— Я была там лет двадцать или тридцать, — тихо сказала Габи. — И не пытайся меня убеждать, что такого быть не может. Я прекрасно себе представляю, что в остальной вселенной столько времени, конечно же, не прошло. Я не сумасшедшая.

— Я и не говорю, что ты сумасшедшая. — Сирокко погладила ее по плечам, когда те стали подрагивать, и Габи успокоилась.

— Не сказала бы, впрочем, что я и не сумасшедшая. Раньше никому не приходилось баюкать меня, чтобы я не ревела. Извини.

— Ерунда, — прошептала Сирокко и вдруг поняла, что и вправду так думает. Еще она поняла, как, оказывается, просто и естественно нашептывать своей подруге на ухо слова утешения. — Пойми, Габи, такое никто из нас без нервов пройти не мог. Я сама часами ревела. И билась в истерике. Если такое случится снова и я себе не смогу помочь, я хочу, чтобы ты обо мне позаботилась.

— Я обязательно позабочусь. Ты не волнуйся. — Габи как будто немного расслабилась.

— Реальное время на самом деле не важно, — сказала она под конец. — Важно только внутреннее время. А по этим часам я была там многие годы. Я поднималась в рай по какой-то чертовой стеклянной лестнице, и каждую ступеньку помню не хуже таблицы умножения. До сих пор вижу, как мимо проносятся облака, и слышу, как пятки скрипят по стеклу. Рай этот был совершенно голливудский — с алым ковром на последних трех-четырех километрах, златыми вратами почище небоскребов и всякими крылатыми личностями. А самое интересное — я в него не верила и в то же время верила. Понимаешь? Я знала, что сплю, знала, что все это нелепо, — и в конце концов этот рай так мне осточертел, что сам собой куда-то убрался.

Она зевнула и тихонько рассмеялась.

— Зачем я тебе все это рассказываю?

— Может, чтобы от этого избавиться. Теперь полегче?

— Ага. Немножко.

Потом Габи долго молчала, и Сирокко решила было, что она уснула, но оказалось, что нет. Габи заворочалась, еще теснее прижалась к Сирокко и снова заговорила.

— У меня было время взглянуть на себя со стороны, — начала она, слегка глотая слова. — И я себе не понравилась. Тогда я призадумалась о своей жизни. Раньше меня это не беспокоило.

— А что в тебе было не так? — спросила Сирокко. — Лично мне ты вроде как нравилась.

— Правда? Не знаю чем. Ну да, конечно, голова из-за меня ни у кого особенно не болела. Я сама о себе заботилась. Но что еще? Чего во мне было хорошего?

— Ты очень здорово справлялась с работой. Мне от тебя больше ничего и не требовалось. По работе ты самая лучшая — иначе бы тебя в эту команду не выбрали.

Габи вздохнула.

— Ну да. Только что-то не греет. Понимаешь, чтобы добиться таких результатов в работе, я пожертвовала чуть ли не всем, что делает человека человеком. Я же говорю, у меня там настоящая переоценка ценностей вышла.

— И что ты решила?

— Во-первых, я завязываю с астрономией.

— Да ты что?

— Нет, правда. Да и что в ней теперь толку? Нам отсюда уже не выбраться — а на звезды с Фемиды не посмотришь. Все равно мне пришлось бы искать другое занятие. И потом — ведь не так сразу все решилось. Времени для раздумий было даже больше, чем нужно. Знаешь, ведь у меня в целом свете нет любимого человека! Даже друга или подруги!

— Я твоя подруга.

— Нет. Я не о такой дружбе говорю. Люди уважали меня за мою работу, мужчины желали меня ради моего тела. Но я никогда не могла завести друга — даже в детстве. Того, перед кем можно душу раскрыть.

— Это не так сложно.

— Надеюсь. Потому что теперь я стану совсем другой. Я хочу показать людям, какая я на самом деле. Причем впервые — потому что я сама себя только теперь по-настоящему узнала. И я хочу любить. Хочу о ком-то заботиться. И похоже, это ты. — Она подняла голову и нежно улыбнулась Сирокко.

— Ты о чем? — спросила Сирокко и слегка нахмурилась.

— Странное чувство. — Габи снова положила голову ей на грудь. — Но я сразу все поняла — как только тебя увидела. По-моему, я тебя люблю.

Сирокко ненадолго совсем проглотила язык, затем натужно рассмеялась.

— А по-моему, девочка, ты все еще в голливудском раю. Любви с первого взгляда не бывает. На это нужно время. Слышишь, Габи? Ты меня слышишь?

Но Габи то ли правда уснула, то ли очень искусно притворялась. Тогда Сирокко устало запрокинула голову.

— Час от часу не легче, — выдохнула она.

Разумно было бы, конечно же, установить дежурство. Силясь проснуться, Сирокко недоумевала, почему на Фемиде ей так редко удается принимать разумные решения. Придется приспосабливаться к этому непривычному безвременью. Нельзя же топать и топать, пока не свалишься.

Габи спала совсем по-детски, сунув большой палец в рот. Сирокко попыталась встать так, чтобы ее не потревожить, но не получилось. Габи застонала, потом открыла глаза.

— Интересно, кто из нас голоднее, — дико зевая, пробормотала она.

— Сложно сказать.

— Как думаешь, это из-за ягод? Может, от них никакого и толку-то нет.

— Так сразу не скажешь. Но ты вон туда посмотри. Вот это завтрак так завтрак.

Габи посмотрела, куда указывала Сирокко. Ниже по течению речушки на водопой заявилось животное. Не успели они толком его разглядеть, как оно подняло голову и тоже на них посмотрело. Их разделяло метров двадцать. Сирокко приготовилась ко всему.

— Шестиногий кенгуру, — констатировала Габи. — И без ушей.

Точнее было не сказать. У сплошь покрытого короткой шерстью животного имелись две крупные задние ноги — хотя и не такие развитые, как у кенгуру. Четыре передние заметно уступали задним. Шерсть была светло-зеленая с желтым. О самообороне лжекенгуру как будто особенно не заботилось.

— Хорошо бы взглянуть на его зубы. Наверняка хоть что-то бы прояснилось.

— А по-моему, самое умное — свалить отсюда ко всем чертям, — сказала Габи. Потом вздохнула, внимательно осмотрелась и, прежде чем Сирокко успела ее остановить, направилась к животному.

— Габи, не смей, — прошипела Сирокко, стараясь не спугнуть лжекенгуру. Теперь она заметила в руке у Габи камень.

Странное существо снова подняло голову. Морда его при любых других обстоятельствах могла показаться уморительной. Круглая голова без малейших намеков на нос или уши — только два больших грустных глаза. Но рот выглядел так, будто животное зажало там басовую гармонику. Вдвое шире остальной головы — и словно растянут в дурашливой ухмылке.

Вдруг существо оторвало от земли все четыре передние лапы и подскочило метра на три. Габи от неожиданности подскочила еще покруче — и едва успела отчаянно извернуться в воздухе, что-бы не приземлиться на задницу. Подскочив к ней, Сирокко попыталась отобрать камень.

— Пойдем, Габи, не так уж это и нужно.

— Тихо, — сквозь стиснутые зубы процедила Габи. — Ведь я это и для тебя делаю. — Она вырвала руку и бросилась вперед.

Существо к тому времени сделало всего два прыжка — но каждый на добрых восемь-девять метров. Теперь оно стояло смирно, приземлив четыре передние лапы и опустив голову. Щипало травку.

Когда Габи подобралась на два метра, животное снова подняло голову и мирно посмотрело на женщину. Никакого страха оно, похоже, к ней не испытывало и, даже когда к Габи присоединилась Сирокко, спокойно продолжало щипать травку.

— Неужели ты думаешь…

— Тсс! — Габи колебалась один только миг, а потом шагнула к своей жертве. Короткий замах, сильный удар по макушке — и резкий скачок назад.

Животное как-то странно кашлянуло, зашаталось и рухнуло набок. Потом, лишь раз дрыгнув лапами, замерло.

Некоторое время они просто смотрели, что будет. Затем Габи подошла и ткнула животное ногой. Оно не шевельнулось, и Габи опустилась рядом на колени. Размером существо было с небольшую лань. Сирокко тоже присела на корточки и, борясь с тошнотой, стала разглядывать добычу. Габи тяжело дышала.

— Как ты думаешь, оно сдохло? — спросила она.

— Вроде бы да. Как-то все не по делу. Тебе не кажется?