Костя смеётся, наклоняется чуть вперед, опираясь на лавку двумя руками, и смотрит исподлобья, долго, так и внимательно. Лучше бы пикапер мне казался менее симпатичным, тогда бы сердце не останавливалось, каждый раз, когда наши взгляды встречаются.

— Откуда ты только взялась такая?

— Я могла бы сказать, что вылезла из мамы, но у нее было кесарево, так что технически меня из нее вырезали, — несу я всякую чушь и ставлю пакеты на лавку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А Костя тянет меня за руку.

— Сядь!

Послушно опускаюсь на лавку возле него.

— Я ездил в командировку, потом лазил через забор одного очень крутого особняка, чтобы с Алексом, это мой друг, получить крайне компрометирующие фото одной супер звезды футбола. Нас чуть не пристрелили охранники и почти сожрали собаки. А еще я занимался делом твоего брата.

— В смысле? — бледнею я. Костя смотрит на меня, выдерживая паузу, потом берет мою руку, сжимает в своих больших ладонях. Я хотела бы вытянуть руку, но что-то мешает. Наверное, сердце, что бьется, словно бешенное. Он гладит мои пальцы, и эта простая ласка такая особенная. Почему-то я уверена, что никого из его коллекции он не удостаивал подобной чести.

— Я найду лазейку. Обнаружу косяк в расследовании, обнародую, устрою шумиху и твоего брата освободят, обещаю. Подносит он к губам мою ладонь, целует.

В этом столько чувственности и сладострастья.

Замираю, мне ни разу не приходило в голову, что он думал о моей семье и Мише. Внутри тела большими волнами разливается тепло. А Костя, воспользовавшись моим замешательством, тянется к моим губам и целует. Сладко так, нежно, с каждой секундой углубляясь все больше, прожигая все мое существо невероятной страстью. Она передается мне от него, вспыхивает где-то в районе груди и мощным потоком несётся вниз, к животу. Стягиваясь там в тугом узле желания. Я больше не хочу сопротивляться. Мне так приятно, так хорошо. Костя делает со мной невероятные вещи.

В следующий момент я оказываюсь в его объятиях, сильные руки прижимают к себе. Он то глубоко целует в губы, горячо, с языком, то отстраняется, осыпая страстными поцелуям шею, щеки, ушные раковины и даже глаза, словно одной этой минутой он желает вознаградить меня за все прошлые муки, за страдания, горести и одиночество. Мне хорошо… Мне жарко, мне тягуче приятно… Теряю голову и плевать, что мы на лавке перед моим домом. Я начинаю понимать, почему в его коллекции так много женщин.

Моя кожа становится невозможно чувствительной. Каждое прикосновение его губ, настойчивые толчки его языка, переплетённого с моим языком рождают волнительное блаженство. Я уже не разбираю ни времени, ни пространства вокруг. В голове крутится только одна мысль: «Целуй меня еще». Сдаюсь, пассивно так, без боя. Я не знала мужских ласк раньше, у меня совершенно нет опыта, и сейчас я могу лишь пробовать, смакуя это потрясающее ощущение. Не хочу больше осмысливать происходящее. Слишком много Кости, его запаха, его горячих поцелуев, его сильных умелых рук, чтобы сейчас прерваться и оттолкнуть. Но почему это так вкусно и сладко, что невозможно остановиться?

Пытаюсь ухватиться за какую-нибудь правильную мысль. А голова не работает. Жар окутывает тело липким возбуждением. Костя умеет что-то такое, чего объяснить невозможно. Он почти раскладывает меня на лавочке. Еще чуть-чуть, и мы превратимся в одну из тех чокнутых парочек, которых тайком снимают на телефон соседи. Это какое-то безумие.

Костя первым отрывается от моих губ и смеется, тяжело дыша, но при этом прижимая к себе еще крепче. Так сильно, что мне самой не хватает воздуха.

— Стоп, — то ли хрип, то ли рычание, — ты такая сладкая.

Он снова смеётся, отпускает меня. И, поднимаясь на ноги, проводит руками по своим волосам, будто это простое движение сможет вернуть ему равновесие. А я хлопаю ресницами, потому что не понимаю, зачем он остановился? Ведь было так вкусно, так трепетно, так многообещающе хорошо. Словно захмелевшая, встаю вслед за Костей. Но от переизбытка чувств не соображу, что мне делать. Он берет мои продукты, звонит в наш домофон, говорит матери, чтобы она открыла. А я на ватных ногах плетусь за ним. Я такого никогда не испытывала. Желание и вожделение такой силы, что голова будто чужая, не моя.

На губах его вкус, а тело все еще чувствует его крепкие объятья. Но нужно двигаться. Не могу же я остаться на улице. Мы поднимаемся на нужный этаж, и Костя улыбается моей маме, а я вынуждена топтаться на месте, незаметно сжимая бедра, потому что мне невыносимо хочется продолжения.

Он заносит пакеты в кухню. Отец смотрит телевизор, здоровается с ним, мама что-то бормочет о чае и борще, а я, будто зомби, бреду в свою комнату. Мне бы в горячий душ, распариться до размякшего состояния, чтобы кожа перестала быть такой чувствительной.

Снимаю куртку, свитер, остаюсь в джинсах и майке. Костя возвращается, он пытается со мной поговорить, но я почти не разбираю слов. Что-то про то, что не плохо было бы нам обоим успокоиться. Хлопаю ресницами, глотая скопившуюся во рту слюну. А вот губы совсем сухие. Им не хватает Костиных ласк, его влажных, сладких поцелуев. Сумасшествие. И как будто прочитав мои мысли, Костя замирает, глядя на мой распухший рот.

— Хочу еще, — неожиданно шагает он ко мне и, обнимая за талию, приступает к новой фазе поцелуев.

Его сильная ладонь с длинными красивыми пальцами скользит мне под майку, поглаживая кожу. Боже, как приятно. Его рот творит невероятные вещи. Его губы ласкают мои, и я готова заниматься этим целую вечность. Он вжимает меня в себя, его трясет. Я это отчетливо чувствую, даже через слои ткани.

— Твои родители за стенкой, — смеется Костя, а я стягиваю с него куртку.

И та падает на пол. Мне тоже хочется трогать его. И я забираюсь под шерсть его свитера. Надо бы сказать «нет» и прекратить это безумие, включить мозги, но я шепчу «да». Костя толкает меня на кровать. На мою кровать, на которой я сплю с четырнадцати лет. На ту кровать, на которой несколько вечеров подряд, я мечтала о нашей встрече. Его тяжелое тело так приятно придавливает меня к постели.

— Надо притормозить, — уговаривает нас обоих Костя, задыхаясь, меняя тембр до тяжелого хрипа.

Расстёгивая пуговицу на моих джинсах, он стягивает с меня майку и джинсы, и вот я уже в одних трусиках и лифчике. Он приподнимается и смотрит. Изучает, любуется. Я вижу восхищение в его глазах.

 — Ты такая красивая, — тяжело дыша, — какая же ты красивая.

На секунду мне становится неловко, это первый мужчина, который видит меня вот так, практически голой. Я прикрываюсь руками. Но Костя их убирает и снова падает сверху. Он больше не торопится. Я чувствую силу его желания. Он жадно, с азартом целует мою шею. Благодаря ему, я обнаруживаю у себя множество эрогенных зон. Особенно за ушком. Костя проводит там языком, и огромный табун мурашек тут же несется по моему телу, заставляя пальчики ног подгибаться. Он целует ложбинку груди, проводит влажные полоски языком, и я дурею от ощущений. Какой же он неповторимо потрясающий.

Я могу поспорить, что взорвусь, если он продолжит в том же духе. Костя целует каждый миллиметр моего тела. Он прижимается губами под грудью, ласкает языком пупок. А я в каком-то диком бреду шепчу его имя, бесстыже запрокидывая ноги на поясницу, стараясь прижаться еще сильнее.

Костя покрывает поцелуями мои ноги и колени. Почему-то уверена, что он делает так много для девушки впервые. И я такая распутная, такая жаждущая и податливая — тоже в первый раз. Я не могу остановить его. Меня нет, я умираю от насаждения.

А потом громкий стук в дверь… Мы слышим его не сразу. Барабанная дробь по двери заставляет опомниться нас обоих.

И голос матери:

— Эй ребята, вы в порядке?

Господи, как будто она не было молодой. Костя застывает, осыпая ласками мою ногу, он безжалостно останавливается на внутренней стороне бедра. Отпускает, отходит в сторону. Выдыхает громко, кося в мою сторону блестящим, голодным взглядом.