Я уже писал про то, как у меня внаглую своровали много-много полезных вещей в приемнике тюрьмы и как я послал заяву премьер-министру. Вот и пришел Ответ. Через два месяца. Перевод не передает всю казенность и прелесть испанского официально-бюрократического языка.

«… Мы благодарим вас за доверие, оказанное главе правительства, выраженное в отправленном ему послании, которое мы прочитали с большим интересом. С одной стороны, Мы хотим разделить с Вами негодование президента правительства, которое у него провоцирует любой случай коррупции. Никакой демократический социум не может и не должен разрешать никаких незаконных проявлений, и особенно в случаях когда их совершают те, кто выполняет общественные или политические обязанности. Алчность отдельной персоны и меньшинства не может поколебать хорошие дела большинства, распространяя сомнения в честности любого публичного органа. Поэтому, борьба с коррупцией была одним из приоритетов настоящего правительства с начала его функционирования. Так многие осуществленные реформы привели к укреплению нашей демократии и наших институтов, таких как Закон о Прозрачности. Публичная информация и хорошее правительство, расширяют права на доступ к опубликованной вами информации, укрепляет принципы функционирования административных органов. В соответствии с духом этого закона реформировался Уголовный кодекс, включивший тюремные наказания и увеличение санкций для служащих,

которые допускают экономические нарушения в своих соответствующих областях ответственности. В свою очередь, будущий Закон Юридической Ответственности запретит, среди других случаев, нахождение гражданина в списках кандидатов на выборы, когда он находится под судом.

С другой стороны, Мы хотим использовать эти строки, чтобы напомнить вам, что наше управление включает в себя полную систему защиты, которая позволяет гарантировать, чтобы права заключенных не были урезаны более необходимого для осуществления наказания. Так, заключённый может обращаться для защиты своих прав и интересов к судье, наблюдающему за пенитенциарной системой, защитнику гражданских прав, конституционный суд и последней инстанции является Европейский суд по правам человека. Судья, наблюдающий за пенитенциарной системой, ответственен за исполнение прав лиц, которые находятся в тюрьме, следит за исполнением полученного наказания и исправлением в необходимых случаях работы администрации. Любой человек, задержанный, заключённый или осуждённый, если считает нарушенным какое-либо своё право или личный интерес, не ограниченный наказанием во время нахождения в тюрьме или других условий искупления вины, тоже может обратиться письменно к защитнику гражданских прав, объясняя свой случай.

Уверяем, что правительство будет продолжать работать чтобы добиться нужных результатов в восстановлении нашей экономики, укрепления солидного фундамента для будущего и достижения хороших условий для всех и каждого из испанцев.

С уважением, Департамент по связям с гражданами.»

Не комментируя ответ столь важной инстанции, должен заметить, что в настоящее время в Испании рулит партия, которую привлекают к суду за то, что в ней более 18 лет вели двойную бухгалтерию и в тюрьмах находятся более двух десятков функционеров высшего звена и самое распространенное в стране хобби: воровство.

Попав в тюрьму, я сразу получаю вызов на разговор с социальным работником. Чаще всего это — молодая особа лет тридцати с аскетичным лицом и соответствующим телом. Решает вопросы урегулирования нужных контактов. Можно попросить сообщить о задержании или перемещении в консульство, семье. Отрегулировать регулярное перечисление денег с банковского счёта на тюремную карточку и так далее. И потом:

— Нам нужно немного данных о вас.

И чуть ли не красной линией:

— Нет ли у вас генетической предрасположенности к совершению преступлений?

— Нет, — отвечаю, — Так же нет склонности к суициду, друг детей и животных.

Но соцработника трудно сбить с цели.

— Не было ли у вас случаев насильственных действий по отношению к женщинам? И как вы вообще к ним относитесь?

— Я к женщинам не отношусь, я — мужчина. А действия, которые у меня были, всегда носили сексуальный характер.

— Понимаю, — бормочет работница и пишет чего-то в своих формулярах.

Расстаёмся с дипломатической галантностью.

Через две недели попадаю в другую тюрьму и к другой социальной работнице.

— Не было ли у вас случаев насильственных действий по отношению к женщинам?

— Напишите, что я импотент и задавайте следующий вопрос.

— Не было ли у ваших близких родственников насильственных действий по отношению к женщинам?

Вот ведь дура! Хотя, человек выполняет свою работу. Включаю мою привычную иронию.

— Вы можете сами спросить у них, но для этого вам сначала нужно умереть.

Пауза затянулась и собеседование закончилось прохладным расставанием.

И только третий работник попался с человеческим лицом. Сразу перешла к делу, не задавая лишних вопросов.

— У тебя нет больше одежды?

— Нет.

И в течение двух недель она выхлопотала мне необходимое. Приятно встретить обыкновенную человечность там, где её, в принципе, не должно быть. И в самом деле, она скоро уволилась. Другие работники пенитенциарной системы соответствовали своему назначению.

Провокацию могут устроить на ровном месте. Устроив «шмон» без присутствия зэка (запрещено правилами), и перевернув всё и вся, а то и просто сбросив всё на пол, вызывают потом «на ковёр». Вызвали и меня с сокамерником.

— Ваша камера — сплошное дерьмо. Если не наведёте порядок, напишу рапорт.

— Там был порядок, — я смотрю ему в глаза, — и если какая свинья там порылась, пусть и порядок наводит.

Шеф блока понял, что со мной не сладишь, и поворачивается к сокамернику — испанцу.

— Ты меня понял?

— Да, сеньор!

И испанец уложил свои вещи и мои тряпки, чтобы не получить наказания. Но тюрьма в Эстремере (Мадрид-7), оказалась единственным образцом такого свинства. В других тюрьмах или шмонали аккуратно или вызывали клиента для более глубокого изучения его собственности.

Прибыв в тюрьму Кастейон-2 (именно в ней не захотел сидеть проворовавшийся мэр провинции), я попадаю на детальный шмон. Все мои шмутки прошли через сканер. Шеф принимающей команды подошёл к небольшой кучке моих вещей и начал вынимать из них что-нибудь по своему усмотрению, потом смотрит на меня.

— Это запрещено!

И швыряет или в склад, если это что-то полезное, или в мусорную корзину, которую, помогающие охранникам зэки, накрыли новым пластиковым мешком, чтобы потом поживиться. Таким образом этот урод лишает меня многих полезных вещей и безопасных самоделок. И каждый раз делает паузу, глядя на меня. Ждёт агрессивной или неадекватной реакции. Я улыбаюсь: чем дольше это продолжается, тем веселее мне становится. Так мне и надо. Я защищал эту шваль. Ничего, на ошибках учатся. А я ещё и других учу.

После шмона снова социальный работник. Как всегда, это — она. Я сразу предупреждаю, что на все её вопросы я дам те же самые ответы, что и раньше, поэтому можно сэкономить время. Она устало смотрит на меня и задаёт один лишь вопрос:

— Почему вас отправили в эту тюрьму?

Я ещё не знаю, что это самая худшая тюрьма во всей стране и сюда отправляют зэков на перековку и охранников, проштрафившихся в чём-либо в других тюрьмах, на воспитание. И честно отвечаю:

— Я не знаю. Я сюда не просился.

— У вас были наказания?

— Да, меня наказали за проступок, совершённый администрацией.

Работница водит ручкой по бумаге, потом поднимает взгляд:

— У меня всё, можете идти.

Разместившись в камере, я разворачиваю мои шмутки для подсчёта убытков. У меня отобрали: подаренное полотенце, два карандаша, фломастер, восемь шариковых ручек разного цвета, новую зубную щётку, специальную зубную пасту, новые носки, купленный в другой тюрьме сахар, ленту-скотч, нитки, три самодельных кружки, гель для душа и много всяких безделушек, к которым я приложил руки. Ну что ж, начинаю думать месть. Придумывалось долго пока я привыкал к новым порядкам в новой тюрьме, но в один день, когда группа спортивных мэнов из блока наркоманов, куда меня поместили, выходила из спортзала, мы нарвались на скандальную охранницу.