Сирокко огляделась, но ничего похожего не приметила.

— Ягоды желтые, чуть меньше, чем у черешни. Я как раз одну держу. Мягкая, полупрозрачная.

— Ты что, собираешься ее съесть?

Молчание.

— Как раз хотела с тобой посоветоваться.

— Рано или поздно придется что-то попробовать. Может, от одной ягодки и не умрешь.

— Ага, не умру, — рассмеялась Габи. — Только заболею. Вот я ее раскусила. Внутри густое желе — вроде меда с ментоловым привкусом. Прямо-таки тает во рту… вот и растаяло. Кожура не такая сладкая, но я и ее съем. Может, питательная ценность именно в ней.

Если там вообще есть питательная ценность, подумала Сирокко. Действительно, чего ради здешние растения вообще должны их подкреплять? Все же Сирокко порадовалась детальному описанию ощущений при поедании ягоды. Понятно было, зачем Габи это делала. Схожие приемы использовали и команды минеров. Один оставался в стороне, пока другой докладывал по рации обо всех своих действиях. Если бомба взрывалась, оставшийся в живых получал информацию для следующей попытки.

Когда они решили, что прошло уже достаточно времени, а никаких вредных последствий не наблюдается, Габи поела еще ягод. Вскоре такой же кустарник нашла и Сирокко. Восхитительным вкусом ягоды не уступали первому глотку воды.

— Габи, я просто с ног валюсь. Интересно, сколько мы уже не спали?

Долгое молчание. Сирокко вынуждена была повторить.

— Мм? А, привет. Как я сюда попала? — Голос у Габи был слегка пьяный.

Сирокко нахмурилась.

— Куда «сюда»? Габи, что происходит?

— Я присела на минутку. Ноги очень устали. И, кажется, уснула.

— Постарайся проснуться настолько, чтобы хоть найти подходящее место. — Сама Сирокко уже осматривалась. С подходящим местом намечались проблемы. А что могло быть хуже того, чтобы спать в незнакомой местности, где придется? Наверное, только то, чтобы еще хоть минуту в этой самой местности бодрствовать.

Зайдя чуть за деревья, Сирокко поразилась, как же мягко ступать босыми ногами по траве. Совсем не то, что по камням. Вот бы славно тут на минутку присесть.

Проснувшись на той же траве, Сирокко быстро села и огляделась. Нигде ничего.

На метр вокруг того места, где она только что спала, трава побурела, высохла как сено.

Сирокко встала и невзначай взглянула на один здоровенный валун. Выискивая, где бы поспать, она приближалась к нему против течения. Теперь же она обошла валун кругом — и на другой его стороне увидела крупную букву "Г".

Габи решила повернуть назад и пойти навстречу Сирокко. Та возражать не стала; мысль ей понравилась, хотя сама она никогда бы этого не предложила.

Топая вниз по течению, Сирокко теперь часто замечала оставленные Габи отметки. Раз ей пришлось сойти с песчаного берега на траву, чтобы обойти порядочную груду камней. А там, на траве, она увидела бурые овальные пятна — не иначе, отпечатки ступней. Опустившись на колени, Сирокко внимательно их рассмотрела. Трава на этих пятнах была сухая и ломкая — как и в том месте, где она спала.

— Мне тут твой след попался, — сообщила она Габи. — Ступня касалась травы на долю секунды — и все же что-то в твоем организме ее убило.

— То же самое я видела, когда проснулась, — отозвалась Габи.

— И что ты про это думаешь?

— Думаю, мы выделяем что-то очень для этой травы ядовитое. Если так, то мы наверняка пахнем очень невкусно для тех крупных животных, которые вообще-то могли бы нами заинтересоваться.

— Что ж, новость хорошая.

— Не совсем. Это также может означать, что у нас совершенно иная биохимия. Еда, стало быть, может оказаться не впрок.

— С тобой не соскучишься.

— Это ты там впереди?

Сирокко прищурилась, вглядываясь сквозь бледно-желтый свет. Порядочный отрезок река бежала прямо — а как раз там, где она начинала поворачивать, виднелась маленькая фигурка.

— Ага. Если это ты там машешь руками, то это я.

Радостный вопль Габи пронзительно зазвенел в крошечном наушнике. Секунду спустя Сирокко услышала тот же вопль — слабый и далекий. Она ухмыльнулась и почувствовала, как рот расползается до самых ушей. Хотелось побежать навстречу. Сирокко понимала, что все получается как в плохом кино, — и все равно побежала. Мчалась ей навстречу и Габи — нелепо длинными прыжками из-за низкой гравитации.

Столкнулись они так крепко, что ненадолго сбили друг другу дыхание. Сирокко обняла малышку Габи и оторвала ее от земли.

— Ч-ч-черт, к-к-какая т-ты с-славная, — шептала Габи. Веко ее дергалось, а зубы стучали.

— Ну-ну, ничего, не раскисай, — утешала Сирокко, обеими руками хлопая подругу по спине. Улыбалась Габи так широко, что больно было смотреть.

— Прости, но у меня сейчас, кажется, будет истерика. Вот смехотища! — Она и впрямь рассмеялась, но смех был какой-то фальшивый и резал ухо, а вскоре перешел во всхлипы и подергивания. От объятий Габи у Сирокко трещали ребра. Вырываться Сирокко не стала, а опустилась вместе с подругой на песчаный берег и тоже прижимала ее к себе, пока крупные медленные слезы капали ей на плечи.

Сирокко не поняла, в какой момент дружеские объятия перешли в нечто большее. Все вышло постепенно. Габи долго-долго никак не могла прийти в себя, и казалось вполне естественным обнимать и гладить ее успокаивая. Потом показалось вполне естественным, что Габи тоже гладит Сирокко и что объятия их становятся все теснее. Что-то не совсем обычное Сирокко почувствовала лишь тогда, когда вдруг поняла, что целует Габи и что Габи целует ее в ответ. Она еще подумала о том, что надо остановиться, но не захотела. Тем более что не могла понять, чьи слезы попадают ей на язык — ее или Габи.

А кроме того, до настоящего секса дело так и не дошло. Они только терлись друг о друга, целуясь взасос, — и когда пришел оргазм, то показалось, что со всем предыдущим он вроде бы и не связан. Так, по крайней мере, твердила себе Сирокко.

Когда все закончилось, кому-то нужно было заговорить первым. Сирокко решила, что самых последних событий лучше пока избегать.

— Ну как, теперь порядок?

Габи кивнула. Глаза ее все еще блестели от слез, но она уже улыбалась.

— Угу. Хотя и не всегда. Проснулась-то я с криком. И теперь просто боюсь заснуть.

— Мне это тоже радости не приносит. Н-да, а знаешь, такого уморительного чучела, как ты, я еще в жизни не видела.

— Это потому, что у тебя зеркала нет.

Габи, казалось, могла болтать часами, и ей пришлось не по вкусу, когда Сирокко высвободилась из ее объятий и встала. Они перешли на более укромное место под деревьями. Там Сирокко села спиной к стволу, а Габи пристроилась у нее под боком.

Габи заговорила о своем походе вдоль реки, но все время хотела вернуться к разговору — или, вернее, никак не могла от него уйти — от разговора о своих переживаниях в брюхе чудовища. Сирокко ее рассказ напоминал затянувшийся сон, имевший мало общего с тем, что пережила она сама. Все, впрочем, могло объясняться лишь неточностью словесного описания.

— Я тоже, как и ты, несколько раз просыпалась во тьме, — сказала Габи. — И когда просыпалась, ничего не видела, не слышала и не чувствовала. Знала только, что мне очень не хочется долго там оставаться.

— А я все возвращалась к своему прошлому. Все было так ярко и живо. Я почти… почти это ощущала.

— Я тоже, — отозвалась Габи. — Только это не было повторением. Все было по-новому.

— А ты все время знала, кто ты такая? Меня это просто измучило — то вспомню, то снова забуду. Даже не знаю, сколько раз это повторялось.

— Нет, я все время помнила, кто я. Но я страшно устала быть собой, если тебе понятно, о чем я. Возможности были так ограничены.

— Мне непонятно. Ты о чем?

Габи нерешительно развела руками. Потом выгнулась, внимательно заглядывая Сирокко в глаза. Долго смотрела. Наконец, опустила голову и пристроила ее у Сирокко между грудей. Той стало немного не по себе, но тепло и дружеская близость были слишком приятны, чтобы от них отказываться. Взглянув на лысую макушку Габи, Сирокко едва удержалась, чтобы ее не чмокнуть.