— Ольга Вячеславовна, доброй ночи.

— Озерский! Ты с ума сошел? Ты знаешь который сейчас час? Ты мне всю семью перебудишь, — шипит она в трубку.

Я слышу скрип, прогибающегося матраца, быстрые шаги.

— Что у тебя там орет такое? Телевизор потише сделай.

— Я в «Элите», Ольга Вячеславовна.

Когда-то давно, еще до того, как Ольга вышла замуж за подполковника полиции, между нами кое-что было. Причем прямо на ее рабочем месте. Но теперь, когда мне необходима помощь органов внутренних дел, я звоню ей. На самом деле я никогда не решусь, что-то рассказать ее мужу. Это пустые слова. Думаю, и сама Ольга это понимает. Но она, как и я, фанат своего дела, и очень любит, когда все тайное становится явным, работа у нее такая.

— Не староват ли ты для «Элиты»? Там золотая молодежь тусуется.

— Вы лучше будите своих молодцов и присоединяйтесь к нам, отдохнём вместе. У меня тут для Вас очень интересное дельце есть. Хотите обзавестись новым другом? Фамилия Махеев Вам что-нибудь говорит? Есть шанс взять его за яйца.

На том конце провода повисает тишина.

— Ты младшего на чем-то поймал? Не старший же по клубам таскается.

— Ой, какая Вы догадливая, Ольга Вячеславовна. Хранение и сбыт.

Присвистывает.

— Информация проверенная?

— Сто процентов.

Автобусы с силовиками подъезжают к клубу в половине третьего ночи. Музыка останавливается, включается свет, заходят СОБРовцы, никто ничего не говорит и не объясняет. Все выходы заблокированы, на лестнице, в духоте и страшной давке, в попытке выйти, люди стоят около часа. На вопросы о том, что происходит, никто не отвечает, просто говорят, что выйти нельзя. Людям запрещают пройти к своим вещам.

Большинство находится на главной сцене клуба. Люди садятся, ложатся на пол, все просто ждут, что будет дальше. Те кто, находятся в районе лестницы, ведущей к гардеробу и выходу, интересуются у силовиков, когда все закончится и их выпустят. Они отвечают, что когда «поймают главного злодея». Они довольно вежливы. В основном стоят молча.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Количество участвовавших в рейде силовиков в пресс-службе не уточняют. Их также сопровождает человек, снимающий все на камеру. Кто бы это мог быть? Никогда не догадаетесь.

— Зачем тебе это, Озерский? — выходим мы из клуба уже под утро.

— Сейчас Махеев-старший сделает все, что угодно, чтобы сына не упекли на пять с лишним лет, правильно?

— Ну да, — держит стаканчик с кофе Ольга, зевает.

Зеваю за ней.

— Я хочу, чтобы его посадили за другое преступление.

— Ничего не поняла.

— Махеев сейчас рот всем попытается закрыть, будет любые деньги предлагать, чтобы имя его сына не всплыло в этой истории.

— Допустим.

— А мы ему сделку предложим.

— Мы? Не смеши мои носки, Озерский. Какую еще сделку?

— Махеев ударил в лицо одну замечательную девушку. Мы подали заявление, но дело замнут, а мы оба боремся за справедливость.

— Допустим.

— Предложите Махееву уголовное дело, год вместо пяти, за один удар в область лица, сотрясение мозга, повреждение глаз и перелом носа вместо пяти, иначе он избежит наказания. Наркота — это не драка с нанесением менее тяжких телесных повреждений.

— А если он не согласится? Ты предлагаешь упечь его сына на год, вместо пяти? Так я лучше на пять его посажу, Озерский.

— На пять у вас вряд ли получится. Все же он один из ведущих бизнесменов страны. Предложите ему год за «мое» преступление, и я не кому не покажу видео, на котором Вы оскверняете безудержным сексом свой собственный кабинет, Ольга Вячеславовна, — широко улыбаюсь.

— Озерский, ты часом не обнаглел? Нет, у тебя никакого видео и никогда не было, — открывает она дверь служебного автомобиля. — Кстати, твоего маньяка поймали, хорошая работа, Озерский.

— Того, за которого чуть соседа моей бабушки с эректильной дисфункцией не посадили?

— Точно. Девушку убил водитель такси, она с ним несколько раз в институт ездила, от него убежала еще одна жертва и сразу в полицию. Молодец, журналист, — оглядывает она меня с ног до головы, — невинного человека вытащил, хоть какая-то от вас польза.

Конечно, я слышал, я радовался и даже вырезку из газеты повесил у себя в кабинете в рамочку.

— Кстати, — не даю закрыть дверцу. — Раз уж ты сама заговорила о том, какой я молодец. Михаил Козлов, вот уже пять месяцев сидит в СИЗО за двойное убийство жены и дочери, которого не совершал. Мне нужно просто прочесть дело.

— Просто прочесть, — смеется. — Не наглей, Озерский. Я работаю в главном управлении по контролю за оборотом наркотиков, к убойному отделу никакого отношения не имею.

— У вас есть связи. Я просто прочту и все. Даже фотографировать не буду.

— Сходи в библиотеку и почитай.

— Когда мне к Вам заехать, Ольга Вячеславовна?

Она хлопает дверцей, машина уезжает, а я остаюсь на дороге. Я не отстану, и она достанет для меня дело. Такой уж у меня характер, рыть землю носом.

Вздохнув, поднимаю воротник крутки. Утренний холод пробирает до костей. Это только с виду я кажусь веселым и жизнерадостным. В душе токая тоска, что хоть на стенку лезь. Скучаю я по ней, сильно.

Костя

Люблю, когда во время бега мягко обволакивает прохладный воздух. И когда даже в сквере, рядом с домом, ноздри щекочут ароматы настоящего, большого леса. Ноги слегка отталкиваются от земли, и я бегу так быстро и отчаянно, что кажется, нет ни ног, ни земли, ни толчков, только полет в прозрачном, кристальном воздухе. Летом я бегаю в шортах, осенью и зимой — в тайтсах, которые плотно прилегают к телу, не мешая движениям ног и сохраняя тепло.

Регулярные осенние пробежки — это лучший способ держать форму. Но убежать от себя все равно не получается. Теперь у меня случались целые дни, целые недели глубокой тоски, тем более невыносимой, что не с кем было ею поделиться. Я эгоистично мечтал, чтобы Марина приняла меня обратно, чтобы поняла, что не так уж плох Озерский, как его малюют.

Вчера я сжег свою коллекцию. Выехал за черту города, достал из багажника жестяное ведро и высыпал туда все свои резинки с носками, трусами и балетками. Туда же пошел дневник с именами, фотографиями и точным количеством. Снял небольшое видео и послал его Марине. Она, конечно же, не ответила.

Ни с кем несравнимая женщина, единственная, имевшая для меня значение, не подходила к телефону, не отвечала на сообщения и не открывала дверь, когда я приходил к ней. Ей продлили больничный, в связи с тем, что она все еще испытывала сильные боли, а я не знал, как ей помочь. Ее батя был связующим звеном между нами. Я все узнавал через него.

И мне хреново. Поэтому я бегаю, каждое утро, теперь еще более рьяно, чем раньше. Воздух мощным потоком наполняет легкие, и я притормаживаю, ощущая в заднем кармане вибрацию мобильника.

— Да, Ольга Вячеславовна, чем обязан?

Не просто так она мне звонит. Что-то случилось. Вернее сказать, она мне вообще никогда не звонит. Подозреваю, что я ее заинтересовал.

— Я на маникюре, Озерский.

Горько смеюсь, притормаживая, успокаивая сбившееся от быстрого бега дыхание. Конечно, мне не весело, но я уже догадался, почему она набрала мой номер.

— А когда я на маникюре, Озерский, мне всегда скучно.

Я слышу шум и женский смех, кажется, она и вправду в салоне.

— Вчера я прочла дело Козлова.

Держу телефон плечом, полностью останавливаюсь, согнувшись пополам и опираясь на собственные колени. Часто и громко дышу.

— Ну и?

— В первый же день судмедэксперт попросил его показать руки. Потом спросил, сколько ударов Козлов, по мнению следствия, нанес жене и дочери. Он ответил, что в общей сложности сорок. Сорок, Озерский! А на руках ни одной царапины? Никогда не поверю в это.

— Козлов был удачливым бизнесменом, наверняка конкуренты его убрали таким вот жестоким способом, — щурюсь, ослепленный холодным солнцем поздней осени.