И по сей день не утихают споры о том, был ли Сталин инициатором этого убийства. Как и всегда в таких случаях, мнения разделились.

Сталинисты и по сей день славят необыкновенную гуманность своего кумира и продолжают убеждать, что Сталин любил Кирова и убивать его не хотел. При этом чаще всего они ссылаются на таких людей, как Н. Власик, который писал в своих «Записках»: «Больше всех Сталин любил и уважал Кирова. Любил его какой-то трогательной, нежной любовью. Приезды т. Кирова в Москву и на Юг были для Сталина настоящим праздником. Приезжал Сергей Миронович на неделю, две. В Москве останавливался на квартире у т. Сталина, и И.В. буквально не расставался с ним».

Объясняли они нежелание Сталина убивать Кирова и тем, что он терял, несмотря на некоторые разногласия, одного из своих самых преданных сторонников. «Потрясенный смертью Сергея Мироновича, — писал Рыбин, — Сталин за эти дни осунулся и почернел, оспины на его лице стали заметнее. Поцеловав покойного Кирова в губы, он еле слышно выдохнул: «Прощай, дорогой друг». После смерти жены у него не было более близкого человека».

И надо отдать им должное, перевес в этом историческом споре на их стороне. Но отнюдь не потому, что Сталин «больше всех любил Кирова» и не был способен на убийство, а по той простой причине, что прямых доказательств участия Сталина в убийстве Кирова нет. И не могло быть. Сталин был слишком осторожным, чтобы оставлять для истории такие убийственные для него улики. Да и зачем? Рядом с ним работали весьма искушенные в таких делах люди, которые и без слов понимали, что выгодно или угодно их высокому покровителю. И хорошо зная, как изменилось отношение Сталина к Кирову, которому он перестал даже звонить, могли сделать надлежащие выводы.

Что же касается антисталинистов, то они, настаивая на своем, приводят очень убедительные с точки зрения политической логики и всего того, что последовало за убийством Кирова, доводы. И они правы, хотя бы только по тому, что политика Сталина 1930-х годов была замешана на крови, и вряд ли Сталин со своей подозрительностью и мстительностью мог просто так отмахнуться от «великого гражданина», которого любили многие партийцы и прочили его на место Сталина.

И это были совсем не та любовь и преданность, которые демонстрировались Сталину за должностные оклады, а та самая настоящая человеческая любовь, которую нельзя купить ни за какие деньги. «Я считаю, — напишет в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев, — что оно (убийство Кирова) было организовано Ягодой, который мог действовать только по секретному поручению Сталина, полученному, как говорится, с глазу на глаз».

Однако вся беда подобных заявлений в том, что, не имея никакого документального подтверждения, они так и остаются всего лишь версиями. И лучше не выступать в этом запутанном деле прокурором или адвокатом, а попытаться, по возможности беспристрастно, еще раз взглянуть на убийство «великого гражданина».

Любил ли Сталин Кирова, да еще больше всех, как утверждает Власик? На этот вопрос мог бы ответить только сам Сталин. А вот симпатизировать и по-своему тянуться к нему он, конечно же, мог. Сталин был очень одиноким человеком и, судя по всему, нуждался хоть в каком-то тепле. И этого самого тепла всегда приветливый и жизнерадостный Киров мог дать куда больше, нежели те же Молотов и Ворошилов.

Но достаточно ли было этой самой привязанности (пусть даже и любви) Сталину для того, чтобы не избавиться от Кирова? Не в декабре 1934-го, а вообще. Ведь при всех симпатиях, какие испытывал Сталин к Кирову, не надо забывать, что по своим политическим воззрениям это были совершенно разные люди. Киров, останься он жив, вряд ли смирился бы с тем постоянным нагнетанием напряженности в стране, к которой стремился Сталин, и рано или поздно вступил бы на тропу войны. И если Сталин-человек еще мог пожалеть Кирова, то Сталин-политик — никогда!

Что бы там ни говорили, смерть Кирова была выгодна Сталину по многим причинам. Особенно после XVII съезда партии, который еще раз заставил его взглянуть на жестокую действительность не со страниц «Правды», а из высокого кресла руководителя страны.

Да, сам Сергей Миронович поспешил заверить вождя в своей лояльности к нему. Ну а что он, с другой стороны, мог ответить? Хочу на твое место? Возможно, Киров и верил в то, что говорил, и та речь, которую он произнес на XVII съезде, скорее подходила к кавказскому застолью, нежели к партийному форуму. Вот только верил ли ему Сталин?

И дело даже не в вере. Это категории скорее для ревнивого мужа, нежели для большой политики. А вот видел ли Сталин отличавшегося не только веселым нравом, но и известным свободомыслием Кирова в своем партийном ордене, где правом слова обладал только его магистр? Другое дело, что в декабре 1934-го критическая масса их отношений еще не достигла той точки, за которой следовал взрыв. И Киров еще ни разу не посягнул на его власть. А на авторитет?

Они жили не в безвоздушном пространстве, и окружавшие их люди не могли не видеть той огромной разницы между двумя этими людьми. Сравнение здесь было не в пользу Сталина. Очень многие предпочли бы работать с Кировым, а не терпеть мучения общения со Сталиным. Все это говорится отнюдь не для того, чтобы подвести читателя к мысли о виновности Сталина. Отнюдь! Просто оцениваются отношения между двумя политиками, только и всего.

Вряд ли кто-нибудь будет отрицать, зная сложившиеся тогда отношения между Сталиным и Лениным, что смерть Ленина была не выгодна Сталину. Проживи Ленин хотя бы еще год, и Сталину никогда бы не видать тех партийных высот, на какие его вознес сам Ленин. И ничего здесь удивительного нет. Все дело было в политической конъюнктуре, которая складывалась не в пользу Сталина. А все остальное было только лирикой...

Так и здесь. Никто не утверждает, что именно Сталин отдал приказ убить Кирова, но то, что он уже мог не устраивать его как политик, несомненно...

Ну а почему так нежно любивший Кирова Сталин не провел настоящего расследования его убийства? А ограничился лишь спектаклем, который разыграли в его присутствии чекисты?

Если Николаев, как следовало из собранного на него чекистами досье, был «отъявленным белогвардейцем» задолго до убийства Кирова, то чем же все они руководствовались, дважды отпуская отъявленного контрреволюционера? Причем задержанного, кстати сказать, не с букетом цветов, а с заряженным пистолетом и маршрутами передвижения Кирова. И почему они не только не арестовали «отъявленного белогвардейца» и не усилили бдительность, а сделали все возможное, чтобы «террорист-зиновьевец» проник в Смольный и убил Кирова?

Как хотите, но здесь даже все рассуждения об извечном русском бардаке кажутся неуместными. В НКВД работали достаточно ответственные и подготовленные люди, и они не могли не знать, что их ждет за преступную халатность. Если только... она не была санкционирована кем-то «сверху». Особенно если учесть, что все основания расправиться с Кировым у Николаева были.

Не сумевший удержаться на хорошей должности, Николаев был исключен из партии за то, что не пожелал работать на заводе. И во всем этом оказался виноват не кто иной, как сам Киров. Но еще больше он был виноват в том, что сожительствовал с женой Николаева. И как знать, не сообщили ли ему заинтересованные лица (чтобы еще больше разжечь ненависть) об этом печальном для ревнивого мужа факте. Учитывая, конечно, и то, что «отъявленный белогвардеец» был не здоров психически.

Кто мог дать такое указание? Да только тот, кто командовал всеми этими борисовыми и медведями. То есть не кто иной, как народный комиссар внутренних дел Г. Ягода! Собственной, так сказать, персоной.

Кирова охраняли отнюдь не недоумки, и уже после первого задержания Николаева с заряженным пистолетом Запорожец доложил об «отъявленном белогвардейце» самому Ягоде. И человек, в чьи прямые обязанности входила охрана высокопоставленных партийцев, не только не обеспокоился, но и приказал... отпустить потенциального террориста на все четыре стороны. Правда, сделал он это не сразу, а через несколько часов. Зачем ему понадобилось это время? Доложить о случившемся кому-то еще более высокопоставленному, а потом ждать его решения? Об этом можно только догадываться.