В Ленинград Сталин выехал специальным поездом вместе со Ждановым, Ворошиловым, Молотовым, Ежовым, Ягодой и Аграновым.

На перроне его встретило руководство партийной организации ленинградского управления НКВД. Не подав никому руки, Сталин ударил начальника управления Ф.Д. Медведя по лицу. Затем, так и не проронив ни слова, он вместе с Молотовым, Ворошиловым, Косаревым, Ждановым и работниками Ленинградского комитета партии во главе со вторым секретарем обкома М.С. Чудовым отправились допрашивать убийцу. Присутствовали на допросе и чекисты, среди которых не было только отдыхавшего на Черном море И. Запорожца.

Это был странный допрос. После того как Сталин спросил Николаева, из-за чего он убил Кирова, тот понес какую-то околесицу, а потом упал на колени и, указав рукой на чекистов, прокричал: «Это они заставляли меня это сделать!» После чего те принялись колотить его рукоятками пистолетов до тех пор, пока он не потерял сознание.

Однако на этом странности не кончились, и вместо Борисова, ожидаемого начальника охраны Кирова, к Сталину явился один из высокопоставленных чекистов и доложил... о неожиданной гибели этого самого Борисова. Сегодня уже никто не скажет, поинтересовался ли Сталин тем, как погиб этот человек, которого везли к нему на допрос. А ушел он из жизни и на самом деле странно.

По какой-то необъяснимой случайности (а может, как раз объяснимой) Борисова посадили в кузов крытого грузовика, где вместе с ним разместилось еще несколько чекистов. Когда машина проезжала мимо какого-то склада, сидевший рядом с шофером чекист рванул за руль. Шоферу удалось избежать прямого столкновения, однако даже этого слабого удара оказалось достаточно, чтобы из всех находившихся в кузове машины погиб именно Борисов!

Конечно, врачи подтвердили гибель Борисова в автокатастрофе. Но после смерти Сталина некоторые из них дали письменные показания в ЦК, в которых сообщали о том, что на самом деле смерть Борисова наступила от ударов тяжелыми предметами по голове.

И здесь поражает отнюдь не убийство Борисова, который мог рассказать что-то такое, чего не следовало знать могущественному генсеку, а поведение самого Сталина. Довольно трудно поверить в то, что он, повсюду видевший происки врагов, не распорядился выяснить, что же на самом деле произошло с Борисовым. Да и кому не покажется подозрительным только одно то, что начальник охраны убитого Кирова так нелепо погибает в самый неподходящий для этого момент?

Но... Сталина куда больше заинтересовало собранное на Николаева досье, из которого явствовало, что у убийцы Кирова был брат Петр, который то и дело бегал из Красной Армии и общался с «открытыми белогвардейцами», а потому и сам был «законченным белогвардейцем».

Ну а поскольку убийца Кирова «прятал» брата в своей квартире, то это по какой-то более чем странной логике означало, что «между открытым белогвардейцем» Петром Николаевым и его братом Леонидом Николаевым, членом зиновьевской группы в Ленинграде, а впоследствии убийцей тов. Кирова, не осталось никакой разницы, что делало Леонида Николаева в глазах компетентных органов «врагом партии и белогвардейцем чистой воды»... задолго до убийства Кирова.

Но и это было еще не все! Так как брат одного из лидеров зиновьевской оппозиции Владимира Румянцева служил в армии Юденича, то как-то само собой получалось, что «зиновьевская группа с ее ненавистью к партийному руководству и двурушничеством в партии... могла состряпать для этих выродков «подходящую идеологию», могущую служить «оправданием» их белогвардейских дел».

Прочитал Сталин и служебную записку ленинградских чекистов о выявлении ими зиновьевской группы, с которой те ознакомили Кирова еще летом. Однако тот не дал разрешения на их арест. «Мы, — заявил он, — и без репрессий вернем этих людей на свою сторону!» Чего сам Сталин, конечно же, делать не собирался. А потому и взглянул на эту группу совсем другими глазами. Затребовав список всех известных чекистам «зиновьевцев», он превратил эту самую группу в «ленинградский центр». А для компании добавил к нему еще и центр «московский».

Контроль над расследованием убийства Кирова Сталин поручил члену Секретариата ЦК Н.И. Ежову и возглавившему следственную комиссию Я.С. Агранову. Поскольку убийство Кирова произошло в бывшей вотчине Зиновьева, Сталин приказал арестовать всех его бывших соратников на предмет выяснения их связей с Николаевым.

Пока шло следствие, почувствовавшие большую кровь органы как следует размялись и в день похорон Кирова расстреляли около 100 человек в обеих столицах. На этом ученики «железного Феликса» не остановились и на следующий день расстреляли 9 «врагов» в Минске и 28 в Киеве. Было покончено и с большой группой (102 человека) бывших белогвардейцев и украинских интеллигентов, которых обвинили в террористической деятельности. Благо, внесенные Сталиным изменения в уголовные кодексы позволяли творить все, что угодно. В убийстве Кирова их, правда, не обвинили, а вот их казнь явилась сигналом для развязывания оголтелой газетной кампании против «врагов народа».

И уже 7 декабря 1934 года в газетах появилось «Обвинительное заключение», в котором говорилось, что убийство Кирова являлось лишь небольшой частью того, что было задумано врагами народа. А задумано ими было убийство Сталина и всех его верных соратников.

Что же касается «ленинградской террористической группы», то, как «выяснилось», ее возглавлял бывший секретарь Выборгского райкома комсомола И.И. Котолынов, который получил 5 тысяч рублей от... «одного иностранного консула», являвшегося посредником между ленинградскими контрреволюционерами и Троцким!

Сам Николаев, которому обещали сохранить жизнь, «признался», что состоит членом в бывшей «зиновьевской оппозиции», превратившейся в «ленинградский центр», который и решил убрать Кирова. Поведал он следователям и о том, что убийство Кирова являлось лишь первым звеном в длинной цепи планируемых центром преступлений и что, в конце концов, они собирались убить Сталина и чуть ли не всех членов Политбюро.

Большинство членов этого самого центра видели Николаева в первый раз в жизни, что совсем не помешало судьям эту самую жизнь у них отнять. И напрасно насмерть перепуганный Зиновьев выступал с гневными осуждениями «подлого убийства» Кирова. Очень скоро он вместе с Каменевым, одним из организаторов Русского бюро Залуцким и другими руководителями бывшей «новой» оппозиции были арестованы. А еще через две недели все они встретились на скамье подсудимых. Надо ли говорить, что суд сопровождался требованиями «широкой общественности» расстрелять мерзавцев.

Однако доказать связь «московского» центра с убийством Кирова судьям так и не удалось. Тем не менее посадили всех. Причем Зиновьев был осужден на 10 лет, а Каменев — только на 5 лет лишения свободы. Но Сталину этого было уже мало, в январе 1935 года все партийные организации страны получили закрытое письмо ЦК, в котором содержалось требование бросить все силы на борьбу с врагами народа.

Партийцы поняли призыв как надо, и уже очень скоро по многим городам, и особенно по гнезду «зиновьевцев» — Ленинграду, прокатилась новая волна арестов, названная в лагерях «кировским потоком».

А затем случилось то, последствия чего коренные москвичи и петербуржцы (если они, конечно же, еще остались) чувствуют и по сей день. Из обеих столиц началось массовое выселение всех тех «бывших», которые еще несли в себе остатки русской культуры, и теперь в Москве и Ленинграде, согласно заявлению редактора «Ленинградской правды», «имели право жить только настоящие пролетарии, только честные труженики».

Ну а к чему все это привело, лучше всех поведал М. Булгаков в «Собачьем сердце», когда в квартирах Преображенских появились швондеры и шариковы.

Так было положено начало «Великой стирке», в ходе которой будет убито несколько миллионов ни в чем не повинных людей. И далеко не случайно Евгения Гинзбург в своей известной книге «Крутой маршрут» говорит о том, что печально знаменитый 1937 год начался с первого декабря 1934-го...