всех заложников.

Отважная дама продолжала смотреть в лицо Сужди.

— А вообще, мистер террорист, это мой внук, и мы собирались лететь в Новый Орлеан. Джонни ещё ни разу не был на родине своих родителей.

— Почему ваш внук плачет? — терпеливо переспросил он.

— А вы сами спросите у него, если только… если только он не съездит вам по физиономии.

Сужди тяжело засопел, раздувая крылья носа. Если поставленные им условия не будут выполнены в срок и ему придется идти на крайние меры расстреливать каждые полчаса по одному заложнику, — то первым, кому он пустит пулю в затылок, будет эта старуха.

Он сделал несколько шагов вперед, отметив, что большинство заложников не одобряют поведение пожилой женщины, возмущенно оглядываясь в её сторону, и остановился через три ряда кресел.