Мы с Прохоровой покидаем реанимацию. Как только захожу к ней в кабинет, меня нехило накрывает. Голову будто разрывает от тяжелых мыслей. То прячу дрожащие руки в карманы брюк, то вытаскиваю их наружу, превращаясь в один сплошной оголённый нерв.

На фоне кошмарно-трагических событий благодарю судьбу за то, что двойняшки живы и здоровы. Я ведь ничего не знаю о родах Маши. О её беременности. Как моя девочка справлялась одна?

Прикрываю веки и вспоминаю её слова:

«Рус… Давай не сегодня. Мне было очень нелегко. Мне больно вспоминать нашу свадьбу.., беременность с угрозами, тяжёлые роды… Дети чудом остались живы. Только потому, что крепко цеплялись за жизнь. Я не хочу сейчас об этом говорить...»

«Дети цеплялись за жизнь…» — сердце кровью обливается, стоит на секунду представить их такими.

Даст бог, и этот ребёнок выживет. Как всё это вывезти, ума не приложу. Как с Машей установить доверие? Сейчас, как никогда, мне нужна её поддержка и понимание.

— Господи, зачем я на это подписался, Жень?

— Тебе нужно выпить, — голос Евгении выдёргивает меня из потока беспрерывных мыслей.

Придя в себя, поднимаю на Прохорову непонимающий взгляд.

— Присядь, я достану коньяк, — отодвигает мне стул. Без возражений на него опускаюсь. — Сейчас он лишним не будет, это точно.

— С Лизой что? Она жива? — спрашиваю, глядя на то, как Евгения выуживает из шкафчика непочатую бутылку и стакан. — Как она перенесла роды?

— Лиза находится в реанимации. В стабильно тяжёлом состоянии. Пришлось экстренно кесарить. Девушка потеряла много крови. Сейчас за её здоровьем наблюдают наши лучшие специалисты. Она всё ещё под наркозом.

— Блять, было же всё нормально, — утверждаю я, нервно прочёсывая пальцами волосы на затылке. — Только вчера провели осмотр. Как такое могло случиться?

— Я обнаружила ушиб рёбер. Она призналась, что поскользнулась и упала на ванну. На коже остались синяки. Кроме того, что произошел разрыв плодных оболочек, выявили отслойку плаценты. Обоих нужно было экстренно спасать.

Хмыкаю, поймав себя на злорадной мысли.

— Эта пронырливая сука включила любящую мать и заявила права на ребёнка. Если нам не удастся договориться, мне придётся пойти на крайние меры. Её шантаж я придушу на корню, — рублю без прелюдий, глядя на Прохорову. Она ставит передо мной коньяк, а затем снова возвращается к шкафчику и выуживает из него какую-то небольшую коробку с препаратами.

— Она и мне угрожала судом. Руслан, ты ведь понимаешь, какие последствия для перинатального центра с блестящей репутацией повлечёт смерть роженицы. Я даже думать об этом не хочу. Если произойдет огласка записи разговора твоих родителей, меня вообще посадят. Это полный крах. Малышева хочет денег. Много денег. Господи, думаешь, ей нужна эта несчастная малышка? Лиза изначально воспринимала плод чужим. Изначально рассчитывала получить за него гонорар. То, что она узнала о своей яйцеклетке, не просто шокировало её, но и подтолкнуло на дерзкий план. Второй незапланированный ребёнок для девушки, которая подрабатывает суррогатным материнством, это колоссальные расходы. Теперь она будет пытаться устроить свою жизнь за счёт нас.

— Я добьюсь того, что ни один суд не примет аудиозапись в качестве доказательства. Проблема в тесте ДНК на материнство. И я как-то должен её решить.

— Кстати о тестах, — Евгения ставит передо мной коробку с изображением на ней молекулы ДНК. — Давай-ка сделаем тест на определение отцовства? В своих специалистах я уверена, а вот в этой расчетливой мамочке уже нет. И пока ты не выпил коньяк, я возьму у тебя буккальный эпителий для анализа.

— Вы же сделали ей подсадку с моим биоматериалом? — поражаюсь я, вперив непонимающий взгляд в лицо Евгении.

— С твоим, конечно! — возмущается Прохорова. — Но беременность могла случится и по другим причинам. Незащищенный секс, например. С Лизой я уже ни в чём не уверена.

Маша

— Почему он не звонит? — в который раз проверяю экран мобильного, а затем бросаю девайс на кровать.

Ни звонков. Ни смс.

В груди ноет. Нехорошие мысли атакуют голову. Не могу их взять под контроль.

Сколько бы не пыталась занять себя сборами, всё валится из рук.

— Не до тебя ему сейчас, Маш. Не мельтеши. Сядь уже! — рыкает на меня няня, указывая на стул. — У мужика серьёзные проблемы. Ребёнок раньше срока родился, а ты ведёшь себя как капризная девица.

— Не могу я сидеть смирно, Тома. Разве не видишь? Я вся как на иголках. Если не позвонит мне в ближайший час, я точно умру. Почему он молчит? — вскидываю на няню растерянный взгляд.

Уже обед закончился. Тишина от Руслана убивает.

— Позвони мужу сама, — прилетает совет, отзываясь внезапной дрожью в моём теле.

— И что я ему скажу?

— То, что должна сказать любящая женщина. Раз вы помирились, поддержи его.

— Не могу, — прикусив губу, судорожно вздыхаю. — Пыталась трижды набрать, и каждый раз меня что-то останавливало.

— Ну тогда займись упаковкой вещей, — выдав это, Тома вручает в руки стопку отутюженной детской одежды. — Нагрянет твой Исай грозный, и будешь бегать как электоровеник, раскидывая впопыхах по ящикам ваш гардероб.

— Не могу я вещи собирать. Всё время думаю о случившемся. Тома, я не готова к переезду. Совершенно не готова. Это как вернуться в прошлое. Снова хлебнуть горечи. Понимаешь?

— Глупостей не говори. Прошлое давно в прошлом, Маша. Муж открыл тебе сердце, прощение попросил, выяснили обиды — что не так? — няня непонимающе разводит руками.

— Не всё мы выяснили… — шмыгаю носом, почувствовав, как к горлу подступают слезы.

— Съедетесь и закроете гештальты!

— Божжже, ты не понимаешь! — сложив детские боди в чемодан, ухожу к окну, выходящему на сад. Мой взгляд цепляется за папу, толкающего перед собой коляску с детьми. Улыбнувшись, вытираю пальцами выступившие на глазах слезы.

— Объясни, — руки томы ложатся мне на плечи. Поглаживают. — Чего я не понимаю, дочка? Что тебя так гложет?

— Каждый раз, когда я буду подходить к его ребенку и брать на руки, я буду сгорать! А если он предложит кормить его грудью? — оборачиваюсь к растерянной Томе лицом. На волне непонятных эмоций обе начинаем плакать. — Чей этот ребёнок? Кто его мать? Кто эта женщина? У меня такое чувство, как будто Руслан меня променял... Не могу объяснить словами то, что творится у меня в душе. Не могу…

— Вот и не пытайся. Хватит надумывать всякую чушь, — обняв меня, Тома прижимает к своей груди, как когда-то делала мама. — Машенька, как же я теперь одна, без вас? Я к твоим ангелочкам душой приросла. Скучать буду. Моё сердце не выдержит тоски.

— Не будешь скучать, — обнимаю её крепче.

— Буду… — судорожно выдыхает она.

— Не будешь. Мы не позволим. Кроме тебя мне некому доверить собственных детей. Ты не думала об этом?

— А Руслан? Муж твой не будет против?

— Не будет, Томочка. Я сейчас ему позвоню. Спасибо, родная, что ты у меня есть! Моя крёстная феечка. Люблю тебя, — выпалив, искренне целую Тому в щёку.

— И я тебя, Машенька. Как родную люблю.

Выпустив меня из объятий, няня приводит лицо в порядок, я же хватаю телефон и покидаю детскую.

В доме тихо. Гера уехал в город по делам. Папа гуляет с внуками во дворе.

Захожу на кухню, набирая номер Исаева. После двух гудков он внезапно сбрасывает, и моё сердце ухает вниз.

***

Я застываю, так и не дойдя до графина с водой. Пялюсь на экран, который окончательно тухнет. На него капают слезы, и он снова зажигается. Сглатываю подступивший к горлу комок.

«Почему сбросил? Занят или не желает со мной разговаривать?»

«Сама виновата! Нужно было раньше позвонить. Чего ждала?»

«А он? Ему было сложно набрать меня? Было сложно поделиться со мной новостями?»

Погружаясь в очередной поток изматывающих мыслей, теряю счет времени.

«Всё, Маша! Всё!» — мысленно одёргиваю себя и тут же вздрагиваю от раздавшейся мелодии звонка.