И кто знает, не злился ли он в те, возможно, самые скорбные минуты своей жизни на себя. Ворошиловы, тимошенки, кулики... Все эти не хватавшие с неба звезд военачальники были его ставленниками, и именно они заменили расстрелянных им маршалов и генералов. Что ж, все правильно, камни он разбросал, и теперь было время собирать их...
Скрывался ли он на даче? Да кто его знает! Сталинисты охотно демонстрируют записи его секретарей о посетителях с 21 по 28 июня. И судя по ним, он чуть ли не круглые сутки работал в Кремле. Может быть, так оно и было на самом деле, а может быть, и нет. Особенно если вспомнить, как делались все подобные записи и то, что писал советский полпред в Англии И. Майский: «Наступил второй день войны — из Москвы ни слова, потом пришел третий, четвертый день — снова ни слова. Ни Молотов, ни Сталин не подают признаков жизни. Тогда мне еще не было известно, что в момент нападения немцев Сталин заперся, никого не принимал и никак не участвовал в решении государственных дел».
Что ж, все верно, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Любой другой за подобное поведение был бы немедленно поставлен к стенке. Но сказал же поэт: «Раз власти, на то они и власти...»
Винил ли Сталин себя в обрушившейся на страну катастрофе? Вряд ли... Вся его психика была давно уже настроена на то, чтобы обвинять в неудачах кого угодно, но только не себя самого. О чем в один голос говорят и изучавшие личность Сталина психологи, которые объясняют паническое настроение вождя и соответственное ему поведение его социальным инфантилизмом и крайним нарциссизмом, которые оказывали на его поступки очень большое влияние. Именно такие социально незрелые люди не могут смириться даже с малейшей фрустрацией без явно неадекватных, гипертрофированных реакций.
Если же пойти немного дальше, то именно этот необычайно низкий порог сталинской фрустрации лежал в основе его мании нарциссической непогрешимости, которая никогда не позволяла ему мириться с собственными просчетами, да еще такого вселенского масштаба. Наверное, именно этим и объясняется, что тот стыд, который он, вполне возможно, испытывал в глубине души за свое недостойное руководителя такого ранга поведение, выразился не в самобичевании, а в огульном обвинении высших командиров Красной Армии в разразившейся катастрофе.
Другой способ вытеснения собственной трусости, к которому он стал прибегать едва ли не с самого начала войны, заключался для него в гиперкомпенсации собственной слабости и любой отход наших войск, даже из тактических соображений, объявлением трусости. Потому и рассылал он не тактические планы, а приказы о расправах.
Ключевой является и знаменитая фраза Сталина: «Ленин оставил нам государство, а мы его про...» Не я, а именно мы. И как тут не вспомнить о том, что у победы всегда много отцов, а поражение всегда сирота... Объясняя столь плачевное начало войны, очень многие историки будут говорить о той прямо-таки слепой вере в Пакт о ненападении и подписавшего его Гитлера.
«Большинство окружавших Сталина людей, — писал Жуков, — поддерживали его в тех политических оценках, которые сложились у него перед войной, и прежде всего в его уверенности, что если мы не дадим себя спровоцировать, не совершим какого-либо ложного шага, то Гитлер не решится разорвать пакт и напасть на нас... Сталин переоценил меру занятости Гитлера на Западе, считал, что он там завяз и в ближайшее время не сможет воевать против нас. Положив это в основу своих прогнозов, Сталин после разгрома Франции, видимо, не нашел в себе силы по-новому переоценить обстановку».
Что же касается разведки... Да, перед самой войной на столе Сталина лежала целая кипа донесений и посланий от разведчиков всех мастей и рангов. И тем не менее, по словам очень многих общавшихся с ним в то время людей, Сталин хотел слышать только то, что соответствовало его убеждениям, и готов был уничтожить каждого, кто только пытался оспаривать его точку зрения.
А вот должен ли он был так уж безоговорочно верить своим разведчикам, еще вопрос. Да и как можно было основывать свои решения на донесениях того же Зорге, которого Сталин считал двойным агентом и каковым он, по всей вероятности, был. И ничего удивительного в этом не было, во всех разведках мира есть такие люди. А иначе как бы попал прекрасно известный в Германии Зорге в Японию, в которую он направлялся через Берлин в 1933 году? В самый разгар гонений на коммунистов? Его поездка очень напоминает прибытие бессмертного Ильича через враждебную Германию в Россию в 1917 году.
Вряд ли в СД работали настолько глупые люди, которые всерьез верили в то, что учившийся и работавший в Москве Рихард на самом деле тот, за кого себя выдает. И дело было даже не в его коммунистическом прошлом, многие коммунисты шли бок о бок с нацистами, и ничего. А в том, что он мог «засветиться», работая в разведке Коминтерна. По словам Жукова, Берия знал о том, что Зорге является двойным агентом, и доложил об этом Сталину. Тем не менее его не тронули.
Да, есть версия о том, что в самый разгар чисток Зорге вызывали в Москву, но он под разными предлогами от встречи с вождем всячески уклонялся. Но почему его не убрали прямо в Японии, как убирали «засветившихся» или уже ненужных людей? С помощью того же Судоплатова?
Впрочем, эти тайны имеют отношение уже больше к самому Зорге. Что же касается Сталина, то он явно опасался полностью доверять таким информированным разведчикам, каким становился в его глазах Зорге. И все же, думается, дело совсем не в том, что Сталин не верил разведчику и поверил Гитлеру. Не верил он никому! Потому и говорил, что «здоровое недоверие — самая хорошая основа для сотрудничества». Беда Сталина заключалась в том, что поверил он в первую очередь... самому себе! Потому так упорно и стоял на своем.
Гении не ошибаются! И отнюдь не Гитлера, а себя самого считал он творцом апогея своей хитрости — Пакта с Германией о ненападении. В значительной степени он им и был, поскольку, как мы уже видели, искал сближения с Германией. А вот когда вера его рухнула и он увидел, что ошибся, он, великий и непогрешимый, — с ним и случился тот самый нервический припадок, из которого он по-настоящему выйдет только после разгрома немцев под Москвой.
И по сей день многие историки и политики осуждают Сталина за его политику конца 1930-х годов. Да, он допустил много ошибок, но... кто бы их избежал в той сложнейшей ситуации? И в то же время, наверное, можно было спросить всех тех, кто и сегодня считает Сталина гением. Если он таковым являлся и на самом деле, то почему же в самый сложный момент, где простым смертным делать уже нечего, он так и не смог разобраться так, как это свойственно истинно гениальным людям? Ведь назначение гения именно в том и состоит, чтобы делать то, чего не может сделать, кроме него, никто другой.
Да, Сталин проявил себя выдающимся организатором, но при этом почему-то забывают, что гениальным вдохновителем и организатором он проявил себя в тоталитарной стране, где практически все зависело от его воли, а не от объективных законов. А вот там, где одной воли и пулеметов оказалось уже недостаточно и в ход следовало пускать совсем другие достоинства, их как раз-то и не было.
И как тут не вспомнить 1917 год! Никакой особой гениальности Ленин тогда не проявил, и весь его талант заключался всего лишь в правильно сделанном выводе: «Либо они нас, либо мы их». Ну а поскольку третьего не дано, следует рисковать, терять-то все равно нечего... Но даже тогда Сталин не поднялся до столь в общем-то несложного вывода и до апреля продолжал говорить все, что угодно, кроме того, что хотел от него слышать вождь. Точно такая же ситуация сложилась и сейчас... Интуиция, озарение, дар предвидения и умение гибко и ненавязчиво применять этот самый бесценный дар — все это было не для него.
Конечно, можно до бесконечности повторять давно известные истины об отсутствии мощной армии, сильной экономики и противоречивых донесениях разведки. Но... все это не то... И если мы вспомним известное выражение о том, что выигрывают сражения армии, а проигрывают полководцы, то вывод напросится сам собой. Конечно, виноват был не один Сталин, и трижды прав Жуков, когда писал, что виноваты были все. Но так и хочется добавить: а Сталин больше всех.
