Что вы могли с этим поделать? Вы могли жалеть себя. Вы могли ненавидеть себя или ненавидеть всех. Могли ловить кайф от вдыхания чистящих средств. Вы могли делать все, что захотите (в пределах ваших, по общему признанию, ограниченных вариантов), но ситуация от этого не изменится. Следующий раз большое блестящее Колесо Фортуны может повернуться к вам лицом не раньше, чем пройдут следующие слушания по вопросу условно-досрочного освобождения. Жанетт прилагала к этому максимум усилий. У нее был сын, о котором нужно было заботиться.

Раздался громкий грохот, когда дежурный офицер в Будке открыл разом все шестьдесят два замка. На часах было 6:30 утра, когда все обитатели камер вышли из них на утреннюю проверку.

— Не знаю, Ри. Ты подумай об этом, — сказала Жанетт, — и я подумаю об этом, а потом мы обменяемся мыслями.

Она опустила ноги с нары и встала.

В нескольких милях от тюрьмы, на лужайке перед домом Норкроссов, Антон, владелец и единственный сотрудник ООО «Чистильщики бассейнов Антона», очищал бассейн от мертвых жуков. Бассейн был подарком доктора Клинтона Норкросса его жене, Лиле, на десятую годовщину их свадьбы. Вид работающего Антона часто ставил под сомнение мудрость этого подарка Клинта. Сегодня утром был как раз тот случай.

Антон работал без рубашки, и по двум уважительным причинам. Во-первых, денек был жаркий. Во-вторых, его пресс был идеальным. Даже чересчур, как для чистильщика бассейнов; Антон выглядел как мачо-жеребец с обложки любовного романа. Если бы ты захотел выстрелить в живот Антона, тебе надо было делать это под углом, на случай рикошета. Что он ел? Горы чистого белка? Как он тренировался? Чистил Авгиевы конюшни?

Антон взглянул вверх, улыбаясь из-под мерцающих стекол своих Вайфареров.[4] Свободной рукой он махнул Клинту, который наблюдал за ним из окна ванной комнаты на втором этаже.

— Господи Иисусе, мужик, — тихо сказал Клинт. Он помахал в ответ. — Имей же совесть.

Клинт отошел от окна. В зеркале на закрытой двери ванной комнаты появился сорокавосьмилетний белый мужчина, бакалавр после окончания Корнельского университета, доктор медицины после Нью-йоркского университета, скромный любитель десертов от Старбакс Мокко Гранде. Его темная, с проседью, бородка была скорее бородой одноногого капитана дальнего плавания, чем громилы-дровосека.

Дряблость тела, пришедшая с возрастом, стала своего рода неприятным сюрпризом для Клинта, хотя он относился к этому с иронией. Он никогда не испытывал больших проблем с мужским тщеславием, особенно в среднем возрасте, и накопленный профессиональный опыт, как никто, делал этот запал еще короче. На самом деле, то, что Клинт считал большим поворотным пунктом своей медицинской карьеры, произошло восемнадцать лет назад, в 1999 году, когда потенциальный пациент по имени Пол Монпелье пришел к молодому врачу с «кризисом сексуальных амбиций».

Он спросил Монпелье:

— Когда вы говорите «сексуальные амбиции», что вы имеете в виду?

Амбициозные люди искали продвижения по службе. Вы не могли стать вице-президентом по сексу. Это был своеобразный эвфемизм.

— Я имею в виду… — Монпелье, казалось, перебирал различные варианты. Он прочистил горло и выбрал. — Я все еще хочу секса. Я все еще хочу им заниматься.

Клинт сказал:

— Это не кажется сверхамбициозным. Это кажется нормальным.

Находясь в начале своей психиатрической практики, он еще не успел стать лояльным, ведь это был только второй день Клинта в его офисе, и Монпелье был его вторым пациентом.

(Его первым пациентом была совсем юная девушка с небольшой тревожностью из-за поступления в колледж. Однако, довольно быстро выяснилось, что девушка получила 1570 баллов на ЕГЭ. Клинт отметил, что это было отлично, и не было никакой необходимости в лечении или повторной консультации. Излечена! написал он внизу желтой страницы блокнота, в котором делал заметки.)

Сидевший в кожаном кресле напротив Клинта, Пол Монпелье в тот день был одет в белый свитер и плиссированные брюки. Ведя беседу, он сидел, закинув лодыжку одной ноги на колено другой, болтая туфлей вверх-вниз. Клинт видел, как он припарковал глянцево-красную спортивную машину на стоянке позади невысокого офисного здания. Работа большой шишкой в угольной промышленности дала ему возможность купить такую машину, но его серьёзное, озабоченное лицо, — вызвало у Клинта ассоциацию с Братьями Гавс, которые противостояли Скруджу Макдаку[5] в старых комиксах.

— Жена говорит — ну не прямо уж такими словами, но, знаете ли, смысл понятен. Э, подтекст. В общем, она говорит, чтобы я забыл о них. Забыл и моих сексуальных амбициях. — Он вскинул подбородок вверх.

Клинт проследил за его взглядом. Под потолком вращался вентилятор. Если Монпелье отправит туда свои сексуальные амбиции, их может просто отрезать.

— Давайте вернемся к проблеме, Пол. Как эта тема возникла между вами и вашей женой? С чего все началось?

— У меня случился роман. Это была случайная интрижка. И Рода — моя жена — выгнала меня! Я объяснил, что дело не в ней, а в моих потребностях, понимаете? Потребности мужчин женщины не всегда понимают. — Монпелье крутнул головой из стороны в сторону. И выдал разочаровывающее цоканье. — Я не хочу разводиться! Моя интуиция подсказывает мне, что она должна смириться с моими потребностями. Со мной.

Печаль и отчаяние мужчины были реальными, и Клинт мог представить себе неудобства, вызванные внезапным переселением — жизнь на чемоданах, питание собственноручно приготовленными омлетами. Это была не клиническая депрессия, но где-то рядом, и заслуживало внимания и помощи, хотя бы потому, что он мог перенести эту ситуацию на себя.

Монпелье наклонился над раздавшимся животом.

— Давайте будем откровенны. Мне почти пятьдесят, доктор Норкросс. Мои лучшие сексуальные денечки уже позади. Я бросил их к её ногам. Отдал их ей и детям. Я менял подгузники. Я ездил на все игры и соревнования и зарабатывал средства на колледж. Я проверил каждую букву в брачном контракте. Так почему же мы не можем прийти к какому-то согласию? Почему она ведет себя так ужасно и противно?

Клинт не ответил, он просто ждал.

— На прошлой неделе я был у Миранды. Это та женщина, с которой я сплю. Мы сделали это на кухне. Мы сделали это в ее спальне. У меня почти получилось и в третий раз — в душе. Я был счастлив, как черт! Эндорфины! А потом я пошел домой, и мы хорошенько поужинали в семейном кругу, а затем играли в Скрэббл,[6] и тоже чувствовали себя великолепно! В чем же проблема? Это искусственная проблема, вот что я думаю. Почему я не могу иметь хоть немного свободы? Я слишком много прошу? Неужели это так вопиюще возмутительно?

Несколько секунд никто ничего не говорил. Монпелье рассматривал Клинта. Слова утешения плыли и трепетали в голове Клинта, как головастики. Их было бы достаточно легко поймать, но он все еще сдерживался.

За его пациентом, подпертая к стене, стояла взятая в рамку репродукция Хокни,[7] которую Лила дала Клинту, чтобы он «обустроился». Он планировал в тот день повесить её на стену. Рядом с репродукцией стояли его наполовину распакованные коробки с медицинской литературой.

Кто-то должен помочь этому человеку, подумал молодой врач, и они должны сделать это в такой же милой тихой комнате, как эта. Но должен ли этим человеком быть Клинтон Р. Норкросс, доктор медицины?

Он приложил очень много усилий, чтобы стать врачом, и не было никакого фонда содействия, который помог бы Клинту закончить колледж. Он вырос в тяжелых условиях и платил за все по-своему, иногда больше, чем деньгами. Проходя через все это, он сделал много вещей, о которых никогда не рассказывал жене, и, как надеялся, никогда не расскажет. Так для того ли он через все это прошел? Чтобы лечить сексуальные амбиции Пола Монпелье?