— Вы видели, как спецслужбы засовывали свои ботинки в задницы этих беспредельщиков рядом с Белым домом? Должно быть, это было как Рождественский подарок для тех парней. И Иисусе, посмотрите на это.

Терри и черный парень перевели взгляд на один из телевизоров на стене. Показывали записи с камер наблюдения из подземной парковки. Женщина, неопределенного из-за размещения камеры и зернистости кадров возраста и расы, одетая в форму парковочного стюарда, восседала на мужчине в деловом костюме. Похоже, она била его ножом в лицо. Черная жидкость лилась по тротуару, и ярко белые волокна свисали с ее лица. Телевизионные новости никогда бы не показали что-либо подобное до сегодняшнего дня, но казалось, что Аврора ввела новые стандарты и практику — похоже, так они это называли? — в их работу.

— Должно быть, разбудил ее, хотел взять ключи или что-то в этом роде? — Промычал Дон, размышляя. — Эта штука, что-то наподобие ПМС, я прав?

Двое мужчин ничего не сказали в ответ.

Телевизионная трансляция переключилась на дикторский стол. Он был пуст; Джордж Алдерсон, старый чувак, которого Дон видел за ним раньше, исчез. Случайно в кадр попал молодой парень в толстовке и с наушниками на голове, который сделал резкий жест типа отключаемся-на-хер! Канал переключился на рекламу ситкома.

— Это было весьма непрофессионально, — сказал Дон.

Терри выпил пива прямо из кувшина. Пена побежала по подбородку.

Как сохранить спящих.

Это было не единственное, о чем этим ранним пятничным утром размышляла Лила, но это было основным. Идеальным местом будет подвал или туннель со скрытым входом. Выработанный карьер тоже хорошо подходил — он наверняка имел бы приличный запас площади — но не было времени, чтобы его найти, не было времени, чтобы все устроить. И что же оставалось? Оставлять людей дома. Но если бы группы линчевателей — сумасшедших, кто бы чего ни говорил — начали убивать спящих женщин, дома были бы первым местом, где бы они их искали. Где ваша жена? Где ваша дочь? Это для вашей же собственной безопасности, для безопасности каждого. Ведь вы бы не оставили динамит, лежащий около вашего дома, не так ли?

Что если использовать дома, в которых никто не живет? Вверх по улице было множество таких домов: большая часть застройки на Тремейн-стрит, та, которая осталась нераспроданной. Это был лучший вариант, который смогла придумать Лила.

После того, как она объяснила это своему сыну и мужу, Лила была полностью опустошена. Она чувствовала себя больной и разбитой, как при гриппе. Разве наркоман, которого она однажды арестовала за кражу со взломом, не предупредил ее насчет отходняков и абстиненции?

— Сделаешь все что угодно, пойдешь на любой риск, чтобы выйти из этого состояния, — сказал он. — Отходняки это погибель. Ты даже смерти будешь рад.

Клинт и Джаред поначалу ничего не говорили. Просто стояли в гостиной.

— Это что — ребенок? — Наконец-то спросил Джаред.

Она передала ему кокон.

— Да. Дочь Роджера Элуэя.

Ее сын взял ребенка.

— Наверное, положение может ухудшиться, — сказал он, — но я не знаю, когда.

Лила потянулась и пригладила волосы на висках Джареда. Разница между тем, как Терри держал ребенка — словно тот мог взорваться или разбиться — и то, как держал его Джаред, заставило ее сердце учащенно забиться. Ее сын не сдался. Он все еще пытался быть человеком.

Клинт закрыл раздвижную стеклянную дверь, отсекая запах дыма.

— Я хочу сказать, в твоей паранойе о том, чтобы спрятать спящих — или складировать их, исходя из твоих слов — есть рациональное звено. Мы могли бы перевезти Молли и этого ребенка к миссис Рэнсом или куда-то еще, в один из пустующих домов.

— На вершине холма есть демонстрационный дом, — сказал Джаред. — Он полностью меблирован. — И, в ответ на рефлекторный взгляд его матери — Остынь. Я не заходил, просто заглянул в окно гостиной.

Клинт сказал:

— Я надеюсь, что это излишняя мера предосторожности, но лучше перестраховаться.

Она кивнула.

— Я думаю, что так. Потому что, в конце концов, ты и меня тоже положишь в один из этих домов. Ты это знаешь, не так ли?

Лила сказала это не для того, чтобы шокировать его или досадить. Это был просто факт, который должен был быть заявлен, и она была слишком уставшей, чтобы попусту тратить время.

Мужчина, сидевший в кабинке женской части туалета в Скрипучем колесе, был окосевшим типом в рок-футболке и джинсах. Он смотрел на Микаэлу. Ну, есть и хорошие новости. По крайней мере, его брюки не были спущены.

— Чувак, — сказала она, — это дамский. — Еще несколько дней и он будет твоим навеки. Но пока еще нет. Уейдесприд Пэник,[219] читалось на его футболке — ну, конечно же.

— Извините, извините. Мне нужна только секунда. — Он показал на маленький клатч[220] на коленях. — Я собирался выкурить пару камушков, но в мужском туалете было слишком много народу. — Он скривился. — И в мужском туалете воняет дерьмом. Большим дерьмом. Это неприятно. Пожалуйста, если вы проявите немного терпения, я буду очень вам признателен. — Его голос упал. — Сегодня вечером я увидел какую-то магию. Не добрую, диснеевскую. Плохую магию. Я, как правило, довольно устойчив, но она меня напугала.

Микаэла достала руку из сумочки, где она держала пистолет Урсулы.

— Плохая магия, да? Звучит тревожно. Я только что приехала из Вашингтона, и только для того, чтобы узнать, что моя мать уже заснула. Как тебя зовут?

— Гарт. Соболезную вашей утрате.

— Спасибо, — сказала она. — Моя мать была занозой в заднице, но в ней было очень много любви. Могу ли я сделать пару затяжек твоего крэка?

— Это не крэк. Это метамфетамин. — Гарт расстегнул клатч, вынул трубку и передал ее ей. — Но вы, конечно же, можете сделать пару затяжек, если хотите. — Затем он поднес зажигалку к камушкам. — Вы выглядите так же, как девушка из новостей.

Микаэла улыбнулась.

— Люди всегда мне это говорят.

Это же катастрофическое состояние мужского туалета в Скрипучем колесе привело Фрэнка Джиари на край парковки, чтобы там опорожнить свой мочевой пузырь. После увиденного — мотыльков, рождавшихся из огня, — глупо было делать что-то, кроме как идти в бар и пить. Собственными глазами он видел то, чему не могло быть объяснений. Это было что-то потустороннее. Причина происходящего таилась где-то в глубинах вселенной и оставалась невидимой до этого утра. Но это не служило доказательством руки Бога Элейн. Мотыльки рождались из огня, а огонь был тем, что ожидалось на другом конце духовного спектра.

В нескольких метрах позади него кто-то почесал щетину.

— Этот туалет просто гребаный ад… — оскорбленный в лучших чувствах человек замолчал. Фрэнк различил узкую фигуру в ковбойской шляпе.

Фрэнк застегнул ширинку и начал идти назад к бару. Он не знал, что делать. Он оставил Нану и Элейн дома, лежащими на пляжных полотенцах за запертой дверью подвала.

Голос человека остановил его.

— Хочешь услышать кое-что безумное? Жена моего приятеля, Милли, она работает в тюрьме, и она говорит, что там есть — что, там сидит какой-то фен-омен. Наверное, чушь собачья, это мое мнение, но… — моча человека выплескивалась в кусты. — Она говорит, что с той красоткой, когда она спит, ничего не происходит. Она снова просыпается.

Фрэнк остановился.

— Что?

Человек, забавляясь, крутил концом туда-сюда, разливая мочу по более широкому участку.

— Спит и просыпается как обычно. Прекрасно просыпается. Так говорит жена моего приятеля.

Облако сместилось в небе, и лунный свет осветил узкую фигуру человека, которым оказался мучитель собак, Фриц Машаум. Лобковые волоса, такого же цвета, как и борода деревенщины, и глубокая впадина под правой скулой, куда Фрэнк ударил прикладом винтовки, навсегда исказив контуры лица этого человека, были четко видны.