Негр: «Русские будут газ в Китай отправлять, пусть Европа теперь замёрзнет».

Русский (как всегда — самый умный): «Жуков гениально планировал самые крупные операции Великой Отечественной и создал спецназ. За это Сталин его задвинул.»

«У меня мозги бизнесмена. Я всегда рассуждаю с точки зрения выгоды. У тебя есть деньги? Купи мне табак, а я, когда освобожусь, кину тебе 50 евро».

«Из-за таких предателей, как ты, Россия не может справиться с экономическими трудностями».

Жизненное:

— Говорят, что вы знаете, как делать всякие напитки?

— Какие вас интересуют? Безалкогольные или с градусами?

— Оба.

И я начал рассказывать. Латиноамериканец вежливо выслушал рецепт кваса. Очень оживился, когда я ему объяснил способ приготовления бражки, а технические подробности создания в тюремных условиях перегонного аппарата пришлось повторить дважды. По заявке слушателя.

Сомалийский пират спрашивает за что я сижу, не за наркотики ли?

— Нет, — отвечаю, — за то же, что и ты.

Глаза на чёрном лице округляются.

— А сколько тебе могут дать?

— До двадцати лет.

Ужасная физиономия (сомалийцы такие) забывает закрыть рот.

— А мне всего пятнадцать обещают.

И зауважал.

Испанцы решили подшутить над китайцем:

— Правда, что у китайцев маленькие?

— А зачем нужны большие, если нас уже больше полутора миллиардов, — весело ответил представитель Поднебесной.

— Ты хочешь заработать денег? — спросил меня один тюремщик, — Нужно сфотать этого Франсиско Гранадос, который сидит в вашем блоке.

— Конечно хочу! Когда я могу получить камеру?

Но мне не повезло. На следующей неделе я был отправлен другую тюрьму. И на новом месте я увидел по телевизору, что фото было-таки сделано.

Шутка дня:

— Как дела?

— Как в тюрьме.

В новой тюрьме в блоке были несколько экс-советян. Если другие довольно живо отреагировали на прибытие новенького, то грузин даже руки не протянул, когда я пожимал окружающим. В тот же день, зайдя в комнату, изображающую спортзал, я там увидел грузина. Он посмотрел на меня и снял майку. На обеих сторонах груди, под ключицами, у него были наколоты звёзды воровской доблести.

Я сразу отметил, что наколки были сделаны некачественно, что навело меня на мысль о самозванце, тем более, что я не встречал информации о таком молодом воре в законе. То, что в соседнем блоке в одиночном изоляторе сидит уже седьмой год грузинский авторитет с русской фамилией, я слышал, а про этого нет. Поэтому я выпятил нижнюю губу и сказал:

— Пффу!

«Авторитет» понял правильно и надел майку обратно.

На следующий день, точно не помню, грузин не разошёлся в проходе с румыном, который тоже был авторитетом. Румыны собрались в кучу и от них запахло угрозой. Экс — советяне тоже скучковались, но их было в четыре раза меньше, чем румын. Когда я проходил мимо, грузин вопросительно посмотрел на меня, но я снова выпятил нижнюю губу и сказал:

_Пфффу!

До драки дело не дошло. Блок был для предварительного заключения и никому не хотелось усугублять. Мы так и остались в прохладно-безразличных отношениях до тех пор, пока грузин не уехал хвастаться наколками на родину. Правда, не добровольно.

В соседнем блоке мелькнула знакомая хохлятская рожа. Нажав на нужные связи, я узнал, что у него литовский паспорт и соответствующие имя и фамилия. Я решил ничего не предпринимать: тюрьма не место для детектива. Но через некоторое время в моём блоке подобрали с пола подброшенное письмо, написанное вроде бы испанцем. Безобидный с виду текст между строк давал понять: мы знаем где ты.

Я через шефа блока вызываю дежурного службы безопасности тюрьмы и узнаю, что отправитель письма не существует. Тупой хохол в соседнем блоке не догадался изменить номер блока в обратном адресе. Безпека безпечно отнеслась к нашему разговору и я тоже не стал настаивать на его продолжении. Через несколько месяцев получаю на руки уведомление о переводе меня в другую тюрьму. Время шло, меня никуда не увозили, погода портилась. Я помнил рассказ эстонца о неотапливаемых камерах транзита и, поэтому, решил ускорить мой отъезд, чтобы не рисковать больше спиной.

Выбираю тупого и безобидного охранника и, между делом, говорю ему, что жажду удавить хохла с литовским паспортом из соседнего блока. За толстыми стёклами очков заблестели глаза: глупень понял, что настал его звёздный час и он может выслужиться. На следующий день очкарик появился в сопровождении незнакомого мне охранника. Как тот ни старался иметь вид обычного мента, несколько перехваченных мною взглядов остальных охранников указывали на начальственное положение пришельца. Я понял, что скоро уезжаю.

Утром в понедельник: «Собирайся, ты едешь прямо сейчас». И я поехал. В пересыльной тюрьме зеков из нашего автобуса по одному выпускают во двор, где сидят — стоят — бродят другие. Я подхожу к двери, где стоит пожилой шеф смены охранников. Он смотрит на лист бумаги в его руках, потом на меня:

— А вы…

— Я вас внимательно слушаю, — отвечаю я ему.

— Нет. Ничего. Проходите.

Лечу по пересылкам со скоростью метеорита, не задерживаясь нигде, и в автобусе постоянно сижу один в отсеке, предназначенном для двоих. В последней пересыльной тюрьме меняют автобус. Сначала выпустили всех, кроме меня. Потом запустили других и только потом открылась моя дверь.

— Владимир! Выходите!

В гордом одиночестве, если не считать четырёх гвардейцев, я перехожу из одного автобуса в другой и опять еду в гордом одиночестве. Новая тюрьма знакомит меня с бандой воров, состоящей из охранников, их шефа и зэков, им помогающих. Они лишают меня многих полезных вещей. Вечером мой похудевший мешок грузят на тележку, которую толкает «полусвободный» зэк из воровской банды приёмника. Я пешкодрапаю в новую «хату» с двумя охранниками по бокам. В блоке к этим охранникам присоединяются ещё два. Меня заводят в одну из комнат, примыкающих к «предбаннику».

— Владимир! Мы здесь не хотим никаких проблем.

— Да, и что?

Весьма двусмысленная фраза в испанском языке. Может означать от полного согласия до завуалированной угрозы.

— Ты меня понимаешь, Владимир? Мы не хотим никаких проблем.

— Да, и что?

Поняв, что разговор затягивается, охранники предложили устроить мне ещё один шмон моим вещам. Но, после того, как я спросил, что они собираются найти после воров из приёмника, менты переглянулись и идея проверки угасла. Меня ведут вовнутрь, где сотня зэков ожидает ужин.

— Пойди, посмотри, нет ли знакомых.

Я прошёл круг внутри, потом по двору. Охранники равномерно распределились в пространстве во время моего моциона. Закончив обход, я вернулся к одному из них.

— Нет тут никаких знакомых.

На переднем фэйсе появляется облегчение.

— Мы тебя пока поселим одного, а потом, если захочешь, можешь поменять.

Нашли дурака. Одному лучше. Первый вечер я трачу на отмывание камеры и раскладку моих тряпок. На второй день…

— Владимир, если хочешь, дадим тебе телевизор.

Ну, вааще! Шёл пятнадцатый месяц моего заключения из ста тридцати двух, подаренных мне благодарной испанской фемидой.

Мои товарищи сообщают мне, что в окошке «кабины» выставлено письмо для меня. Причем, на их физиономиях было написано недоумение. С непониманием. Подхожу к окошку и вижу: Дону Владимиру, а обратный адрес-Канцелярия Президента правительства. Охранник, увидев меня, сразу хватает конверт и крутит в руках. Не знаю с какой стороны к нему подступиться. Потому, что на конверте не только герб, но и печать на обратной стороне. Наконец, он решается и аккуратно вскрывает конверт, вытаскивает оттуда два листа с виньетками герба на каждом. Складывает обратно бумагу и отдает мне.

Я отойдя читаю: «Уважаемый сеньор, из отдела по связям с населением при кабинете Президента правительства Мы благодарим вас…»