Пацаны перестали дышать. Не верят в своё счастье. Достаточно любезно застёгивают мне руки в наручники и вытаскивают пистолет из кармана. Через несколько минут вокруг нас уже четыре одинаково раскрашенных автомобиля. Появляется пожилой полицейский и орёт на меня:

— Зачем ты это сделал!?

Я отвечаю:

— I don´t speak Spanish.

Оба первых полицейских остолбенели. Но молчат, потому что понимают, что теряют свою премию. И на самом деле, я слышу отчётливо, как старый говорит:

— Мальчики, я понимаю, что задержали вы, но на НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ!

«Мальчики», похоже не согласны и один хватает телефон, а второй говорит чего-то в радио.

Пожилой полицейский продолжает дознавание и приказывает поменять мне наручники.

— Мальчики! Кто умеет говорить по-английски?

— Я.

— Спроси его!

— Why…aaa…you do it? (именно так).

— I´ll tell you later, — говорю.

— What?

— Later, — повторяю только одно слово, чтобы он понял.

— Говорит, что скажет позже, — переводит полицейский.

Подъезжает другой полицейский автомобиль с офицером выше званием. Ещё раз мне меняют наручники и спор продолжается. Новый офицер не участвует в прениях и спрашивает меня:

— Я знаю, что ты хорошо говоришь на кастейяно. Что случилось?

Ему отвечаю:

— Ищи его телефон. Это интересно. Там было ещё двое.

Полицейский кивает, отходит к своему авто и что-то говорит в микрофон. Потом возвращается ко мне.

— Пистолет сам делал? Поздравляю! Хорошая работа.

Я говорю: — Вытри мне лицо. Жарко.

— А больше ничего тебе не вытереть? — ехидничает он.

— Если нужно будет, я тебя позову, — отвечаю.

Он смеётся, берёт из своего автомобиля рулон туалетной бумаги, отматывает и вытирает мне лицо.

Из только что прибывшего автомобиля выходит новый офицер. С более важными погонами. И ещё раз командует сменить наручники.

«Чёрт!», — думаю, — «Мне натрёте мозоли вашими железяками».

Но не могут поменять наручники, потому, что ни у кого нет ключа от этой модели.

— Ничего! — говорит новый шеф и командует найти агента с ключами от этой модели. Наконец находят.

— Сними часы! — командует мне полицейский перед тем, как застегнуть наручники.

Снимаю и никогда больше не увижу моих часов. Парадокс профессии — украдены полицией.

Сижу в автомобиле. Снаружи спорят полицейские. На повышенных тонах. Появляется офицер, который вытирал мне лицо, берёт другой кусок туалетной бумаги и нервными движениями, не говоря ни слова, снова вытирает мне пот.

— Что? Проблемы? — спрашиваю.

— Да! Ты не видел, куда дел телефон тот сукин сын? При нём не оказалось.

Я пожимаю плечами: — Понятия не имею. Ты понимаешь, у меня были другие проблемы.

Улица полностью заблокирована девятью автомобилями. Полицейские всё ещё спорят о своей причастности к подвигу. Появляется ещё один автофургон. Это бригада экспертов. Меня вынимают из авто и ведут к ним.

— Ты его хорошо зацепил, — слышу неожиданно голос позади, — Находится в реанимации, но, кажется, выживет козёл.

Наклоняю голову, показывая, что понял, и мы приближаемся к экспертам. Они делают мне пробы и, увидев дырку на рубашке, просят снять её тоже. Шеф экспертов улыбается мне и говорит:

— В следующий раз осторожней стреляй, чтобы живот не продырявить.

Я соглашаюсь.

Из радиостанции звучит голос, услышав который закрыли рты все спорящие. Это был большой босс, который приказывает, чтобы два первых полицейских отвезли меня на другой конец Мадрида в посторонний околоток. Всё закончилось. Не будет медалей никому! Никто не герой! Мне очень жаль. Вы их потеряли сами…

В комиссариате всё чинно-благородно: имя — фамилия — что — как — где, стриптиз и в камеру. Прошу и получаю матрасик и два одеяла, потому что в подвале холодно, хотя наверху было больше 35*С.

В соседней камере начал завывать испанец. Ему не дали ни матраса, ни одеяла. Всю ночь, когда я просыпался, слышал пинки в дверь и крики «Да здравствует Франко!». Каждый раз, когда я погружался в сновидения, я думал: «Испания! Почему ты не любишь своих испанцев?».

На следующий день полицейский мне говорит:

— Если надумаешь стрелять кого ещё, пожалуйста убей его. А то столько работы с этим раненым. Бумаги… бумаги…

Я показываю согласие, и он продолжает: — Сейчас тебя повезут в предварительную тюрьму. Хочешь чего-нибудь? Сделать или сказать…

Отвечаю: — Да! Если хотите знать больше о банде, я доступен некоторое время.

Через две недели двое полицейских навестили меня в тюрьме. Мы поговорили. Позже, в теленовостях сказали, что в этом году полиция работает лучше, потому что уменьшилось количество краж. И межтюремный телеграф донёс, что многие украинцы поменяли съёмные хаты на казённые.

Через шесть месяцев в Киеве, столице Украины, на улицах началась стрельба, но это был не я, потому что в тот момент оттягивал срок в тюрьме, куда меня поместила испанская юстиция за нападение на украинскую мафию.

Когда получил бумаги из суда, я узнал, что члена украинской банды, которого я подстрелил, зовут Олександр Музыка. Текст гласил, что в день 27.06.2013 этот Олександр шёл домой, когда вдруг один незнакомый подошёл к нему, говоря по-русски «Ты иди сюда», и далее выстрелил ему в подреберье.

Очень интересно! Читаю дальше. В полицейском рапорте указывалось, что, когда они меня остановили, я поднял руки и сказал: «Это я сделал этот выстрел». Полицейские городской полиции врут больше, чем все представители для прессы от всех политических партий вместе.

Информация полицейских экспертов признавала, что мой самодельный пистолет функционировал корректно. Враньё! Один полицейский из комиссариата указал мне на ошибку в конструкции. И дата рапорта экспертов была 02.10.2013. три месяца прошло после инцидента.

С другой стороны, в медицинском заключении я прочитал, что украинский бандит после двух недель в реанимации и шести месяцев лечения уже может вернуться к своей обычной повседневной деятельности. Это мне понравилось.

Всё это время испанская юстиция продолжала «работать». Я получил первое предложение о залоге. Всего тридцать пять тысяч евро! Чуть позже этот залог уменьшился до 23000 евро. Если сказать по правде, я начал сожалеть, что я не член какой-нибудь криминальной банды. За эти деньги я бы мог купить свободу.

Моя адвокатша, уставшая повторять, что она — бесплатный адвокат, надавала мне «хороших» советов, которые утопили меня в болоте юриспруденции. По её совету я ничего не сказал на первом суде, который отправил меня в тюрьму. Также и на втором, когда нужно было рассказать всё…

Наконец подошло время основного суда. Перед ним адвокат мне сказала, что я был не прав, отказываясь от слова, и теперь прокурор предлагает дать мне семнадцать лет тюрьмы. Но, если я соглашусь с обвинением, что хотел убить бедного украинца, то прокурор согласится оставить мне только одиннадцать лет заключения.

Я смеюсь: — Для моего возраста, семнадцать и одиннадцать — одно и то же: означает пожизненное.

— Вот и хорошо, что ты согласен, — интерпретирует по-своему мою иронию адвокат.

Начинается суд. Сижу на скамье без наручников, а сзади меня идёт оживлённое движение: люди входят в зал.

Судья, женщина, мне говорит:

— Вы хорошо говорите на кастейяно, поэтому не нуждаетесь в переводчике.

Показываю моё согласие, понимая, что не хотят свидетелей, которые потом могут рассказать.

Прокурор спрашивает:

— Вы признаёте, что в день 27.06.2013. вы встретили на улице индивидуума по имени Олександр Музыка, который присутствует в этом зале сейчас?

— Да, — говорю.

— Вы признаёте, что вытащили пистолет с желанием убить его?

Я отвечаю: — Нет! Потому, что это они, кто поставил меня в опасное положение, окружив на улице.

Прокурор смотрит на моего адвоката и возводит руки в немом вопросе. Адвокат сидит растерянная и не двигается. В суде нарушается порядок, но судья берёт контроль в свои руки, приглашает всех выйти из зала и прерывает заседание на пять минут, чтобы адвокат защиты объяснила этому «тормозу» (это я), что и как я должен отвечать. Адвокат объясняет, я понимаю и суд продолжается.