Перенеся на ногах очередную простуду, я, без особой радости, получил нескончаемые судорожные подёргивания глубоко расположенных мышц. В организме явно не хватало калия. Иногда судороги не прекращались по нескольку часов. Шоколадную пасту, выдаваемую раз в неделю, у меня отобрали с переходом на безсолевую диету. Следующим доступным источником этого химического элемента были бананы. Как они выглядят, я стал забывать, потому, что в этой тюрьме обезьянью радость получали только наркоманы.

Мне захотелось бананов. Чтобы получить какую-нибудь фруктовую добавку, надо записаться на приём к медсестре и жалобно поканючить желаемое. Попрошайничать я не умею с детства, но немного разбираюсь в шантаже. Приготовив копию моего рассказа «Криминальная медицина», записываюсь. В назначенный день захожу. Не лишённая приятности молодая женщина уже несколько раз откликалась на мои просьбы. Например, когда я захотел перейти на диету.

— У меня мышечные судороги. Нельзя ли достать хлористого калия?

В глазах медсестры мелькнул интерес: откуда такие знания, но таблетки не входят в её обязанность и она отвечает:

— Все медикаменты выписывает доктор, вы запишитесь к нему на приём и объясните необходимость.

— А может фруктами заменить? — интересуюсь, — Если бы мне бананчик каждый день, то вопрос по калию был бы закрыт.

— Но вам не положены дополнительные фрукты, у вас же вес тела нормальный.

— И я не наркоман, — подхватываю я.

— А это здесь причём? — удивляется медсестра.

— При том, что, похоже, их про вес не спрашивают. Просто дают фрукты, иогурты, наркоту каждый день.

Такой поворот разговора медсестре не нравится и она предлагает померять мне артериальное давление. Закатываю рукав и вместе с ней убеждаюсь, что давление у меня в норме.

— Вот видите, всё у вас в норме.

— Согласен. Я, вообще-то, чем дольше в тюрьме сижу, тем здоровее становлюсь.

И вытаскиваю листок с рассказом. Протягиваю женщине, успеваю ей объяснить, что пишу книгу и это один из рассказов, что этот рассказ я отдаю ей и, если в моём медицинском деле появится ксерокопия, я ей буду благодарен. Она берёт, с интересом читает, потом поднимает на меня взгляд.

— Это придумано?

— Ага. И после того, как я это придумал, отправил этот рассказ в Верховный Суд Испании.

Медсестра смотрит в текст. Последняя фраза в нём: «Меня перевели в тюрьму в Албокассере».

Я говорю:

— Могу дать вторую часть рассказа в обмен на дополнительный фрукт по утрам.

— У вас нет к этому никаких показаний, — холодно отвечает она.

— Хорошо. Я, в принципе, не сильно надеялся.

Она ещё раз заглядывает в листок, который всё ещё держит в руке, и снова обращается ко мне:

— Согласно этому, медобслуживание в нашей тюрьме лучше?

— Да. И я честно опишу это в моей книге.

Не солоно хлебавши, я завершаю визит. Направляясь к двери, слышу:

— А прививку против гепатита не надумали делать?

— Нет, спасибо! Я успею сыграть в ящик раньше, чем разовьётся болезнь. Возраст, знаете ли.

В следующие дни вижу знакомую картину: нарки и хитрецы, получив дополнительное питание, тут же продавали его другим зэкам, у которых с деньгами было получше. Фрукт за сигарету-самокрутку, два иогурта — тоже за сигарету, а за молоко просили купить кофе из экономато.

— Ты хочеши поучаствовать в издании журнала? — спросил меня библиотекарь блока. Он был главным ответственным от зэков за эту тюремную печатную продукцию. Мне стало интересно.

— А что надо?

— Ну… рассказы, стихи, рисунки.

Мои рассказы в тюремном журнале? Ха-ха три раза! Но чего-нибудь нарисовать мне захотелось.

— Карикатуры можно? — спрашиваю.

— Карикатуры приветствуются, — был ответ.

Испанцы народ с юмором. Со своеобразным. Я с этим уже знаком. Но как это выглядит в тюрьме, мне захотелось узнать. Нарисовал первый рисунок.

Зэки-иностранцы, которым я показывал рисунок, весело смеялись. Особенно те, кто попал в испанскую тюрьму прямо из мадридского аэропорта, попавшись при приезде или проезде с белым порошком из стран Латинской Америки. Рисунок перешёл в руки библиотекаря. «Ха-ха!» была его реакция, потому что он тоже был иностранцем. На следующий день он вернулся с собрания членов редакционной коллегии, где большинство были вольнонаёмные. И сказал:

— Знаешь, рисунок никому не понравился. Говорят, что не понятно о чём.

Я пожал плечами и нарисовал другой.

Этот рисунок попал в журнал, но «коллегия» его доработала, вставив в него текст: «Когда выйду отсюда, то точно запишусь в Большой Брат (программа телевидения, прим.). Как это быть закрытым днём и ночью под видеонаблюдением?»

Меня покоробило такое вольное отношение к авторству, но протестовать не стал. Потому что знаю: испанец не понимает рисунков без слов. В этом же журнале был отличный образчик испанского юмора:.

Перевод диалога:

— Дорогая! У меня проблема. Это…

— Нет! Твои проблемы — это мои проблемы тоже.

— А! Ну, тогда у нашей няни будет сын.

Прочитав все подписи надо смеяться. Ха-ха-ха! Такими шедеврами тонкого юмора заполнены все испанские газеты и журналы. Махнув рукой, я нарисовал ещё один рисунок про четыре времени года.

Поскольку среди зэков-читателей могли попасться испанцы, я подписал каждую картинку: весна, лето, осень, зима. И сверху попросил указать, что это — четыре времени года. Цензура редколлегии, видимо полагая, что все зэки — идиоты и не узнают пейзаж и обстановку, которую видят каждый день, вывела над изображением: «В тюрьме».

Моё терпение подошло к концу. Злорадно ухмыляясь, отдаю коллеге карикатуру на злободневные темы тюрьмы: нежелание испанцев мыться и их же воровство.

Карикатура не попала ни в один из последующих номеров тюремного журнала со звучным названием «Компаньеро» (товарищ, коллега, исп.). Причины те же: не понятно о чём и охранник на директора тюрьмы похож.

На этом наше плодотворное сотрудничество закончилось. Ещё больший провал ожидал меня на ниве политической сатиры

Оригинальная мысль: в тюрьме сидят честные люди. То, что они пытались перевезти через Атлантику несколько килограммов белой субстанции, изготовленной из листьев коки, не делает их преступниками. Они рисковали своими деньгами, своей свободой и, даже, своей жизнью. Но именно они сидят, а вся та сволочь, что ворует, грабит, убивает и насилует, в основном гуляет на свободе. Как гуляют акулы всякого негуманного бизнеса, как гуляют воры в белых воротничках, как гуляют потребители зелья. Эти — просто больные! Их же лечить надо. В том числе и раздачей наркоты с одноразовыми шприцами.

После попадания в застенки провёл проверку здоровья физкультурой. Результаты впечатлили: подтянулся полтора раза и два раза поднёс ноги к перекладине. Похоже, что от работы не только кони дохнут. Начал исправляться. Не спеша, но настойчиво отжимаюсь, приседаю, таскаю железо, вишу на перекладине. Сила возвращается. Нахождение в тюрьме благоприятнее воздействует на организм, чем, так называемые, свобода и право на труд.

Здоровые и, вроде бы нормальные мужики каждый день проводят пару часов за изготолением фигурок из бумажек. Несколько недель наблюдаю молча, но не выдерживаю и спрашиваю, чем вызван такой интерес к рукоделию? Оказыается, за это начисляют позитивные пункты, как и за участие в уборке или посещение каких-нибудь курсов. Теперь я другими глазами смотрел на скандалы за обладание шваброй.

Спохватился, что не помню клавиатуру. День потратил, чтобы вспомнить русские буквы, «проигрывая» пальцами. Латинский алфавит осилил лишь наполовину. Пообщался на эту тему с умным народом и убедился, что никто не помнит. К счастью, в блоке есть студенты, которые ходят в классы с компьютером. Теперь время от ремени гляжу на листок с нарисованными кнопками.