Она кивает.

— Костя, не будем о грустном. Это же Тифани, оно поднимет настроение, — снова тычет она в меня своим кольцом.

И тут я прозреваю. Людочка живет только для себя.

 Она подходит ко мне ближе и, так же как Марина, почти что шепчет на ухо:

— Видишь, это Настя, она дочка нефтяника и ее жених подарил ей дешевку от…

Она называет ничего не значащее для меня название бренда.

— А еще у нее жидкие волосы, полные ноги, высыпания на лице, — смакует чужие недостатки Люда.

Хохочет, махнув на девушку рукой.

— Ну да и бог с ней.

— О чем болтаете? — коршуном налетает на свою невесту Марс, едва закончив разговор по телефон, обнимает за плечи, прижимает к себе.

— Константин в восторге от моего кольца, — жеманничает Люда.

Мучительно выдавливаю улыбку. Хочется застрелиться.

Позже, покинув мокрую вечеринку, я везу Марину домой и громко возмущаюсь:

— Отсутствие чувства юмора, невоспитанность, самолюбование, привлечение внимание. Боже, да у нее целый букет!

Марина открыто и звонко смеется.

— Глупость бывает двух родов: молчаливая и болтливая. Бальзак кажется. Я орешков прихватила, будешь? — протягивает мне пакетик.

— Прям какой-то набор. Ты же у нас к психологу ходила, должна была заметить.

— Ты сам ее решил соблазнять, не спрашивая моего мнения.

— Она не воспринимает критику в свой адрес, не слышит чужих аргументов в дискуссии и считает свое мнение единственно верным. Я ей стал доказывать, что реклама — двигатель торговли. Что любой из брендов можно распиарить, и она побежит покупать его, не разбираясь в качестве. Но она, кажется, может спорить бесконечно — более того, в конце дискуссии, так как я все же остался при своем мнение, она посчитала дураком меня. «Константин не разбирается!», — сказала она своему Марсу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты с ней поссориться успел? — от хохота Марина даже слёзы с глаз смахивает.

— Нет, к счастью, в наш спор вклинился Марс.

— Мне кажется ты первый, кто посмел перечить Людочке Потапенко.

Притормаживаю у нужного дома.

— Ой, давно я так не смеялась, спасибо, — выходит Марина у подъезда.

Я спешу проводить. Темнота ночи манит, укутывая в свои цепкие объятья. Какое-то время мы неотрывно смотрим друг на друга. Я чувствую химию между нами и она тоже. Дышать становится нечем, в груди горячо, а в штанах тесно. Марина приходит в себя первой. Попрощавшись, она быстро исчезает в темном проеме тяжелой двери с домофоном.

Включаю диктофон, достаю блокнот. Сегодня во время пресс-конференции случится сенсация. Одна очень популярная некогда певица объявит о завершении своей творческой карьеры. Ребята с микрофонами об этом пока не знают, но мои источники давно доложили, зачем ей вся эта шумиха.

Улыбаюсь журналистке из газеты «Доказательства и теории». Красивая брюнеточка смущается, а я в упор не помню, спал с ней или только собирался. Впрочем, мое внимание приковано к входной двери. И как только в проеме конференц-зала появляется худенькая девчонка в толстовке, с привычным хвостиком на макушке, я привстаю и машу ей рукой.

Мариночка пробирается сквозь толпу журналистов и садится на место возле меня, которое я предусмотрено занял для нее заранее. Мне нравятся ее джинсы, которые туго обтягивают бедра. Как и всегда бывает рядом с ней, желание положить руку на коленку затмевает разум, но резкий, совсем не нежный голос тушит мой горячий запал.

— Ну и зачем ты меня сюда позвал?

Наклоняюсь к ней ближе, ароматы пряностей и запахи терпкого парфюма дурманят хлеще всех афродизиаков в мире. Хочется обнять, прижать к себе, приласкать, погрузившись в приятный запах. Но я сдерживаюсь, остаюсь суровым. Меня задевает, что я к ней тянусь, а она только гаркает. Моя пикаперская натура дает трещину рядом с этой малышкой. Иногда наши колкие отношения отдаленно напоминают дружбу.

— Другого времени у меня в ближайшие дни не будет.

— Можно было сказать все, что нужно, по телефону.

— Это не телефонный разговор.

В это время зал взрывается от шума, разговоров и вспышек фотоаппаратов. На подиум, где расположен стол, утыканный микрофонами, поднимается ветеран отечественной эстрады. Она долго позируют фотографам, а затем в её сторону, словно выпущенные из клеток птицы, летят многочисленные вопросы. Влезаю и я, приподнявшись с места.

— А Вам не кажется, что стоимость билетов в размере месячного оклада учителя в школе — это слегка дороговато? — задаю я свой каверзный вопрос.

Примадонна улыбается.

— Я не в курсе, это не ко мне вопрос, но я так думаю, что кто ж не хочет заработать-то на этом концерте. Все хотят. Ну ладно уж, не «жмотьтесь» уж напоследок. Ничего страшного потратьтесь и приходите!

Смеюсь. Присаживаюсь на место, замечая, что Марина достала из рюкзака тетрадки. На коленке она что-то переписывает из одной тетради в другую.

— Что ты делаешь?

— Конспект переписываю для твоей любимой.

— Господи, она что, даже этого не делает? — вздыхаю.

Марина пожимает плечами.

— Большинство преподавателей предпочитают подавать информацию в электронном виде, но есть те, кто дает материал по старинке.

— Понятно.

— Как там твоя коллекция?

Смеюсь. Моя коллекция стоит на пит-стопе. Заправка топливом, смена шин, быстрый ремонт… А если серьезно, то времени сейчас совсем мало, да и с Людочкой все не так просто оказалось.

— Не-а, о своей коллекции я говорить не хочу, — нагло заглядываю ей в лицо, она быстро отводит взгляд.

— Почему?

— Не хочу портить о себе впечатление.

 Теперь смеется Марина. Мы вынуждены наклоняться к друг другу очень близко, потому что иначе ничего не слышно. Я специально касаюсь ее мочки губами. Она вздрагивает, отстраняясь. Мое тело реагирует на нее, сидеть становится неудобно, забываю, что толпа знакомых вокруг.

— Впечатление о тебе, Константин, у меня давно сложилось. Можешь портить. Хотя, испортить то, что давно превратилось в тлен — невозможно!

И снова без шансов. Не пробиваемая моя, бронзовая подруга.

— Ты в курсе, что со взрослыми дядями так не разговаривают?

Смотрю на широкую спину журналистки впереди, чтобы не смотреть на Марину. Глупость какая-то получается. Она мне гадости говорит, а я испытываю к ней вполне конкретное мужское желание.

— Гулящего кабеля вроде тебя, Константин, исправит только могила. А коллекция будет расти, — она наигранно улыбается, а затем хмурится, вчитываясь в написанный в тетради текст. — Блин, не могу разобрать слово.

— Я никогда не злюсь, но тебе, Марина, удается регулярно выводить меня из себя. Ее дерзость лишает меня самообладания, а такими навыками мало кто может похвастаться в моем окружении. Меня в редакции удавом прозвали, за то, что я никогда не кричу, не психую и слюни на ветер не пускаю, а сразу убиваю молча, одним броском. Я могу спорить, но орать и рвать волосы — никогда.

Но вот Марине удается всколыхнуть внутри меня нечто редкое. Причем говорит она правду и очевидные вещи, а я уже кипячусь.

А еще мне все время хочется ее трогать. Даже во время наших рейдов по соблазнению Людочки, есть желание гладить Марину. Руки сами тянутся к талии, бедрам, ягодицам.

— Я пришла тебе сказать, что наш договор пора расторгать.

Говорит она это не в первый раз, но сейчас, когда я рассматриваю милую родинку над ее губой, это выводит особенно сильно. По какой-то непонятной причине, я не хочу с ней расставаться. Обычно женщины реагируют на меня одинаково: в глазах щенячий восторг, на губах улыбка, на щеках нежный румянец. С Мариной же никогда не знаешь, чего ждать. Вроде и интерес в глазах есть, а потом она рот откроет и как отрезало. Как будто она гибкий трос для прочистки труб, который крутится в руках и никак не хочет выпрямляться. Бесит невероятно.

— Это еще почему? — с ней мой голос часто звучит грубее, чем мне хотелось бы.